Ларри Коллинз - О, Иерусалим!
— Ещё бумаги! — сказал Бен-Гурион; это были первые слова, которые он произнёс с тех пор, как проснулся.
Поля, жена Бен-Гуриона, и Авнер судорожно кинулись искать бумагу, а старик ждал со всё возрастающим нетерпением.
Наконец, в отчаянии Авнер схватил единственное, что ему удалось найти, — рулон коричневой туалетной бумаги, висевшей в ванной комнате. И на ней-то Бен-Гурион начал писать текст исторической декларации. Когда он кончил, в комнату ворвалась группа счастливой молодёжи — рабочих поташного завода. Окружив приземистого, крепко сложенного лидера евреев, они стали отплясывать хору. Бен-Гурион засунул руки в карманы халата и молча, с тяжёлым сердцем смотрел на них.
Он хорошо понимал, какую цену евреям придётся заплатить за создание государства, которое обещала им в эту ночь Организация Объединённых Наций. Когда Бен-Гуриона потащили в круг, чтобы и он тоже танцевал, старик покачал головой.
— Не мог я тогда танцевать, — вспоминал он впоследствии. — Не мог я петь. Я смотрел, как радостно они пляшут, и думал о том, что всем им скоро придётся пойти воевать.
Лидер еврейского ишува сознавал, что голосование в ООН само по себе отнюдь не может служить гарантией того, что еврейское государство действительно будет создано. От голосования в ноябрьскую ночь до полного вывода британских войск должно было пройти ещё несколько очень нелёгких месяцев; за это время и евреи и арабы собирались умножить свои силы и улучшить позиции с тем, чтобы победить в той войне, которой неминуемо предстояло разразиться сразу после ухода англичан.
В Иерусалиме подготовка к будущим сражениям уже началась. В то время, когда Гершон Авнер гнал свой «остин» к поташному заводу, по тёмным улицам еврейского пригорода в западной части Иерусалима проскользнул другой автомобиль. Он остановился возле поликлиники больничной кассы Гистадрута.
Из машины вылез невысокий плотный человек; он подошёл к дверям поликлиники и осторожно постучал. Дверь отворил дежурный в белом халате. Оба они прошли по пустым коридорам в маленький отдалённый кабинет. Там седой мужчина принялся за работу.
Человека звали Исраэль Амир; он был командующим Ҳаганы в Иерусалиме, а дежурный поликлиники был одним из его бойцов.
Уже более года в поликлинике, где британским властям не так легко было его выследить, находилась конспиративная штаб-квартира Амира.
Сев за стол, Амир начал изучать донесения еврейской разведки, которые в течение всей ночи передавались сюда по телефону. Из этих донесений явствовало, что вроде бы никакой необычной активности в арабских районах не наблюдается; однако Амира эти донесения не успокаивали. Он чувствовал, что арабы не могут остаться безучастными к происходящим событиям. В шгабе Амира, как и в большинстве штабов Ҳаганы, была разработана тщательно продуманная система, которая позволяла быстро поднять по тревоге все воинские подразделения. И Исраэль Амир провёл три коротких, кажущихся невинными, телефонных разговора, приведя свои части в состояние боевой готовности.
А взрыв, которого опасался Амир, уже назревал. По тёмным улочкам и крытым переулкам Старого города пробирались арабские курьеры, сжимая в руках клочки бумаги, на которых были изображены полумесяц и крест под соответствующим углом и арабские инициалы «Э. Г.». Инициалы принадлежали Эмилю Гури — видному лидеру христианской арабской общины Иерусалима, выпускнику Цинциннатского университета. Эмиль Гури возглавлял неофициальный руководящий орган арабского населения Иерусалима — так называемый Арабский верховный комитет.
Люди, сжимавшие в руках эти бумажки, направлялись в самые разнообразные места не менее удивительные, чем сам Старый город. Один спешил к Стене Плача, другой — к мечети подле ворот св. Стефана, третий — к Церкви Гроба Господня. И вскоре по призыву Эмиля Гури множеству людей пришлось пробудиться от сна: это были шейхи, мелкие лавочники, разносчики и даже женщины, вдовы из добропорядочных семей, благочестие которых ставило их вне всяких подозрений.
Курьеры передавали листочки бумаги, подписанные Эмилем Гури, поднятым с постели людям, и те вели их к потайным местам, где было спрятано то, ради чего они пришли. Отодвигались панели в стенах, отпирались подвалы, сыпалась штукатурка, маскировавшая тайники в стенах, отмыкались сундуки и лари, разбивались упаковочные клети ящиков с дешёвыми религиозными сувенирами, открывались дверцы печей для обжига кирпича и печей для выпечки хлеба. К утру вся работа была закончена.
