Вернер Лежер - Капитан Аль-Джезаира
Анна? Что? Кажется, Омар назвал только что имя европейской девушки?
- Все, что ты когда-то говорил, выпалила мне прямо в лицо и она.
- Извини, Омар, я отвлекся. Я не понял, о чем ты рассказывал. Повтори еще раз!
"Вот оно как! Мои укоры он пропустил мимо ушей, а вот слова девушки не дают ему покоя. Он противится им, отвергает их, бросается в бой, чтобы забыться, но они снова и снова тревожат его. Два года уже творится с ним это. Два года качает его, словно маятник, туда-сюда, туда-сюда. Корсарские удачи стояли ему поперек дороги. А теперь он хочет услышать приговор из моих уст. Ну что же, хорошо".
Бенедетто не стал дотошно расспрашивать Омара о его чувствах. Для этого молодой корсар был слишком горд. Старик решил зайти с другого конца.
- Столетиями держали вы в страхе и смятении европейское мореплавание, начал он, - угоняли людей в рабство, унижали их. Почему?
Омар молчал.
- Я отвечу тебе, друг мой: чтобы завладеть сокровищами, которые заработали своими трудами другие. Тебе ведь известно, как приходится выкручиваться жителю Алжира, чтобы ежедневно быть сытым. Сперва посев, тяжелый труд на полях, а когда всходы взойдут, наступает сезон большой жары и засухи. Будущий урожай иссыхает на корню или дочиста сжирается тучами саранчи - не одно, так другое, что-нибудь непредвиденное да случится. Все усилия людей идут прахом. Люди голодают до следующего урожая. Я испытал это: ведь я вынужден был работать на полях Османа. Хотя этот высокородный господин и не трудится, он не голодает, как другие. Его закрома всегда полны плодами прошлых, урожайных лет, и он - могуществен. Сыграй с ним природа злую шутку, у него есть бесчисленное количество арендаторов, из которых он выжмет все, что ему захочется. Или давай поговорим о бедуинах; и у них жизнь не лучше. Хищные звери нападают на их стада, режут предназначенный на продажу скот. Песчаные бури засыпают колодцы, люди и животные остаются без воды. Напрасны все усилия, тщетны надежды. Так угодно Аллаху! - утешаете вы себя. Но ваш бог зовет вас к возмещению понесенных утрат за счет европейцев. Ведь на их судах такие богатые товары! О том, что люди Европы ничуть не хуже твоих братьев, вы не думаете, да и знать об этом ничего не желаете. Ваш разбой снова и снова сокрушает их надежды на счастье, и без того уже изрядно ущемленные их собственными правителями. Чтобы создать товары, за которыми вы охотитесь и которые могли бы быть проданы ими в чужих странах, они проливали свой пот, совершенно такой же, какой вы стираете с ваших лиц, когда ведете по пашне плуг или пасете свои стада. И ты - худший из всех, Омар! Приверженец чужеземных, всеми ненавидимых угнетателей, по их произволу и прихоти обласканный и наказанный. Под стать им и ваши вероучители. То, что турки сделали с вами, вы воспринимаете как судьбу, ворчите, правда, потихоньку, но на том все и кончается. Неужели ты никогда не думал о том, что дей и его советники однажды и тебя могут вышвырнуть вон, как и многих других капитанов?
- Я - Омар! - с той же гордостью своей славой и могуществом, как некогда перед девушкой Анной, сказал он.
- Это значит, что ты не боишься дея? Мой мальчик, что все твое могущество против турок? Для них ты всего лишь инструмент, очень полезный, правда. До тех пор, пока у тебя не возникнут собственные мысли. Следуй слепо линии Дивана, и тогда тебе ничего не грозит, пока счастье не отвернется от тебя. Но вот представь, что ты возвратился несколько раз без призов. От тебя сразу отвернутся, не захотят больше знать. Команда твоя откажется повиноваться капитану, который не может обеспечить ей добычу. Или политика Гуссейн-паши в отношении какого-нибудь государства вдруг неожиданно изменится. Ты же, не зная об этом, захватываешь суда нынешнего союзника! Дей, возможно, попытается даже прикрыть тебя, но удастся ли это ему - весьма сомнительно: ведь ты - самый ненавистный для всех европейцев корсар. Да и своих завистников у тебя - сколько угодно. Тут уж пустят в ход все возможное и невозможное, чтобы тебя уничтожить. "Кто более ценен, - спросят себя турки, - наш новый друг или Омар?" Решит Гуссейн-паша, что новый союзник дороже, и все, конец тебе.
Лицо Бенедетто помрачнело. "Проклятый прорицатель... накличешь еще беду!" - побранил он себя и сплюнул через левое плечо. И все же парень ясно должен понимать, что к чему. Он должен признать, что его успехи, его воображаемое могущество покоится на глиняных ногах и любой порыв ветра может стать роковым. Деспоты, такие, как алжирский дей, всегда непредсказуемы.
