Джеймс Бёрк - Пинбол-эффект. От византийских мозаик до транзисторов и другие путешествия во времени
В 1892 году Уильям Пэйнтер из Балтимора изобрел технологию, которая с самого начала задумывалась как незначительная. (Он уже имел в арсенале несколько блестящих идей: новое железнодорожное кресло, определитель поддельных монет, сеялку для семян и несколько вариантов насосов.) Новая идея Пэйнтера представляла собой пример одного из самых первых товаров одноразового пользования — товаров, которые заставляют «крутиться» современную экономику.
Изобретенная Пэйнтером штуковина решала важную и существовавшую уже не один год проблему: как сохранить газ в шипучих напитках. Это был не просто вопрос вкуса или удовольствия любителей лимонада — на кону стояло здоровье нации. Дело в том, что с момента изобретения газировки Джозефом Пристли282 — 5, 161, 306 в 1777 году шипучие напитки считались средством практически от всех недугов. В условиях роста населения, переполненных городских трущоб, свирепствующей холеры и туберкулеза, антисанитарии и всеобщей веры в то, что все болезни происходят от миазмов, напиток с углекислотой был ничем не хуже любого другого лекарства. Более того, даже серьезные ученые полагали, что пузырьки газа в воде спасают от цинги, так что на британском флоте газировка тоже пользовалась большим спросом.
Критически важно было сохранить в напитке газ, а вместе с ним и «целебные свойства». Производители испробовали множество вариантов: пробки с проволокой, пробки со струной, пробки с воском, пробки со смолой и даже стеклянные шарики. Ничего не помогало. Пэйнтер запатентовал свое изобретение под названием «крончатый колпачок», который и является обычной современной крышкой от бутылки. Новая крышка идеально подходила новому напитку, стремительно набиравшему популярность и прозванному «тоником для мозгов» — «Кока-коле».
Совет, который дал Пэйнтер одному из своих работников, привел к появлению еще одного знаменитого одноразового товара. Карьера этого молодого человека стартовала довольно обычно для американских бизнесменов XIX века: он успел поработать клерком в Чикаго, барабанщиком в Канзасе и продавцом чистящих порошков в Англии. В 1892 году он поступил на работу в компанию Пэйнтера и занимался продажами в Новой Англии, но метил он куда выше. О масштабах его амбиций можно судить по его книге «Стремление человечества», которая с треском провалилась. В ней излагался план объединения всего мира в корпорацию «Компания XX века». Эта идея тоже провалилась. Тогда, по его собственному признанию, он вспомнил слова своего босса: «Секрет успеха в том, чтобы производить вещи, которые люди купят и тут же выбросят». После чего ему удалось за десять лет сколотить состояние и удалиться на покой, так что, судя по всему, совет был дельным.
Он пытался найти такую рыночную нишу, в которой постоянный спрос товарам обеспечивала бы их повседневная востребованность. Однажды утром, когда он смотрелся в зеркало, его осенило. По его словам: «Если время, деньги и умственные усилия, которые американцы тратят на бритье в парикмахерских, превратить в чистую энергию, Панамский канал можно было бы выкопать за четыре часа». Так человек по имени Кинг Камп Жиллетт изобрел бритвенное лезвие.
Однако сказать было проще, чем сделать. К тому времени уже около сотни лет в обиходе были опасные бритвы. Они считались довольно ценными предметами, часто входили в число семейных реликвий и передавались от отца к сыну. Тем не менее, за исключением представителей беднейших слоев населения, редко кто брился самолично. Большинство мужчин ходили к брадобреям. Эти мастера выступали главными противниками Жиллетта в его борьбе за самостоятельное бритье, пока не осознали, что парикмахерская — самое место для продажи жиллеттовских лезвий.
Своему успеху Жиллетт обязан прежде всего беспрестанной рекламе. Он хотел, чтобы его лицо стало таким же известным, как лицо Джорджа Вашингтона, поэтому в рекламе с его портретом имитировалась долларовая банкнота. Жиллетт не поверил специалистам по металлургии из Массачусетского технологического института, которые уверяли его в том, что заточить тонкую полоску стали в принципе невозможно. Он пригласил в компаньоны человека по фамилии Никерсон, который нашел способ закалить даже тонкую сталь так, чтобы она затачивалась. За полгода партнеры прогорели и влезли в долги, но Жиллетт не унывал. В 1902 году при поддержке друга была основана новая фирма «Американская компания безопасных бритв» (фамилию Никерсон, учитывая специфику деятельности, по обоюдному согласию решили в названии не упоминать[23]).
