Турсун Султанов - Поднятые на белой кошме. Ханы казахских степей
Однако, когда великий хан Угедей скончался, объявились сразу несколько претендентов на престол; причем каждый из них обосновывал свои права на власть как единственно законный и имел в том своих приверженцев. Так, в частности, какая-то часть царевичей и военачальников поддерживала Ширамуна, наследника по завещанию покойного хана. Какая-то часть Чингизидов была за второго сына Угедей-хана, Кутана, который заявил свои права на верховую власть на том основании, что сам Чингизхан будто завещал, чтобы после Угедея престол перешел к нему, к Кутану [Джувайни, изд., т. 1, с. 206; пер., т. 1, с. 251; The Successors of Genghis Khan, p. 181]. Туракина-хатун и ее придворная камарилья выставила кандидатуру Гуюка, потому что он — старший сын умершего Угедей-хана. Когда, таким образом, в дела престола и царства проникла смута, младший брат Чингизхана Отчигин-нойон в 1242 году „захотел военной силой и смелостью захватить престол“. Но попытка оказалась неудачной и по-прежнему „ханский престол находился под властью и охраной Туракина-хатун“ [Рашид ад-Дин, т. 2, с. 116–117].
По Рашид ад-Дину, Туракина-хатун была матерью пяти старших сыновей Угедей-хана, то есть Гуюка, Кутана, Кучу, Корачара, Каши и, таким образом, приходилась Ширамуну, сыну Кучу, бабушкой. Однако такая именно родственная связь между тремя претендентами на престол с временной правительницей в свете их взаимоотношений представляется сомнительной. Судите сами. В смутное время второго междуцарствия претендент на престол великодушный царевич Кутан вдруг, в расцвете лет и сил, занемог и умер, „околдованный“ Фатимой, наперсницей Туракина-хатун; впоследствии, когда был провозглашен новый хан. Фатиму судили за это и другие ее злодеяния, признали виновной и, завернув ее в кошму, бросили в воду. Показательно и другое. В начавшейся борьбе за престол, в ходе которой одного из трех претендентов (Кутана) постигла смерть, Туракина-хатун с самого начала столь же рьяно выступала против умного и доброго наследного принца Ширамуна, сколь ревностно поддерживала и продвигала кандидатуру Гуюка, который отличался свирепым характером.
В свете приведенных данных кажется правдоподобным допущение китайского исследователя Гэ Шаоминя, согласно которому Туракина была матерью только Гуюка, а остальные сыновья Угедея были от других женщин [см. Мункуев, 1965, с. 123–124, прим. 202]. Во всяком случае, допущение, что Гуюк — единственный родной сын Туракина-хатун логично объясняет поведение временной правительницы, которая, поступая наперекор последней воле покойного супруга и сея смуту в „семье Чингизхана“, в конце концов посадила на ханство именно Гуюка, который в течение всей жизни страдал хронической болезнью.
Вот заключительные формулы отказа престола Ширамуну и возведения на престол Гуюка: Ширамун, наследник по завещанию Угедея, — еще „не достиг зрелого возраста“; царевич Гуюк — старший сын покойного хана [Рашид ад-Дин, т. 2, с. 80, 119; The Successors of Genghis Khan, p. 120, 181].
Гуюк был избран великим ханом на курултае в августе 1246 г. Туракина-хатун сумела так организовать дела Гуюка, что большинство народа было согласно на передачу ханского достоинства ее старшему сыну и на августовский курултай прибыли царевичи всех ветвей рода Чингизхана. Правда, глава Улуса Джучи Бату (Батый), личный враг Гуюка, сам не приехал на курултай, ссылаясь на телесный недуг, но зато прислал пять человек из своих братьев, в их числе Орда-Ичена, который после смерти Чагатая в 1242 г., был по возрасту самым старшим членом царствующего рода.
Спустя два-три месяца после августовского курултая 1246 г. Туракина-хатун скончалась.
По словам Джувайни, у Гуюка были „грубые манеры и вид, внушающий ужас и оцепенение“; Рашид ад-Дин говорит, что приближенные Гуюк-хана боялись сделать шаг в его присутствии и никто не смел доложить ему о каком-нибудь деле, не будучи спрошен [Джувайни, изд., т. 1, с. 213; Бартольд, т. 1, с. 554]. Наиболее подробные сведения о характере Гуюка дает Плано Карпини; „А этот император, — сообщает он, — может иметь от роду сорок или сорок пять лет или больше; он небольшого роста; очень благоразумен и чересчур хитер, весьма серьезен и важен характером. Никогда не видит человек, чтобы он попусту смеялся и совершал какой-нибудь легкомысленный поступок, как нам говорили христиане, неотлучно с ним пребывавшие“ [Плано Карпини, с. 79].
Раз мы начали говорить о природных качествах и нравах нового великого хана, то к сказанному выше следует добавить, что Гуюк, как и его отец Угедей, был алкоголиком, тратил дни и ночи на пьянство и разврат и скончался 43-х лет от роду весной 1248 г. Гроб с телом Гуюка перенесли в долину Эмиля (река на Тарбагатае, в северо-восточной части нынешнего Казахстана), где была его коренная ставка, и предали земле.
