Алексей Смирнов - Арабо-израильские войны
К первым дням нашего знакомства относился и другой эпизод: каждое утро мы наблюдали, как прибыв на работу, Ахмед извлекал из своего потертого портфельчика личное оружие - пистолет в холщовой кобуре, - затем закрывал его в сейф, ключ от которого прятал в нагрудный карман. Мы все-таки не утерпели и спросили: "Ахмед, а зачем пистолет возишь в портфеле?" Очевидно, не совсем поняв наш вопрос, он ответил так: "Так президент Садат сказал, что каждый офицер должен быть постоянно вооруженным". - "Ну, это понятно, правильно он сказал, но пистолет вообще-то носится на поясе или портупее". - "Понимаете, машины у меня нет, на работу я езжу трамваем, а там такая толчея... его же украсть могут, а в портфеле он лежит надежно". "А в сейф зачем прячешь?" - "А вдруг потеряется?.." Про толчею в каирских трамваях мы знали на собственном опыте, так что надо отдать должное - Ахмед поступал достаточно мудро и предусмотрительно.
Следующее объяснение с Ахмедом у нас получилось, представьте, по поводу супруги президента Садата. Если судить по фотографиям, то это была весьма эффектная женщина, с европейскими чертами лица, и некоторые говорили даже, что она не арабка, а то ли немка, то ли англичанка. Не проходило недели, чтобы фотографии Джихан Садат не появлялись на первых страницах каирских газет, причем она сопровождала мужа в поездках на передовые военные базы, вплоть до окопов. Услышав наши комментарии, Ахмед все-таки не утерпел и спросил: "А что это так вас удивляет?" В тактичной форме мы стали объяснять ему, что если жена президента сопровождает супруга на официальном приеме или банкете, то это все понятно, но спускаться в передовые траншеи ("там, где мухи хуже "фантомов", - мнение одного из наших) - это не ее дело. Ахмед стал доказывать что-то обратное, говоря о роли женщин в современном Египте... Короче, общего языка мы тут не нашли.
В сентябре началось "событие года" - Мюнхенская олимпиада. Как и Япония в 1964 году, послевоенная Германия 1972-го стремилась во всем блеске представить свои несомненные достижения в экономике, науке, уровне жизни и спорте.
...В каирских газетах стали публиковать обширные сводные таблицы завоеванных медалей. Мы с увлечением следили за выступлением Валерия Борзова, Людмилы Турищевой, наших прыгунов и гимнастов. Всеобщее изумление вызвал американский пловец Марк Шпитц, завоевавший сразу пять золотых медалей.
...Но вдруг, словно гром среди ясного неба, грянула новость о ночном проникновении внутрь Олимпийской деревни группы палестинцев - членов подпольной организации "Черный сентябрь", которые взяли в заложники 11 израильских спортсменов. Как бывало и раньше, они потребовали освобождения из израильских тюрем 250 своих товарищей. Правительство страны ответило отказом, а в Мюнхен вылетел шеф "Моссада" Цви Замир, которому премьер Голда Меир поручила освобождение заложников. Однако германские власти не захотели воспользоваться услугами поднаторевших в таких делах израильских спецназовцев. Скованные наручниками заложники были погружены в вертолеты, якобы для эвакуации. В этот момент немцы атаковали террористов, но их действия были плохо скоординированы и неумелы. В завязавшемся бою большинство заложников - беспомощные и абсолютно невинные люди - было перебито.
Все это произошло практически на глазах миллионов телезрителей во всем мире...
В нашем коллективе все произошедшее вызвало резко отрицательную реакцию. Конечно, все понимали, что "палестинцы - отчаявшиеся люди" и т.п., но не такими же методами добиваться своих целей. Главным аргументом было следующее: при проведении подобных олимпиад в древности воюющие даже останавливали боевые действия, складывали мечи и щиты на землю и шли соревноваться на спортивные поля, а тут... затеяли такую стрельбу прямо на празднике спорта, посреди благополучной Европы.
Ахмед внимательно прислушивался к нашим разговорам, но на этот раз ни в какую полемику не вступал. Видно, какая-то этика мешала ему открыто поддержать одних или высказать соболезнования другим. Вообще, было впечатление, что на верхах кое-кто был напуган происходящим и что, наверное не исключалась возможность израильских репрессалий. Но это было бы очевидной глупостью - ведь египтяне тогда были абсолютно ни при чем. Все обошлось, но финал Олимпиады в Мюнхене уже не был столь бравурным, как ее начало...
