Ирина Карацуба - Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов
Вдали от столицы интеллектуальные споры заменялись более простыми развлечениями, которые потом вспоминали люди николаевской эпохи: «. ..ездили друг к другу в гости по грязи верхом на обывателях из евреев, стреляли в них клюквой, провинившемуся перед ними статскому мазалилицо горчицей или заставляли вьшить смесь вина с пивом, уксусом и елеем».
«Утром от нечего делать идем (не по службе) в манеж смотреть смены. Из манежа отправляемся на квартиру эскадронного командира. Там на столе уже приготовлены кильки, доставленные полковым маркитантом Мошкой, ветчина туземного изготовления, яйца и очень объемистый графин водки, пастоенной на каких-нибудь корках. Любезный хозяин, приглашая гостей закусить, говорит немецкую пословицу, которая гласит, что один шнапс это не шнапс, два шнапса также не шнапс и только три шнапса составляют полшнапса. Молодежь, слушая такие остроумные речи, поучается, и графин опоражнивается живо. Так проходит время обеда. Ровно в два часа денщик ставит на стол борщ из курицы, потом дает рубленные котлеты и неизбежные сырники или блинчики. Гости кушают с большим аппетитом, то и дело прикладываясь к графину. После сытного обеда является потребность отдохновения. Все расходятся по квартирам до чая; вечером снова идут к эскадронному командиру. Там устраивается пулька в преферанс... Молодежь группируется около другого столика, на котором красуется объемистая баклага белого рома. Разговоры идут, разумеется, о «бердичевских временах», когда существовали гусарские дивизии, молодецких попойках, шалостях, лихих атаках, дуэлях и т. д. ...М. рассказывал, в чем заключается игра в кукушку. Гусары бросали жребий: кому быть стрелком, кому кукушками. Стрелок становился среди темной комнаты с заряженным пистолетом в руках, остальные крались по стенам и кричали <<куку». При этом слове раздавался выстрел, но представлявший кукушку, крикнув <<куку», спешил перебегать на другое место; таким образом, несчастные случаи бывали редко, а если они случались, то их относили к простой неосторожности и дело кончалось ничем. Так изумительно однообразно проходили наши дни. Читать книги или газеты не было в обыкновении» (Попов Н.А. Воспоминания кавалериста //Исторический вестник. 1891. № Ц. С. 370-379).
Мнение большинства выразил Н.М. Карамзин, используя аргументы из теорий «века Просвещения». В статье 1802 г. «Приятные виды, надежды и желания нашего времени» он писал: «Чужестранные писатели, которые непрестанно кричат, что земледельцы у нас несчастливы, удивились бы, если бы могли видеть их возрастающую промышленность и богатства многих так называемых «рабов»,.. Просвещение истребляет «злоупотребления» господской власти, которая по нашим законам не есть тиранская и неограниченная. Российский дворянин дает 1гужную землю крестьянам своим, бывает их защитником в гражданском отношении, помощником в бедствиях случая и натуры — вот его обязанность! За это требует от них половины рабочих недель — его право!» Основная масса провинциального дворянства считала так и в середине XIX в.
Шаги к катастрофе
Вначале на Николая возлагались в обществе большие надежды. Лучшие умы России, и Пушкин в том числе, сравнивали его с Петром. «Ничтожности... замыслов и средств» декабристов Пушкин противопоставлял просвещение нации, прогресс, осуществляемые «сверху», утверждал идею созидательной роли императорской власти в России и ее программу: «Правительство действует или намерено действовать в смысле европейского Просвещения. Ограждение дворянства, подавление чиновничества, новые права мещан и крепостных — вот великие предметы», — писал он в 1830 г. По мысли поэта, «просвещенная свобода» включала сотрудничество с правительством и личную инициативу дворянства в создании гражданского общества. Его условиями должны были стать «семейственная неприкосновенность» и «гласность», благодаря которым «образуется и уважение к личной чести гражданина, и возрастает могущество общего мнения, на котором в просвещенном народе основана чистота его нравов».
