Теодор Моммзен - История Рима
Одновременно с завоеванием Галлии римские легионы более или менее успешно действовали в Далмации, по границам Македонии и даже по нижнему течению Дуная. Но завоевание Галлии далеко превосходило по своему значению все подобные столкновения: оно является важнейшим фактом в истории всех европейских народов. Цезарь отразил и почти на 500лет отсрочил то передвижение полуварварских еще германских племен, которое совершилось в 5 веке. Этим он дал время эллино-римской культуре так распространиться и, главное, так укрепиться в массе населения, что новые народы уже не смыли этой культуры, а, наоборот, сами ей поддались и ее усвоили. Без дела Цезаря наша современная культура была бы оторвана от эллино-римской, блестящие результаты классической культуры остались бы нам столь же чуждыми и далекими, как теперь остаются нам далеки и чужды культуры Индии или Вавилона, и европейская цивилизация, все умственное развитие европейских народов шло бы несравненно медленнее, было бы беднее содержанием и однообразнее по формам, и тысячелетние усилия всех европейских народов на поприще наук и искусства все-таки не дали бы многого прекрасного, что возросло на прочном и блестящем основании, какое представляет собою эллино-римская культура.
Глава V. РИМ В ОТСУТСТВИЕ ЦЕЗАРЯ. РАЗРЫВ ЦЕЗАРЯ С ПОМПЕЕМ.
В те годы, когда Цезарь совершал в Галлии свое великое дело, в столице завершался переход от уничтоженного старого государственного устройства к утверждению нового, опирающегося на военную силу, по существу своему монархического. Старый порядок пал, новый еще не установился. Все видели, что возврат к прежним порядкам невозможен; все чувствовали в то же время, что новый порядок вещей возродится не из демагогических разглагольствований, но как он возникнет – это еще никому не было ясно. И если весь государственный строй Рима отлился в особенно рельефные, определенные формы, то с особою яркостью в Риме проявилась и анархия, неизбежная в такие периоды, с особенною ясностью обрисовался тот процесс, который совершается в подобные переходные эпохи.
В столице из триумвиров остался Помпей. Он был первым человеком, главною силою триумвирата, в глазах всех и всего более – в своих собственных. Но скоро обнаружилось, что его способности далеко не соответствовали принятой им на себя задаче: Помпей вовсе не обладал необходимыми в его положении гибкостью и разносторонностью ума и быстротою соображения, он всегда был медлителен и тяжеловат, и в сложной путанице самых различных отношений из рук его ускользнуло всякое влияние в столице.
Благоразумная часть общества давно уже утомилась от долгих смут и держалась в стороне от политики. Сенат продолжал свое пассивное сопротивление и не занимался делами – зато всевозможный уличный сброд, совершенно несведущие и беспринципные люди высоко подняли голову. Пролетариат получил своего рода организацию, в разных клубах, которые считались в столице сотнями, открыто проповедовались самые крайние демократические доктрины, и каждый день выносил на поверхность столичной сутолоки новых, ранее никому не ведомых великих людей, которые на другой день снова исчезали в прежней неизвестности. Создалась своего рода наука устраивать или, вернее, подстраивать желательные народные демонстрации, явились артисты этого дела. Особенно выдвигался народный трибун Клодий, человек наглый и бессовестный; пользуясь своим положением, он раздавал хлеб бесплатно, отменял приговоры цензоров, дал возможность возникать политическим клубам и обещал полные гражданские права вольноотпущенникам и рабам. Дошло до того, что Клодий открыто нападал на Помпея, и так резко, что этот по внешности полновластный человек предпочитал подолгу не появляться на улицах столицы, лишь бы не встречать Клодия.
Довольно скоро начал Помпей чувствовать комизм своего положения и понимать, что без военной силы он не может играть роли в столице. Ему раскрыли глаза и ссора с Клодием, и еще более галльские победы Цезаря, которые вдруг вознесли бесспорно на огромную высоту этого человека, к которому еще так недавно Помпей относился снисходительно, как к низшему. Помпей попробовал получить от сената какое-нибудь поручение, которое дало бы ему в руки войско, но, как только он стал просить там, где беспрекословно исполнили бы его приказание, он немедленно увидел самое недружелюбное отношение к своей просьбе. Чем яснее становилось, что предстоит решительная перемена в государственном устройстве, тем упорнее делалось противодействие ей.
