Иван Калинин - Под знаменем Врангеля: заметки бывшего военного прокурора
Еще будучи в Константинополе, я слышал от французских офицеров, что вновь назначенному Верховному Комиссару Франции на Ближнем Востоке ген. Пелле поручено своим правительством во что бы то ни стало распылить армию Врангеля. Действительно, в середине февраля он уведомил барона, что Франция больше не может отпускать кредиты на содержание его войска и что ему пора позаботиться о расселении своих людей, чтобы дать им возможность самим зарабатывать средства к жизни. Врангель ждал ответа от Шатилова, который охаживал сербских и болгарских министров, убеждая их принять и поддержать армию Врангеля, как верную опору против большевистских выступлений, и соблазняя существенной благодарностью в будущем, когда Врангель «спасет» Россию. В это время вспыхнул бунт в Кронштадте.
Конец Советской власти! — заголосила вся эмигрантская пресса.
Москва в баррикадах, — сообщала из неизвестных источников «Presse du Soir». — Совет Народных Комиссаров осажден в Москве. Его защищает только киргизская дивизия. Троцкий прибыл в Петроград, но восставший гарнизон принудил его запереться в Петропавловской крепости. С минуты на мунуту ожидается его сдача. Повсеместно в России изгоняют комиссаров. 10000 последних бежало к Кемаль-Паше.
Газетные сенсации не знали предела. Одни газеты врали, другие подвирали. Брусилов, разумеется, каждый день принимал командование над Красной армией и провозглашал монархию или созывал Учредилку, в зависимости от того, к какому противоболыпевист- скому лагерю принадлежала эмигрантская газета. Буденный не преминул изменить Советской власти. Дон, Кубань и Терек во мгновение ока охватило пламя грандиозного восстания. Ген. Козловский приглашал Врангеля и его армию поспешить в Кронштадт.
Лагерный сброд ожил. В действительности кронштадтского мятежа не приходилось сомневаться. Заодно начинали верить и всей той ахинее, которую преподносили газетные борзописцы и информаторы. Толпы народа осаждали те места, где наклеивались газеты и информационные сводки штаба главнокомандующего. Прибытие почтового поезда из Константинополя составляло важнейший момент дня. Четырехмесячное гниение в хлевах и сараях заслонило в казачьем сознании ужасы бегства из Таврии и даже мучительного переезда в Турцию.
Что угодно, только бы скорей из лагерей. Хоть гирше, да инше. Хоть смерть, но в поле, а не в хлевах.
О какой-нибудь идейной стороне этого порыва говорить нечего. Самые тупые казаки сознавали, что новая гражданская война была бы бесцельной и бессмысленной, но все-таки она лучше того убийственного положения, в которое теперь попали врангелевские войска. В этот период смертной тоски лагерную массу авторитетные люди легко могли подтолкнуть на что угодно, на новую бойню или на массовое возвращение домой под власть Советов.
Кронштадтский мятеж окрылил Врангеля. Он послал приветствие ген. Козловскому. Но в Кронштадте отнеслись отрицательно к предложенной им помощи, зная, что нет более гиблого дела, как борьба против большевиков под фирмою Врангеля.
Вождь не смутился.
Перед кронштадтским мятежом он находился в таком возбужденном состоянии, которое было близко к сумасшествию. Нота ген. Пелле и перемена курса французской политики так повлияли на него, что бедный честолюбец, уединившись на «Лукулле», то плакал над своей неудачей, то смеялся над недальновидностью своих опекунов, то впадал в полное уныние, то строил самые призрачные планы, утром был готов сжечь все свои корабли, вечером предавался радужным иллюзиям. В кронштадтских событиях он увидел перст божий. Он не только хотел уверить своих подчиненных в том, что настал смертный час Советской власти, но и сам теперь искренно, экзальтированно верил в то, что божественное провидение не покинуло его в день скорби и что близок час его нового возвеличения.
Зашевелились безработные политические деятели всех направлений. Кронштадтская канонада всколыхнула всю эмигрантскую клоаку. В Константинополе преобладали белогвардейцы чистейшей воды, то-есть те, кто рассчитывал сокрушить Советскую власть путем новой гражданской войны.