Пока иерусалимские евреи плясали хору под стенами Старого города, арабы доставали из своих тайных арсеналов запасённое Арабским верховным комитетом оружие — 800 винтовок, предусмотрительно припрятанных почти десять лет назад, после того, как закончился кровавый арабский бунт против британских мандатных властей, длившийся с 1936 по 1939 год.
Однако были и такие люди — как евреи, так и арабы — которые после голосования в ООН потянулись было друг к другу в надежде, что конфликта, может быть, всё-таки удастся избежать.
На улице Короля Георга V арабский зубной врач Сами Абуссуан, глядя из окна на евреев, танцующих хору, пытался не терять присущего ему оптимизма. Образованный человек, искусный скрипач, Абуссуан был одним из тех арабов, которые всегда жили в мире и дружбе с евреями и верили, что возможно примирение этих двух народов. Внезапно в ликующей толпе Абуссуан увидел своего старого друга, преподавателя игры на скрипке Исаака Рогенбурга — человека, которым Абуссуан всегда восхищался за его спокойный ясный ум и миролюбие. И вот теперь на рукаве у профессора красовалась повязка отрядов еврейской самообороны.
А тем временем в других частях арабского мира решение ООН уже вызвало вспышки насилия. По улицам Дамаска неслись толпы молодёжи, скандировавшие: «Дайте нам оружие!» 55-летний сирийский премьер-министр Джамиль Мардам предложил сирийцам проявить свой патриотизм не на словах, а на деле: он обещал немедленно открыть вербовочные пункты для записи добровольцев, желающих сражаться в Палестине. Однако сирийцы предпочли другое занятие: они разграбили американскую и французскую миссии, а кроме того, желая выразить своё возмущение позицией Советского Союза, проголосовавшего за раздел, сожгли помещение Центрального комитета Сирийской коммунистической партии. В Бейруте, столице Ливана, таким же образом было разгромлено помещение Арабо-американской нефтяной компании. В Аммане, столице Трансиордании, полиция буквально в последний момент сумела спасти от смерти двух американских профессоров, которых разъярённая толпа хотела линчевать. В своём дворце в Эр-рияде король Ибн-Сауд объявил, что его единственное желание — это «погибнуть во главе моих войск в Палестине».
Как ни странно, в самой крупной стране арабского мира — в Египте — весть о создании еврейского государства была воспринята куда более спокойно. Король Фарук узнал эту новость после полудня, проснувшись после обычного ночного кутежа. Премьер-министр Египта Махмуд Нукраши Паша, бывший профессор истории, отличался от других арабских политиков тем, что был честен. Смертельный враг англичан, он считал, что главная и единственно важная цель Египта — это добиться вывода британских войск из зоны Суэцкого канала и объединения с Суданом под эгидой египетской короны; ни в коем случае он не хотел, чтобы Египет оказался вовлечённым в палестинский конфликт. Однако обстоятельства оказались сильнее египетского премьер-министра. Подстрекаемые циничными политиками, которым вскружил голову дурман беспочвенных иллюзий, египтяне пошли по пути, приведшему их к катастрофе. На улицах Каира уже хозяйничали те силы, которым предстояло посеять ветер и пожать бурю; эта буря привела Египет к насеровскому перевороту и убийству Махмуда Нукраши.
Давид Бен-Гурион вернулся в Иерусалим с рассветом. Глядя на ликующие толпы, он подумал: «Наивные люди! Они думают, что война — это танцульки!» Он сразу же отправился в свой кабинет и засел за работу. К полудню во дворе Еврейского агентства снова собралась толпа, которая требовала, чтобы к ней вышли лидеры ишува.
Полный решимости передать своим согражданам ощущение тревоги, не покидавшей его самого, Бен-Гурион вышел на балкон в окружении пятидесяти своих ближайших помощников.
Когда он начал свою речь, кто-то шёпотом сообщил Голде Меир последнюю новость, подтверждавшую справедливость опасений Бен-Гуриона: только что в вооружённом столкновении под Тель-Авивом были убиты три еврея.
И всё же Бен-Гурион не мог остаться безучастным к аплодисментам, счастливым возгласам и взрывам радости, охватившим людей, стоявших во дворе Агентства. Суровое лицо старика смягчилось. Вдруг его тоже захлестнула волна радости, столь понятной в такой день — день, когда исполнилась, наконец, клятва, которую две тысячи лет назад дал народ Израиля на холмах Иудеи.
