Вадим Кожинов - Россия - Век ХХ-й (Книга 2)
Из этого ясно, что связанное с именем Власова "движение", которое Германия использовала в тех или иных идеологических целях (кстати, не очень уж результативно), само по себе не имело существенного значения, ибо эта пресловутая "третья сила" вообще никак "не вписывалась" в геополитическую коллизию, развертывавшуюся в 1941-1945 годах. И нынешние - подчас горячие дискуссии вокруг "власовцев" - плод крайне поверхностного понимания реальной исторической ситуации.
Между прочим, и личность, и судьба самого Власова в конечном счете имеют мнимый, бессодержательный характер (выражая тем самым мнимость всего "движения"). Ибо едва ли можно спорить с тем, что, если бы руководимая Власовым в апреле - июне 1942 года 2-ая Ударная армия не потерпела бы полного поражения, он ни в коем случае не объявил бы себя врагом большевизма и продолжал бы свою успешнейшую военную карьеру. Ведь еще в конце апреля 1942 года Власов гордо рассказывал, как он "трижды встречался со Сталиным, и каждый раз... уходил окрыленным"22. Можно допустить, что среди "власовцев" были люди, которые искренне надеялись и стремились "спасти" Россию и от большевизма, и от нацизма. Но их верования и усилия не могли не оказаться всецело бесплодными, ибо в их основе лежало абсолютное непонимание геополитического смысла войны.
Характерно, что в среде уже давней - двадцатилетней к тому времени белой эмиграции (которая, понятно, отвергала большевизм совсем не так, как член ВКП(б) с 1930 года Власов, а с самого начала и безоговорочно) немало способных если не к геополитическому мышлению, то к соответствующему чувствованию людей сумели во время войны как-то преодолеть свою жгучую ненависть к большевизму. Ибо они так или иначе сознавали, что решается вопрос о самом бытии России. Не кто иной, как категорически непримиримый "антибольшевик" Иван Бунин, признался в ноябре 1943 года, во время известной Тегеранской конференции (между прочим, как раз тогда Власова удостоило своим вниманием верховное лицо в германском главнокомандовании Альфред Йодль)23:
"Нет, вы подумайте до чего дошло - Сталин летит в Персию, а я дрожу, чтобы с ним, не дай Бог, чего в дороге не случилось..."24
А ведь сравнительно не столь давно, 26 октября 1934 года, Бунин, отвечая на вопрос о причинах его "непримиримости с большевизмом", написал: "...большевизм... чудовищно ответил сам на этот вопрос всей деятельностью... низменней, лживее, злей и деспотичней этой деятельности еще не было в человеческой истории"25. Когда Бунин это писал, Власов делал блестящую большевистскую карьеру. Но к тому времени, когда Власов объявил себя борцом против большевизма, Иван Алексеевич, по свидетельству близко знавшего его человека, осознал истинную суть войны:
"Война потрясла и испугала Бунина: испугала за участь России на десятилетия и даже столетия вперед (выделено мною.- В. К.), и этот глубинный страх заслонил в его сознании все то, что в советском строе по-прежнему оставалось для него неприемлемо" (там же, с. 24).
Повторю еще раз: я ставлю вопрос о Власове и его "движении" не в моральной плоскости (как чаще всего делают); речь идет о полном непонимании сущности войны, которое в конечном счете обрекало сие "движение" на бессмысленность.
Как уже было упомянуто, Власов в ноябре 1943 года был удостоен внимания генерал-полковника Йодля. Но ведь именно этот самый Йодль составил "совершенно секретную" "Директиву по вопросам пропаганды", содержавшую "основные указания" о том, как надо обрабатывать наших "военнослужащих и население... а) противником Германии являются не народы Советского Союза, а исключительно еврейско-большевистское советское правительство...* б) ...необходимо подчеркивать, что германские вооруженные силы пришли в страну не как враг, что они, напротив, стремятся избавить людей от советской тирании... г) ...пропагандистские материалы не должны преждевременно привести население к мысли о нашем намерении расчленить Советский Союз..."26 и т. д. и т. п.
Роль "власовцев" сводилась, в основном, к участию в сей чисто пропагандистской кампании, к тому же едва ли есть основания считать, что эта их роль была очень уж весомой.