Сознание неизбежности реформы возбудило некоторую энергию во многих, кто, казалось, относился к политике вполне безучастно, являлась готовность бороться за то давнее, привычное, когда-то дорогое, что могло быть уничтожено. В обществе началась реакция в пользу сената, в пользу того учреждения, против которого почти 75 лет так страстно и упорно велась борьба. К сенату явно возвращались симпатии общества. С особенною яркостью проявилось это настроение, когда въезжал в столицу Цицерон. Помпей, главным образом имея в виду выставить противника Клодию, позволил Цицерону вернуться. Изгнание Цицерона сенат всегда рассматривал как попрание своих прав, и теперь бывшему консулу устроены были на всем его пути в Рим исключительные овации. Если бы в данный момент в сенатской партии нашелся даровитый, энергичный, смелый человек, он мог бы выступить за старую конституцию против Цезаря, Помпея и Красса и, наверное, нашел бы поддержку в народе, но такого человека не оказалось.
Для борьбы с триумвирами, впрочем, был и еще путь: можно было попытаться их рассорить и разъединить, с помощью Помпея уничтожить значение и замыслы Цезаря, а затем, если бы это удалось, от Помпея отделаться было бы уже нетрудно. В таком направлении и было сделано несколько шагов в виде возникавших предположений облечь Помпея исключительными полномочиями для урегулирования чрезмерно поднявшихся хлебных цен или поручить ему военную экспедицию в Египет. HО с обеих сторон действовали без ясного сознания цели, и все окончилось тем, что оба предложения, весьма интересовавшие Помпея, были сенатом отвергнуты.
В глазах массы, которая не разбиралась хорошенько ни в характерах триумвиров, ни в их целях, неудачи Помпея казались ударами, наносимыми не ему только, а и всему триумвирату. Республиканское одушевление почерпало себе в этом новые силы, и наконец, сам Цицерон, этот чуткий угодник власти, внес предложение пересмотреть аграрные постановления, проведенные Цезарем в его консульство в 59 г., которые сенат никогда не признавал законными. Это было уже прямое объявление войны, и Цезарь, который и очень занят был борьбою в Галлии, и по возможности не вмешивался в столичные дела, но внимательно следил за всем, что происходило в Риме, нашел нужным выразить свое отношение к ним.
За месяц до обсуждения дела, поднятого Цицероном, в апреле 56 г., Цезарь, Помпей и Красс съехались в Лукке. Это был как бы смотр демократической партии, сюда прибыли несколько проконсулов и до 200 сенаторов. На совещаниях первенствующую роль играл, бесспорно, Цезарь. Был принят и предложенный им план действий. Полномочия Цезаря по управлению Галлией были продолжены на пять лет, до 49 г. На 55 г. в консулы решено было провести Помпея и Красса, с поручением собирать войска, так как на 54 г. Помпей должен был получить наместничество в Испании, Красс – в Сирии. Наконец, согласились относительно кандидатов на все второстепенные должности.
Может казаться несколько странным, почему Цезарь, бесспорно первенствовавший на этом съезде и один имевший за собою военную силу, предоставил Помпею и Крассу то же, что имел сам, и, таким образом, сам как бы терял, ибо отказывался от исключительного положения и ограничивался только тем, что рядом с Помпеем выдвигал и Красса, своего старинного приверженца и всегдашнего соперника Помпея. Объяснение этому можно находить лишь в том, что Цезарь преследовал не личные цели: он хотел, по-видимому, прежде всего завершить покорение Галлии, отлично оценивая все значение этого факта для Римского государства и народа, чтобы не оставлять этого дела, он и хотел отсрочить тот переворот, который он произвел через 5 лет. Он действовал, бесспорно, с большим риском, с большою верою в свое счастье, вера эта не всегда оправдывается, но на этот раз она оправдалась.
Совещания в Лукке произвели ошеломляющее впечатление. Оказалось, что никто в сенате не предполагал возможности таких решительных заявлений со стороны Цезаря, Помпея и Красса,- и все их воле немедленно подчинились. Сенаторы, еще недавно резко порицавшие «трехглавое чудовище», как называли они триумвират, спешили один за другим выразить свою полную преданность, и одним из первых явился с повинной Цицерон. Намеченные в Лукке кандидаты все прошли, и Помпей и Красс в качестве консулов правили, уже почти не спрашивая сената. Многие решения принимались даже без совещания с сенатом, зачастую решения прямо подсказывались, и никто не возражал. Особенно последовательно устраняли сенат от всякого участия в делах военных. Цицерон явился вождем сенатского большинства, покорно подчинившегося новым владыкам, и во всем блеске развернул свое уменье подыскивать для чего угодно красивые слова и тонкие объяснения. Катон и его приверженцы, оставшиеся в меньшинстве, продолжали свою оппозицию иногда просто смешными выходками, иногда не без ядовитого остроумия,- им предоставляли делать, что им было угодно, потому что все шло, как того требовали триумвиры.