Тот факт, что у Жиллетта вообще оказалась сталь для заточки, был также следствием блестящей идеи, предложенной столетием раньше. Несмотря на то что ее автор Бенджамин Хантсман не был металлургом, именно его стараниями английский город Шеффилд славится лучшими охотничьими и столовыми ножами в мире.
Безопасная бритва Жиллетта (рисунок, опубликованный во Франции через год после открытия фабрики в Балтиморе). Бритва стоила пять долларов (двухдневное жалованье среднего рабочего), а набор лезвий, которого хватало на то, чтобы побриться тридцать раз, — один доллар. За первый год Жиллетт смог продать всего пятьдесят одну бритву, а в следующем году — 90 884
Когда Хантсман только приехал в Шеффилд в 1740 году, изготовление стали представляло собой трудоемкий и длительный процесс. Плоские бруски железа укладывали слоями на подложку из древесного угля, сверху снова пересыпали углем и клали новый слой плит, и так несколько раз. Затем это многослойное сооружение помещали в топку, засыпали песком и оставляли на неделю. За это время углерод впитывался в наружные слои железа, и на карбонизированных участках железных плит появлялись пузыри. Железо остужали, участки металла с пузырями сбивали молотом, собирали вместе, нагревали снова и подвергали ковке. Получавшаяся в результате «пузырьковая» сталь была довольно хрупкой и сложной в обработке.
Решение проблемы повторной плавки карбонизированных участков металла Хантсман подсмотрел у стекольщиков. Они часто переплавляли куски старого стекла при высокой температуре. Для переплавки кусков стали Хантсман изобрел новый керамический контейнер, тигель, который благодаря таинственной добавке к глине выдерживал температуру до 878 градусов Цельсия. Секрет Хантсман унес с собой в могилу, но предположительно это был графит. Как бы то ни было, тигельную сталь Хантсмана впервые можно было отливать: она обладала высокой прочностью на разрыв и твердостью — резала стекло и служила материалом для режущих деталей станков. Сталь Хантсмана стала пользоваться популярностью, и он начал экспортировать ее во Францию. Только после этого шеффилдские изготовители ножей обратили на нее свое внимание. Первая опасная бритва появилась на свет в 1777 году, а в 1800-м их уже продавали в Нью-Йорке.
Поскольку Хантсман был часовым мастером, новая тигельная сталь интересовала его в основном как хороший материал для часовых пружин. Так удивительно совпало, что общественный интерес к часам и часовым пружинам (которые делались из той же стали, что и лезвия Жиллетта) возник благодаря британскому адмиралу, который ввел моду на длинные парики. Адмирал носил гордое имя сэр Клаудсли Шовелл283 — 133, и придуманный им завитой парик до плеч стоил таких денег, что позволить себе его мог только очень состоятельный человек. Таких господ стали называть «большие парики».
Однако Шовелл недолго купался в лучах славы, поскольку в 1702 году утонул в море вместе с четырьмя своими судами и еще двумя тысячами человек. Туманной ночью сэр Клаудсли вел свою флотилию из Гибралтара в Англию и из-за серьезной навигационной ошибки налетел на скалы у островов Силли.
Корабли гибли в море с завидной регулярностью, и в 1714 году британский парламент получил петицию с просьбой принять меры к усовершенствованию средств морской навигации. Парламентарии предложили огромную награду (примерно два миллиона долларов в сегодняшних деньгах) тому, кто предложит более точный и совершенный часовой механизм.
Важность определения времени в плавании была связана с тем, что процедура вычисления долготы включала сверку с хронометром, идущим по «домашнему» времени. Когда моряки определяли положение звезд в море, они сверяли его с положением этих же светил в это же время в своем порту и по разнице данных определяли положение судна. Однако поскольку Земля вращается со скоростью один градус в четыре минуты, а градус долготы равен шестидесяти морским милям, ошибка на четыре минуты означала промах в шестьдесят миль. Если учесть, что граница видимого горизонта составляла всего тридцать миль, такая ошибка могла иметь плачевные последствия при приближении к суше.