Так предполагалось совместить ценности западного Просвещения и либерализма с отечественной политической реальностью. Получилось иначе. Николай был достаточно осторожен и умен, чтобы игнорировать проявившееся в 1825 г. общественное движение или не замечать недостатков в работе государственной машины. Он даже приказал составить резюме допросов своих «друзей 14 декабря» с критикой существовавших порядков, так называемый «Свод показаний членов злоумышленного общества о внутреннем состоянии государства»; часто просматривал его и находил «много дельного». Эти материалы даны были в наставление комитету, учрежденному 6 декабря 1826 г., чтобы он мог «извлечь из сих сведений возможную пользу при трудах своих», суть которых царь видел в том, чтобы выяснить, «что ныне хорошо, чего оставить нельзя и чем заменить».
Так, Сенат предполагалось разделить на Сенат судебный и Сенат правительствующий; предлагались меры по усилению контроля за деятельностью местных органов, по ограждению дворянского сословия «от неприятного ему и вредного государству прилива разночинцев». Помимо «Комитета 6 декабря», была создана «Собственная Его Императорского Величества Канцелярия». Ее Николай превратил в особый высший орган власти, стоявший над всем государственным аппаратом и позволявший монарху контролировать его и вмешиваться в решение любых дел.
Первое отделение канцелярии стало всероссийским «отделом кадров»: здесь были сосредоточены дела по определению на службу, производству в чины, перемещению и увольнению всех чиновников империи. Сам Николай заявлял: «Я желаю знать всех моих чиновников, как я знаю всех офицеров моей армии».
Второму отделению была поручена задача систематизации законов, впервые после Соборного уложения 1649 г. успешно завершенная. В результате появились «Полное собрание законов Российской империи» и включавший только действовавшие нормы «Свод законов» (1833), использовавшиеся с изменениями и дополнениями до 1917г. Новый свод должен был юридически закрепить основы государственного и общественного строя России. Появился и первый в России уголовный кодекс — «Уложение о наказаниях уголовных».
Третье, наиболее известное, отделение представляло собой политическую полицию со своим исполнительным аппаратом — Отдельным корпусом жандармов (200 офицеров и 5000 рядовых), части которого были размещены по жандармским округам. В сферу ведения «высшей полиции» входил широкий круг вопросов — от контрразведки до театральной цензуры и должностных преступлений чиновников. По замыслу создателей, Третье отделение должно было стать не тайным обществом шпионов, а официальным и «всеми уважаемым» органом верховной власти и надзора. Поэтому на службу туда приглашали и бывшего декабриста генерала М.Ф. Орлова, и самого Пушкина. Еще одной задачей ведомства был сбор информации о положении в стране, настроениях различных классов и групп населения.
Четвертое отделение ведало женскими учебными заведениями и системой социального обеспечения — воспитательными домами, больницами, инвалидными и странноприимными домами. Ему же подчинялись кредитные учреждения (Ссудные и Сохранные казны), выдававшие займы помещикам под залог их имений.
Пятое отделение проводило реформу управления государственными крестьянами, а шестое занималось созданием системы управления на самой беспокойной окраине — Кавказе.
Стиль царствования задавал император. В первом часу дня, невзирая на погоду, он отправлялся, если не было назначено военного учения, смотра или парада, инспектировать учебные заведения, казармы и прочие «присутственные места». Во время таких визитов царь вникал во все подробности и никогда не покидал учреждения без замечаний, а то и грозных разносов нерадивым чиновникам. Он полагал, что в России чиновников «более чем требуется для успеха службы», и «весьма многие [из них] остаются праздными, считаясь для одной формы на службе, шатаясь по гуляньям и в публичных местах от праздности...».
Внезапно появившийся из-за угла царь мог «подловить» небрежно несущего караульную службу часового, а то и лично пресечь нарушение порядка. «Соскочить немедленно из саней; вбежать самому в кабак, вытолкать оттуда, соственноручно, провинившихся; по возвращении во дворец послать за кн. Меншиковым и военным генерал-губернатором — все это было для государя делом минутной решимости», — восхищался барон Корф поимкой Николаем двух загулявших матросов, которые безуспешно пытались скрыться от бдительного царского глаза в питейном заведении.
Николай искренне боролся со злоупотреблениями. Но, похоже, не представлял себе, что это можно делать иначе, чем усилением начальственного контроля; что возможно устройство общества без повседневной и всепроникающей государственной опеки. Царь верил в то, что можно раз и навсегда навести идеальный порядок — но только путем назначения строгих начальников, создания новых министерств и ведомств, секретных комитетов.
