Евгений Лазарев - Друиды Русского Севера
По-видимому, ипостасью этого же образа был и палеоевропейский лик миротворящей Лебеди, рождающей Солнце, — той, кому молились предки карело-финских рунопевцев и священнослужители винчанской цивилизации гиперборейского Подунавья, той, кого неведомый палеолитический художник запечатлел в пещерном храме Ласко как Птицу на вершине Древа. Именно ее чтили и предки нынешних алтайских народов как богиню Умай (Ымай, Май и т. д.), — имя, известное вплоть до палеоазиатского Северо-Востока Евразии. В хакасском шаманском песнопении так говорится о Белой Ымай:
Превратившись в белую птичку, (…)
Ты спустилась на крону богатой березы,
Имеющей золотые листья!..
Это имя в древнетюркской мифологии сближают с иранской птицей Хомай (Хумаюн), но позднее заимствование из иранской культуры древнего образа Птицы-Матери справедливо расценивается как маловероятное{280}: он слишком органичен для всей исходной палеоарктической традиции. Ведь и в Иране Хомай, согласно «Шах-наме», аналогична птице Симург, со всеми ассоциациями, упомянутыми выше. Хомай изображали на вершине райского Древа, от которого текут четыре потока воды{281}, тем самым включая ее в тот же круг полярного символизма Центра Мира, каковому принадлежит и авестийская птица Саэна.
Определим возможный ностратический контекст теонима Симург — Сэнмурв — Саэна мэрэго. При этом, естественно, желательно учитывать оттенки смысла обоих корней не порознь, а в сочетании друг с другом.
Собственно говоря, авестийское mərəγo— (mərəγa-), находя соответствие в древнеиндийском mŗgб-, дикий зверь, газель, проецируется, согласно этимологической базе «Вавилонской Башни», лишь на протоиндоевропейский уровень: *melgw-, разновидность птицы; прямых ностратических истоков у этой словоформы в ее буквальном значении не обнаруживается. Однако, если допустить, в соответствии со сформулированным в этой книге матричным методом, что на протяжении тысячелетий происходило смещение смыслов по взаимосвязанным «осям» семантической матрицы, отображающей культ Великой Богини в ее птичьей ипостаси, то таковые истоки обозначаются в избытке. И не ностратические даже, а борейские, еще более древние. Для этого, впрочем, надо допустить, что в гипотетической изначальной консонантной структуре MRG— (MRK-) формант — G— (-K-) представляет собой суффикс, но в ностратике такие случаи засвидетельствованы.
В соответствии с глобальными этимологиями С. А. Старостина, в борейском языке была лексема MVRKV со значением рог, корень, с ностратическими, афразийскими и синокавказскими дериватами; можно допустить, что этот термин как-то связан с очень архаичными минойскими «рогатыми» святилищами Великой Богини, с символом ее «рогатого» престола. В ностратическом праязыке, кстати, соответствующая словоформа выглядит как *mVrgV, что весьма близко к исследуемому корню в имени птицы Симург.
Исключая из этого имени вышеупомянутый древний суффикс, получаем богатейший спектр значений. Ностратическое *mVrV, завершенный, полный (с индоевропейскими, алтайскими и дравидийскими дериватами) удивительно точно коррелирует с суфийским образом птицы Симург, где она выражает идею всей совокупности птиц-душ, их полноты (Плеромы?). Еще дальше в глубину тысячелетий уходят реконструированные в форме MVRV борейские семантемы. Эта форма передает и понятие хороший, новый, и глагол умирать: корреляция с религией Великой Богини, которая властна и над жизнью (потому она — хорошая, благая), и над смертью, поскольку принимает в свое лоно души усопших, чтобы они возродились вновь. Борейское MVRV означает и кровлю, жилище (софийный образ, идея покрова?); передает понятие ходьбы, движения, а также скручивания, изгибания. Есть в спектре значений этой лексемы и жир, мазь, и название неидентифицируемого копытного.
В ностратическом лексиконе (без выхода на борейскую праоснову) есть еще два важных коррелята исследуемому корню: *merV в значении сиять и *marV, дерево. Причастность первого аналога реконструируемой матрице очевидна; второй же из них в принципе может быть сопоставлен с символом Мирового Древа, полярной Оси Мира. Но в таком случае и образ Богини-Птицы на вершине Древа встраивается в ту же цепочку родственных символов!