Чингизхан завещал своим детям, как было сказано выше, согласие и единодушие. Но уже вскоре после смерти основателя монгольской династии в его роде появились распри и возникли враждующие между собою группы. Еще В. В. Бартольд отметил со ссылкой на монгольское сказание, законченное в 1240 г., что против Гуюка и всего потомства Угедея была сильная партия среди монгольской аристократии, склонявшейся на сторону первого регента Монгольской империи Тулуя (ум. в 1233 г.) и его сыновей. В конце 30-х годов XIII в., во время похода монголов в глубь Европы, в „золотом роде“ произошел новый раскол: Бату, глава Улуса Джута, смертельно поссорился с Гуюком, старшим сыном великого хана Угедея (правил в 1229–1241 г.), и царевичем Бури, внуком Чагатая, сыном Мутугена от служанки. В „Сокровенном сказании“ эта ссора Чингизидов описана так (приводим отрывок из источника в переводе Н. П. Шастиной): „Когда войско возвратилось, то был устроен пир, на котором присутствовали все князья. Будучи старшим, я (рассказывает Бату) одну или две чаши вина выпил раньше других. Бури и Гуюк рассердились, покинули пир и, садясь верхом на своих лошадей, бранили меня в то же время. Бури сказал: „Бату не выше меня, почему он пьет раньше меня? Эта старая баба с бородой. Одним ударом я могу опрокинуть его наземь“. Гуюк сказал: „Он старая баба с луком и стрелами. Я прикажу избить его палкой!“ Другой предложил привязать мне деревянный хвост“ [Шастина, 1957, с. 232, прим. 152].
Эта пьянная ссора обошлась недругам Бату очень дорого: потомству Гуюка она стоила царства, а царевичу Бури — жизни: впоследствии, при Менгу-хане (правил в 1251–1259 г.), Бури был выдан оскорбленному им Бату и по его приказу казнен. Но все по-порядку.
Согласно рассказу Джувайни и Рашид ад-Дина, когда наступил новый (1248) год, великий хан Гуюк заявил о своем желании отправиться в свой родовой удел на Эмиле, где климат будто бы был более благоприятен его слабому здоровью. Весной, когда погода склонилась к теплу, он со своим войском выступил в те пределы. Соркуктани-бики, вдова Тулуя, отправила нарочного и предупредила Бату, главу Улуса Джута, что великий хан имеет против него враждебные намерения. Бату выступил во главе большого войска против Гуюка. Однако встреча двух враждующих Чингизидов на поле боя не состоялась: через несколько переходов, еще в пределах самой Монголии, Гуюк-хан умер. Это известие застало Бату в Алакамаке, в семи днях пути от города Каялыка (т. е. в южной части Семиречья, около гор Ала-Тау). Когда, после исполнения обрядов оплакивания, останки Гуюк-хана были преданы земле, Бату созвал к себе, в Алакамак, царевичей для совещания о престолонаследии [Джувайни, изд., т. 1, с. 215–218; пер., т. 1, с. 260–263; т. 2, с. 557; Рашид ад-Дин, т. 2, с. 121–122;]
Почему именно Бату? Дело в том, что Бату (ум. в 1255 г.) в то время пользовался наибольшим авторитетом и занимал главенствующее положение в роде Чингизидов. Хотя его старший брат Орда-Ичен был еще жив, тем не менее считалось, что „Бату всем царевичам старшой (ака)“ [Джувайни, пер., т. 2, с. 557]. Именно поэтому сообщает, в частности, Джузджани в своем „Табакат-и Насири“, после кончины великого хана Гуюка все съехавшиеся для решения вопроса о престолонаследии царевичи (кроме сыновей Чагатая, которые потребовали царство себе) согласились возвести на престол Бату и обратились к нему с таким предложением: „Тебе следует быть царем нашим, так как из рода Чингизхана нет никого главнее тебя; престол и корона и владычество прежде всего твои“. Бату ответил: „Мне и брату моему Берке принадлежит уже в этом крае (т. е. в Дешт-и Кипчаке) столько государств и владений, что распоряжаться им, краем, да вместе с тем управлять областями Китая, Туркестана и Ирана невозможно. Лучше всего вот что: дядя наш Тупи, младший сын Чингизхана, умер в молодости и не воспользовался царством, так отдадим царство сыну его и посадим на престол царский старшего сына его, Менгу-хана. Так как на престол посажу его я. Бату, то на самом деле владыкою буду я“ [Джузджани, т. 2, с. 1177–1181].
А вот как описывается ход сходки царевичей и военачальников после смерти Гуюка в „Юань ши“. Бату первый подал голос о возведении Мунке, старшего сына Тулуя от его старшей жены Соркуктани, на ханский престол. Но тут встал эмир Бала, посланник вдовы Гуюка, ханши Огул-Каймыш, и сказал:
