Юрий Трусов - Зеленая ветвь
- Вы ничего не знаете о графине Эдлинг? Как ей там живется в Петербурге? - спросил Каподистрия.
- Увы, ваше превосходительство. Я ничего не знаю о ней, - ответил Райкос.
Каподистрия удивленно приподнял осыпанные инеем седины брови.
- Неужели?.. А ведь я раньше вас покинул Россию. Неужели после моего отъезда вы даже не удосужились повидать нашего верного друга графиню?
В тихом, глуховатом голосе президента звучал горький упрек.
Такой же упрек Райкос прочитал и в его печальных глазах. И почувствовал необходимость оправдаться, очистить душу от какого-то неведомого ему самому греха.
- Я, конечно, виделся с ней. Посещал ее... И не раз. Но очень давно. Да, ваше превосходительство, в последний раз, когда я видел графиню Эдлинг, у нее в руках было ваше письмо. Она читала его и плакала. - Сказав это, Райкос, словно осекшись, вдруг замолчал. А затем, покраснев, растерянно и виновато взглянул на президента.
Каподистрия в свою очередь внимательно и строго посмотрел на Райкоса.
- Продолжайте, подполковник... Что же вы молчите? Какое письмо она читала?
Но Райкос, словно не слыша его слов, продолжал молчать. А молчал он потому, что вдруг понял, - рассказывая подробно о своей последней встрече с графиней, он наносит президенту удар по незажившей ране.
Но президент настаивал.
- Да говорите же, - сказал он голосом, который звучал теперь твердо и повелительно. - Говорите, - повторил он, сердито уставясь на Райкоса.
Николай Алексеевич никогда еще в жизни не чувствовал себя так неловко. От волнения у него даже лоб покрылся каплями пота. "Ах, какой же я бестактный!.." - корил мысленно он себя.
- Оставим этот разговор, ваше превосходительство, - хрипло выдавил из себя Райкос. - Оставим...
Но Каподистрия был неумолим:
- Говорите...
Горький комок подкатил к горлу подполковника, но он все же собрался с силами и сказал:
- Она плакала, читая ваше письмо от двадцатого февраля... Помните?..
- Я-то помню... Да, от двадцатого... А вы?
- О! - тяжело вздохнул Райкос. Он ощутил, как его горло распирает что-то горькое, солоноватое. Распирает, забивая дыхание. И вдруг снова, как много лет тому назад, перед ним возникли строки письма, написанного бисерным почерком Иоанна Антоновича.
Он помнит каждую строку. Помнит так хорошо, что они и сегодня гудят в его памяти, как глухие, тяжелые удары греческого деревянного колокола-симандры. Вот они, эти строки, извещающие о смерти сестры президента монахини Ефросинии:
"Ее убили распространившиеся слухи, что государь сослал меня в Сибирь, - писал президент графине Эдлинг, - а потом в Африку, назначив своим посланником, и что, наконец, я умер..."
Слухи-убийцы... Они погубили сестру президента, девушку с гордой душой. Ефросиния беззаветно верила в Россию. Могучую Россию-освободительницу. Верила, как по сей день верят в нее тысячи греков...
Райкос почувствовал, что не может справиться с предательским волнением. Он отвернулся, чтобы его смятение не увидел президент. Отвернулся, лихорадочно ища в кармане платок. Стыдно, когда видят, как военный человек не может взять себя в руки. Да еще не простой солдат, а боевой, бывший в сражениях офицер... Ах, до чего неладно получилось!
Иоанн Антонович заметил замешательство подполковника. Он, знавший Райкоса еще в Петербурге, как блестящего гвардейского офицера, безупречно воспитанного, всегда веселого, остроумного и находчивого, как говорят, не лезущего в карман за словом, - он был удивлен. Райкос, видимо, так искренне, так близко принимал к сердцу его горе, что не в силах был скрыть своих чувств. Какая добрая душа у этого мужественного человека! Недаром он, влекомый благородными побуждениями, приехал сюда, чтобы, рискуя жизнью, бескорыстно сражаться за судьбу чужого народа. Как нужны Греции такие люди!
Иоанн Антонович был растроган. Райкос все еще стоял спиной к президенту, испытывая тягостное смущение. Он сокрушенно вздохнул и вдруг почувствовал, как кто-то ласково взял его за плечо и пожал локоть руки, все еще сжимавшей платок.
Президент, которого считали человеком, лишенным эмоций, выражал ему свою признательность.
- Спасибо, дорогой Николай Алексеевич, - с легким акцентом сказал по-русски Каподистрия. - Спасибо. Еще никто не выражал так свое сочувствие. Так по-доброму, от души можете выражать только вы - славяне... А ведь это исцеляет самую сильную душевную боль. Такое не забывается...