Среди этой публики первую скрипку играли черносотенцы, столь приятные баронскому сердцу. Чтобы возглавить начинающееся, по их мнению, новое антибольшевистское движение как за границей, так и в России, чтобы явиться в последнюю с готовым правительственным аппаратом и захватить целиком в свои руки всю шкуру медведя, эти господа внушили Врангелю мысль о необходимости сорганизовать «Русский Совет при Главнокомандующем».
Врангель ухватился за эту фикцию.
Спешно состряпали положение об этом Совете, в который должны были входить представители от эмигрантской общественности, т. е. от сугубо черносотенного Красного Креста, Земского Союза и несколько более либерального Союза Городов, от казачьих правительств и от армии; последние по назначению Главнокомандующего, который мог вообще назначать в совет всякого, кого находил полезным для дела. Этот «внепартийный» орган должен был пока что руководить всей политикой Главного Командования.
Ген. Пелле, узнав о затее Врангеля, пришел в ярость. Барон не только не думал свертывать своих знамен, но даже хотел собрать под них всю эмиграцию.
Между тем кронштадтская вспышка угасла.
Правда, врангелевские информаторы продолжали убеждать неграмотных, что еще не все в Кронштадте погибло, что некоторые форты еще держатся, что такие же восстания назревают в других местах России. Но французы, получавшие информацию не от корреспондентов «Press du Soir» Варшавского и «Cause Commune» Бурцева, видели, что контр-революционная попытка кронштадтских моряков окончательно лопнула, что внутри России она не вызвала никакого отзвука и что нет никакой надежды на насильственное свержение Советской власти.
В середине марта Пелле уведомил Врангеля, что Франция с 1 апреля прекращает кормление его армии и что на главнокомандующем лежит долг убедить своих солдат или вернуться в Россию, или эмигрировать в Бразилию, которая обещает дать работу большому числу его солдат. Тем, кто не примет ни одного из этих решений, придется перейти на собственное иждивение.
Врангель в ответ на это разразился градом упреков. Он писал, что считает преступлением уговаривать своих солдат возвращаться в Советскую Россию теперь, когда там идут репрессии в связи с только что подавленным кронштадтским бунтом. В заключение своего письма он требовал возвратить его армии оружие и суда, захваченные французами, и высадить его войско где-нибудь на Черноморском побережье.
Убедившись, что дальнейшие разговоры с Врангелем, окончательно потерявшим самообладание, бесполезны, ген. Пелле распорядился спешно перевезти остатки донского корпуса, кроме «благонамеренной» бригады Фицхелаурова, на о. Лемнос и разослал во все лагеря уведомление о том, что отныне уничтожается всякое различие между гражданскими и военными беженцами; что приказы русских военных начальников необязательны для их подчиненных; что каждый безбоязненно может уходить из армии Врангеля, когда ему заблагорассудится; что существование этой армии за границей противоречит международным обычаям и что Франция ни в коем случае не допустит Врангеля начать новую гражданскую войну.
Барон апеллировал к французскому правительству. Он указывал на то, что, ввиду разрешения его солдатам не слушаться своих начальников, трудно поручиться за спокойствие его войск и просил снять с него ответственность за возможные выступления его армии, которую лишают довольствия и которую дезорганизует верховный комиссар. Французское правительство предложило барону пожаловать во Францию для разговоров и объяснений. Опасаясь западни, он потребовал гласного обещания не предпринимать в его отсутствие никаких шагов к распылению его частей и гарантировать ему возвращение в Константинополь.
В Париже замолчали. Ген. Пелле начал обсуждать вопрос об аресте неугомонного авантюриста. Левой русской прессе было разрешено «ударить» по Врангелю. Кроме того, верховный комиссар составил план разговора с русскими войсками через голову их главнокомандующего.
Но и Врангель мобилизовался.
В конце марта борьба с французами за сохранение кадров «русской» армии достигла апогея.
XXVIII. ТАЙНА ЛЕМНОСА
Скоропалительный конец кронштадтского восстания, известие о замыслах французов распылить армию и спешное распоряжение выехать на Лемнос внесли страшное смущение в умы донцов.
Ген. Абрамову стоило немалого труда, чтобы успокоить своих подчиненных. Объезжая лагеря, он выступал в качестве оратора, хотя и не пламенного, сообщал сущность конфликта, возникшего между генералами Врангелем и Пелле, и уверял казаков, что нечего страшиться угроз французов, так как, если они откажутся кормить армию, то все равно ей дадут паек американцы.