- Не боюсь я дея, а придется - смогу и потягаться с ним, - сказал Омар после долгой паузы.
- Потягаться? Твой юношеский порыв благороден. Только вот вопрос выиграешь ли. Но попытаться ты должен в любом случае; ведь ты же совсем не тот, кем себя считаешь, - спустил стрелу с тетивы Бенедетто.
- Что ты сказал, отец?
Корсар впервые снова назвал старика отцом.
Итальянец размышлял, стоит ли ему сейчас, так вот, без прикрас, кратко и жестко рассказать Омару все, как есть?
- Сколько у тебя времени? - спросил он уклончиво.
Омар лишь пожал плечами. При чем тут время?
- Расскажи мне о своей юности, - попросил Бенедетто. - Расскажи обо всем, что ты помнишь. Лучше всего, начни со вчерашнего дня или с позавчерашнего, а потом иди все дальше назад. При таком раскладе, возможно, оживет многое, о чем ты иначе бы даже и не подумал.
Омар начал рассказ. Старик оказался прав в своих предположениях. Молодой корсар смутно припоминал события, о которых успел уже будто бы давно позабыть. Часто ему приходилось напрягаться, восстанавливая связи между отдельными отрезками времени, но это ему удавалось.
Но вот он остановился. О том, что было до того, как он спасал Али и лежал потом больной, Омар вспомнить никак не мог.
Бенедетто ждал, не задавая вопросов. Просто ждал.
Омар мучительно старался взбодрить свою память, лицо его обострилось. Запинаясь, перемежая речь долгими паузами, роняя сперва отдельные слова, которые лишь с трудом соединялись затем в связные фразы, Омар рассказывал дальше. Так он добрался постепенно до первых уроков у злого марабута. Тогда ему было девять лет, и он не мог еще говорить так свободно, как Али и Ахмед.
Снова пауза.
Итальянец пристально рассматривал его. Омар, как застигнутый во сне песчаной бурей, силился свалить с себя тяжкий груз.
- О Аллах, Аллах! - простонал он, вскочил на ноги, выбежал на улицу, приказал негру привести коня, вспрыгнул в седло и понесся как одержимый, прочь из лагеря.
Бенедетто Мецци смеялся.
А Омар стегал коня плетью, поднимая его в галоп, в карьер, скакал, чтобы спастись от прошлого, которое вцепилось в него острыми когтями.
Это была скачка в реальность, въявь, от которой он тщетно пытался уйти...
Бенедетто все еще смеялся.
Неделю спустя у Османа вновь появился негр с двумя десятками спутников.
- Осман, реис просит тебя продать ему старого пленника, - сказал он шейху.
- Скажи своему господину, чьим покорным слугой я всегда пребывал, что раб этот не принадлежит мне и, при всем моем стремлении, услужить твоему хозяину я, увы, никак не могу, - усердно кланяясь, отказал работорговец.
- Сообщи же мне, о шейх, имя его владельца. Я тотчас поспешу к нему, ибо реис Омар непременно должен получить старика.
- Должен? Непременно? Так, так.
- Да. Будь же добр, назови мне это имя.
- Это "Ученый" Мустафа.
- Мустафа мертв. Так что продавай раба.
Осман и сам отлично знал, что Мустафа умер, погиб в схватке с Эль-Франси. И то, что он, несмотря на это, назвал все же имя некогда могущественного человека, было тонким расчетом. Продаже раба ничто, в сущности, не препятствовало. Никто на пленника никаких притязаний не предъявлял, ни одному человеку не ведомы были тайные нити, связывающие бывшего раба с его покойным владельцем. Лишь теперь Осман целиком осознал, что не должен никому давать отчета о старом итальянце. С чего же, собственно, ему и дальше даром кормить этого, не приносящего больше никакой пользы старика? "Продам-ка я его, да подороже", - подумал про себя Осман, вслух же сказал:
- Я не склонен его продавать. Он останется у меня в память об "Ученом"!
- Омар должен его получить! - настаивал негр.
"Тысяча пиастров сверх того, что хотел сначала", - решил Осман, но прежде, чем назвать определенную сумму, все же спросил:
- А зачем он ему?
- Я не знаю. Господин приказал мне без пленника не возвращаться.
До чего же глупо со стороны Омара посылать такого посредника!
- Десять тысяч пиастров! - не моргнув глазом потребовал Осман.
Вообще-то его устроила бы и половина, и четверть, и даже десятая доля этой суммы. Но опрометчивая напористость негра давала надежду, что Омар за ценой не постоит. А коли так, то почему бы и не взвинтить ее - авось да и выгорит!
Негр ошалело выкатил глаза. Десять тысяч пиастров! Да никак Осман рехнулся? Надо поторговаться и сбить эту несуразную цену. Однако все потуги негра ни к чему не привели - Осман был непреклонен.