10. МИНУТА НА РАЗМЫШЛЕНИЕ
- А вообще, господин подполковник, личное горе каждого из нас ничтожно перед горем всенародным - перед трагедией моей родины... - Иоанн Антонович развернул лежащую перед ним на мраморном столике карту Греции. Развернул торжественно, как флаг. Райкос увидел знакомые очертания Мореи. А президент продолжал: - Да, милостивый государь, наши личные переживания совершенно ничтожны перед трагедией Эллады... Вот она, земля, залитая кровью; колыбель человеческой цивилизации, растоптанная грубыми сапогами поработителей. Нет ничего ужаснее этой трагедии! Но пробил час, когда каждый, кто предан свободе, в ком не заснула совесть, должен стать ее мужественным и верным солдатом. Даже я, - он грустно улыбнулся, - даже я, человек пожилой, болезненный, сугубо штатский, дипломат, тоже собираюсь приобщиться к военному делу. Тщусь стать арматолом*...
_______________
* Так называли в Греции людей, ставших профессиональными
военными. Слово это походит от итальянского armato - вооруженный.
Иоанн Антонович взял длинную указку с наконечником из желтоватой слоновой кости и стал дрожащей от волнения рукой водить ею по карте. Он остановил костяной наконечник на том месте, где был изображен похожий на трехлапчатый кленовый лист полуостров Пелопоннес. Наконечник несколько раз очертил северную часть полуострова.
- Посмотрите, пожалуйста, господин подполковник, на кружок, который обозначает на карте приморский город. Да, да, вот сюда, - голос президента звучал мягко. - Обратите внимание на изгиб береговой линии залива, который отделяет полуостров от континентальной части Греции. Здесь расположен очень важный город, порт и крепость. Отсюда совсем близко опорные базы противника - крепости Миссолунги и Лемонто, где хозяйничают султанские поработители.
"Не понимаю, зачем он преподносит мне урок географии", - подумалось Райкосу. Президент словно уловил его мысли.
- Подождите. Сейчас вы поймете, к чему я это говорю, - сказал Каподистрия. - Так слушайте. На заседании нашего сената возникла идея направить вас, господин подполковник, как честного, инициативного человека, доказавшего на деле свою преданность Греции, военным губернатором этого города. Как вы относитесь к этому?
У Николая Алексеевича удивленно выгнулись брови. Чтобы скрыть свое замешательство, он несколько секунд старательно разглаживал кончики своих рыжеватых усов.
- Я никогда не губернаторствовал... доселе... и никогда не начальствовал... Да у меня к этому душа не лежит и никакого таланта нет, то есть как его... бишь, призвания. Избавьте меня! Ей-богу, избавьте... воскликнул он в самом неподдельном смятении.
Каподистрию, видимо, позабавило это искреннее замешательство Райкоса. Строгое лицо президента вдруг посветлело.
- В том, что у вас нет практики начальствовать, я не вижу ничего страшного. У меня тоже, например, не было никакого опыта. Но что делать, надо! И вот я стал президентом. Пробил и ваш час... Надо и вам стать губернатором, и губернатором хорошим, с большими полномочиями. Повторяю честным, хорошим губернатором. И вы им станете.
- Но почему я, господин президент? Почему именно я?! - продолжал в том же искреннем смятении спрашивать Райкос.
- Потому, что вы, я уверен, честно справитесь с этим. Лучшего кандидата на пост губернатора у нас нет...
Каподистрия нахмурил густые, осыпанные инеем седины брови, вынул из жилетного кармана большие серебряные часы, открыл крышку.
- Позвольте, господин подполковник, сверим время. У вас, кажется, есть при себе часы.
Райкос вынул луковицу, подаренную Лорером, и в свою очередь щелкнул ее чугунной крышкой.
Брови подполковника по-прежнему были удивленно подняты.
Каподистрия, продолжая сердито хмуриться, взял его под руку.
- Поймите меня, господин подполковник, или, как у вас говорят в России, го-лубчик. Нашему республиканскому правительству нужны верные люди. Люди, которые не глупы, образованы и, главное, неподкупны. Многие добиваются назначения на пост, который я вам предложил. Некоторые даже пускают в ход запрещенные приемы. Нагло и напористо. Используют связи, подкуп, шантаж и угрозы. Но у всех этих претендентов есть один изъян карьеризм и непомерное властолюбие, но нет самого главного, что есть, голубчик, у вас, - верности и желания, не жалея жизни, служить Греции.
- Но ведь вы мало знаете меня.
- Мы наблюдали за вами в сраженьях. Кроме того, я знаю вас по Италии.
- Но у меня нет опыта...