Следующее обострение ситуации произошло во второй половине декабря, когда американцы начали свои знаменитые "рождественские бомбежки", стремясь сломить вьетнамцев накануне последнего раунда мирных переговоров в Париже. Теперь в газетах публиковались совсем другие таблицы, где ежедневно перечислялись уничтоженные американские бомбардировщики. Было сбито даже несколько стратегических высотных В-52, которые считались абсолютно неуязвимыми, тем более для авиации страны "третьего мира". Но вьетнамские пилоты на своих МИГ-21 и МИГ-23 доказали обратное.
И вновь по непонятной для нас причине египетское руководство было встревожено - хотя это была совсем другая война, в другом регионе и с другими участниками.
Но почему-то считалось, что Израиль вот-вот нанесет удар. Всю боевую технику из стационарных парков они вывели в пустыню и разместили в полевых укрытиях. На улицах опять показались усиленные патрули и караулы. Дошло дело до того, что нашего Баранова вызвали "наверх" для беседы. Вернулся он оттуда необычайно сумрачным и сразу созвал людей на "общее собрание". Там, помимо прочего, он сообщил: "На всякий случай готовьтесь к трехсменной работе... в том числе и по выходным". Когда кто-то все-таки спросил: "А какого характера работа, товарищ майор?", то он рявкнул в ответ: "Для непонятливых сообщаю - ремонт радиолокационной техники".
После этого, помолчав и остыв немного, добавил негромко: "Не дай Бог, конечно". По тем временам услышать такое из уст атеиста и коммуниста было для нас просто непривычно.
Но опять все обошлось. "Отбомбившись", американцы подписали очередное перемирие с вьетнамцами и вернулись за стол переговоров в Париже. На Египет никто не напал, технику из пустыни вернули домой, все РЛС остались целы, а западные туристы продолжали безмятежно фотографироваться на фоне Великих пирамид в Гизе. Жизнь продолжалась.
Наступил 1973 год. На Ближнем Востоке сохранялась все та же ситуация "ни войны, ни мира", а каирцы продолжали заниматься своими повседневными делами.
...К этому же времени относится и совсем маленький эпизод, когда однажды в выходной от нечего делать мы забрели на так называемое "европейское кладбище" в Гелиополисе. Было очевидно, что там хоронили немусульман. Среди нескольких рядов вполне ухоженных могил одна привлекла наше внимание. На скромном надгробии было выбито Рtе, то есть английское стандартное сокращение от Private - "рядовой", "солдат". Тут же годы его жизни, 1918-1942, и имя, ну, скажем так - Леви Мордехай. Над всем этим красовалась хорошо видимая шестиконечная звезда. Было ясно, что здесь похоронен солдат британской армии, павший в самый решающий момент сражений с германским корпусом Эрвина Роммеля.
Вид этой ухоженной могилки, да еще со звездой Давида, просто поразил нас; ведь зная о тех, мягко говоря, очень недобрых чувствах, что в своей массе испытывали египтяне к евреям, никто из них даже и не подумал, чтобы осквернить это захоронение, повалить надгробие, испачкать надписями или замазать звезду. Это делает им честь.
А вот, кстати, другой, исторически подтвержденный случай благородства со стороны арабов - в момент вынужденного ухода жителей Еврейского квартала в Новый Иерусалим вечером 28 мая 1948 года, когда печальная процессия женщин, мужчин, старцев, детей двигалась под градом плевков и оскорблений к воротам Сиона, из их рядов внезапно вышел престарелый "ребби". В руках у него был свиток Торы - еврейского священного писания, которое он вынес из синагоги. Этот свернутый пергамент шириной в три фута (почти что метр) и длиной в 23 фута был достаточно тяжел. Раввин нес его "в обнимку", но силы, очевидно, покидали его. Выбрав глазами одного из арабских зрителей, наблюдавших их унижения, раввин решился и внезапно вручил ему этот свиток со словами: "Это священный предмет из нашей синагоги. Я доверяю его вам. Возьмите его под свою защиту".
Араб - имя его сохранилось - Антуан Альбина исповедовал христианство, и он поступил по-христиански. Свыше десяти лет он хранил эту Тору у себя дома, вполне возможно подвергаясь какой-то опасности со стороны мусульманских экстремистов. Одиннадцать лет спустя, то есть в 1959 году, он увидел первого еврея, появившегося на улицах Старого города. Это также был раввин, но американский - по имени Элмер Бергер, известный востоковед, который получил специальное разрешение от иорданских властей посетить город. А израильтяне туда вообще не допускались, для них это была бы словно вылазка на вражескую территорию. Доктор Бергер абсолютно неожиданно для себя получил этот бесценный дар, затем увез этот 700-летний пергамент в Америку. Будучи известен за свои антисионистские убеждения, он в конце концов передал эту Тору в синагогу Нью-Йорка, где она, возможно, хранится и поныне.