Переходя к нашему времени, приходится сделать вывод, что нынешнее обилие сочинений о "власовском движении" опять-таки объясняется непониманием истинной сути войны. "Власовцам" придают существенное значение (пусть даже чисто "негативное"), которого они не имели, ибо дело шло тогда в конечном счете вовсе не о борьбе нацизма и большевизма (Бунин, как мы видели, это глубоко чувствовал!), а ведь именно борьбу и с тем и с другим ставят в заслугу "власовцам" их апологеты. Другие же авторы, которые, напротив, гневно обличают "власовцев" как подручных нацизма, опять-таки чрезмерно преувеличивают их роль.
Словом, сам по себе тот факт, что вопрос о Власове занимает немалое место в сегодняшней историографии войны 1941-1945 годов, говорит о ее поверхностном характере.
* * *
Другое очевидное проявление этой поверхностности - весьма широкие и подчас прямо-таки страстные нынешние споры вокруг книжек советского разведчика-перебежчика Резуна, личное ничтожество которого ясно выразилось уже в выбранном им псевдониме "Суворов". Речь идет не о том, что вообще не следовало обращать внимание на опубликованные большими тиражами резунские опусы, но о том, что при верном представлении о мировой ситуации в 1941 году они просто не дают оснований для сколько-нибудь серьезных споров, которые тем не менее ведутся уже несколько лет. Единственный, пожалуй, адекватный отклик на эти книжки - чисто ироническая по своему тону статья Анатолия Ланщикова под названием ""Ледокол" идет на таран"27. В статье со всей убедительностью показано, что перебежчик, пытаясь опровергнуть "агитпроповскую" версию войны, всецело находится на уровне этой примитивной версии, хотя и вывертывает ее наизнанку (отчего она отнюдь не становится менее примитивной).
Отсылая читателей к статье Анатолия Ланщикова, обращусь к основному содержанию множества других откликов, авторы коих либо так или иначе присоединялись к "доводам" Резуна, либо "на полном серьезе" их оспаривали. К сожалению, как то, так и другое свидетельствует о неблагополучии в осмыслении великой войны.
Объявляя, что именно СССР готовился в 1941 году внезапно напасть на Германию ("установлена" даже точная дата - 6 июля), которая, узнав о грозящей опасности, "предупредила" это нападение, Резун ссылается на множество "фактов", долженствующих доказать, что в СССР шла подготовка к мощному наступлению на Запад. Вообще-то из всех приводимых "фактов" войны не получается, как из самого большого количества кошек не сделаешь тигра. Но существо дела даже не в этом. В сознание военнослужащих в 1930-х годах внедрялась принципиально наступательная тактика, причем делалось это не только в собственно военно-профессиональных, но и в идеологических целях, так сказать, "для поднятия духа". Однако разработка наступательных операций, воспитание соответствующего духа и т. д. и действительное принятие решения о превентивной войне - это, конечно же, совершенно разные вещи, отличающиеся друг от друга столь же кардинально, как военная игра и реальная война.
Так, например, в США, начиная с 1950-х годов, как это уже давно и точно известно, самым тщательным образом разрабатывалась тактика превентивной ядерной войны против СССР, но решение о такой войне не было принято даже тогда, когда (в 1962 году) по "волюнтаристскому" хрущевскому приказу ядерное оружие СССР было доставлено в "подбрюшье" США, на Кубу!
К сожалению, после издания резунских книжек появилось немало сочинений, авторы коих тщатся доказать, что в 1941 году в СССР якобы было действительно принято решение о превентивной войне против Германии, и только, мол, упреждающее нападение последней помешало осуществлению сего решения. Этим-де и обусловлены тяжелейшие поражения начального периода войны, ибо, изготовившиеся для наступления войска СССР не имели возможности создать надежную оборону от упредившего их германского нападения.
В эту "концепцию" вложен и иной, гораздо более ядовитый смысл: СССР-Россия предстает, согласно ей, как истинный "виновник" войны и главный "агрессор", вознамерившийся завоевать Германию (которая, значит, была вынуждена спасать себя превентивным нападением) и, далее, Европу в целом...
Поэтому следует хотя бы кратко остановиться на вопросе о "превентивной" войне. Некоторые историки (хочется, правда, в данном случае заключить это слово в кавычки), "вдохновленные" резунским опусом, изданным в 1992 году, обратили сугубое внимание на опубликованную ранее, в 1990-м ("Искусство кино", № 5, с. 10-16), запись речи Сталина, произнесенной 5 мая 1941 года перед выпускниками военных академий и высшим командным составом армии. Вождь, согласно записи, заявил тогда, в частности: "Теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильные,- теперь надо переходить от обороны к наступлению".