Что касается первого из корней в имени птицы Симург, то и ему находится в «Вавилонской Башне» борейский прототип, в узнаваемой форме сохранившийся и в русском языке: CVNV, синий; в более поздних дериватах также зеленый, светлый (ностратическое *swVNV, синокавказское *śVŋV). Тогда Симург, ретроспективно, — «Синяя Птица»? Или, с учетом приведенных выше коррелятов, «Светло-сиянная»? Или «Сияющее (Синее?) Древо»? А может быть, «Путь Сияния», или «Сияющий Кругооборот» — круговращение полярной зари, по Тилаку?
Все это позволяет увидеть в ином свете и тот образ, с которого мы начали это исследование. Изначальная Божественная Птица йезидов предстает не как вторичный мифологический персонаж, а как Великая Богиня, создавшая мир и дарующая людям откровение святых истин. Может быть, и Малаки Таус (Malek Taus, Melek Tawus и т. д.), «Ангел Павлин», один из важнейших образов йезидской мифологии, — это отголосок того же древнего верования? Не случайно у современных йезидов о Малаки Таус порой говорят в женском роде. В Священном Писании йезидов есть «Книга Откровения», где о божественных тайнах говорит непосредственно Ангел Павлин. Так, может быть, этот текст нужно читать от имени Великой Богини палеолита?
«Я была, есть и буду до скончания дней правительницей над всеми созданиями и вершительницей дел и судеб всех, находящихся в моей власти.
Я прихожу на помощь всем, верующим в меня и призывающим меня в нужде
Нет такого места в мире, где не было бы меня. Я участница всех тех событий, которые отлучившиеся именуют злом, ибо творятся они не в соответствии с их желаниями и намерениями.
У каждого времени есть свой распорядитель согласно моему указанию. Каждое поколение сменяется глава этого мира, каждый из которых по-своему совершенствует и дополняет свою миссию.
Я позволяю каждому созданию действовать согласно его природе.
Раскаивается и печалится тот, кто противостоит мне…
Я являюсь в одном из обличий или в одной из форм тому, кто верен мне и следует моим указаниям…
Я наставляю без писания. Веду невидимо моих возлюбленных и избранных Учение мое естественно и просто…
Устройство миров, и смена поколений, и все перемены предопределены мною с изначальных времен…
Почитайте мою суть и мой образ, ибо вам напомнит обо мне дело, забытое вами годы назад.
Подчиняйтесь моему закону и служите мне, и вам воздастся в моем сокрытом мире»{282}.
Если этот текст — действительно наследие ностратической, гиперборейской, допатриархальной религии, то понятно, почему в патриархальных верованиях более поздних эпох Ангел Павлин подчас демонизируется: отголосок давно забытой революции духа, заменившей Богиню-Мать на Бога-Отца. Оболганный, оклеветанный, извращенный облик… Даже собственно йезидское определение «Ангел Павлин» свидетельствует вроде бы лишь об одном из ангельских существ, хотя текст «Книги Откровения» говорит скорее о Создателе (Создательнице?) всего сущего. Кстати, слово Таус лингвисты истолковывают и как видоизмененное греческое Θεός, Бог; Melek, Malak и т. п. традиционно сопоставляют с семитическими словами, означающими ангел. Но, допустив палеолитические глубины для этого образа, предложим и возможные борейские истоки для лексемы MLK: MVLKV, материнская грудь, и MVLV, сиять, гореть. Тогда Ангел Павлин, изначально, — Пламенная Богиня-Мать?
Не из того же ли откровения Богини — знаменитая надпись в храме Исиды-Нейт в Саисе? «Я все, что было, есть и будет, и покров (πέπλον) мой не поднял никто из смертных. Плод, рожденный мною, стал Солнцем». Первую фразу этой надписи сохранил Плутарх Херонейский в трактате «Об Исиде и Осирисе», вторую — неоплатоник Прокл в «Комментарии на “Тимея”» Платона (In Timaeum, I, 82). И, конечно, вспоминается 11‑я книга «Метаморфоз» Апулея (так называемая «Книга Исиды»):
«Вот я пред тобою, Луций, твоими тронутая мольбами, мать природы, госпожа всех стихий, изначальное порождение времен, высшее из божеств, владычица душ усопших, первая среди небожителей, единый образ всех богов и богинь, мановению которой подвластны небес лазурный свод, моря целительные дуновенья, преисподней плачевное безмолвие. Единую владычицу, чтит меня под многообразными видами, различными обрядами, под разными именами вся вселенная…» (Перевод М. А. Кузмина).
