Лев Исаков - Русская война: дилемма Кутузова-Сталина
Наполеон в сумятице фактов почувствовал систему, не проникнув в ее смысл и не провидя пути к ее итогу – выход на свое близкое крушение, он почувствовал методизм в хаотизме, но не распознавал его цели. Мы знаем итог, у нас собраны все внешние части события, но внутренняя сторона его не заиграла, обращая данность в организм.
Извольте выслушать – все войны выигрываются и проигрываются заложенным в них смыслом, все они логичны или алогичны в отношении его и завершающий итог – выражение победившего разума, обуздавшего бурю; в его отсутствии ломаются лучшие армии, великие империи, рушатся блистательные судьбы и кусок черепицы и малярийный комар становятся фатальным предопределением, и появляются «задно-разумные» объяснения ученого брата… Если военная сторона событий не прояснена, не схвачена, не облеклась в систему принимаемых мер и действий полководца, следует крах в войне – вопреки Догме Толстова это явили все войны, бывшие до него и случившиеся после него, от Северной до Великой. Соотношение Смысла и Бессмыслицы дает победу над противником, захватившим до 1/2 вашего военно-экономического потенциала (1941 г.) и рушит усилия корпусной группировки войск против 7-10 тысяч уголовного сброда (1994 г.); познающий его полководец либо та «единица», что обращает скопище нулей в миллионные армии, либо тот «нуль», что обнуляет их окончательно. Везде где есть победа – есть система, созданная полководцем, где её нет – есть её отсутствие или разрушение, но сама по себе она порождающее прозрение разума.
Мы признаем великость Кутузова по итогу – но не можем понять его провидения в ведущих к нему действиях. Позвольте, но это и есть признак великого человека, «превышающего» наши возможности, в том числе и возможности постижения; не по доступному, а по непонятному, сверх нашего разумения оцениваются такие люди и победитель из них тот, кто проникнулся в еще более «непонятное» для противника.
Отсутствие смысла или «шатания» вокруг него в действиях Кутузова этих дней имело бы своим результатом падение 2-ой столицы, долгую мучительную кампанию при сохранении армии, а при ее гибели «народную» войну подобную гверилье или более близкому нам по духу Смутному времени с деформациями и едва ли не крушением Государства – мы имеем налицо другое, через 7 недель Наполеон побежит… Смысла предельно обобщенного, в рамках которого допускается и своевольство подчиненных, и их примечательные поиски и неудачные плутни – может быть признаваемые и полезными, как заметающие главное, и прихватываемые иногда даже впрок – на дорожке и верёвочка пригодится, возьмем и верёвочку…
… Они могли лучше видеть потребности минуты, часа, дня – но гигантской кривой его замысла, не умозрительной – реальной, в пространстве, которую он закладывает сейчас и осуществит в ближайшие дни, не видел, и даже не мог вообразить никто – мы ее видим, но также не можем вообразить…, даже как-то стыдимся и стараемся самооправдаться за полководца своими домыслами о его действиях, забыв, что война не окрестности твоего садочка за окном – твой сапог на шее неприятеля, его стекленеющие глаза и вываливающийся язык…
… Она, начавшаяся от нас и вокруг нас, сразу переступает через все прежде бывшее и уже поднимается своими путями, своей страстью – эту войну он только начинает и о начале ее скажет через 5 недель Лористону; ту войну, что пригрезилась и утомила гр. Л.Н. Толстого и что вязко-липкая, смраднодышащая облапит сейчас Наполеона. Сложившийся на европейской паркетине «мера важнее всего» мог ли тот, вступивший в мир иного принципа «ничто не чрезмерно!» убояться ее, коли совершенно не подозревал. Русской Войны он никогда и никак не понял, она не вошла в него далее кошмаром, бунтом подсознательного против дикого раздрая сновидений ума и картин яви, его не поразил, а покоробил а» логизм москвичей предпочёвших обратить в поток и пепел все, нежели малой долей того с ним поделиться, и тем разрушавших основы самое «его» войны. – и также как московский обыватель, тулупник и копеечник, вдруг оттолкнувшись жертвовал в одночасье всем что у него было, домишком, скарбом, кошуркой и поросенком, и освящённо голым уходил в Русь, не так ли его Русский Главнокомандующий снимает сейчас последнее ограждение Русской Войне – Москву, и заголосит она трубно и страшно единую погибель. А встанет срок, ляжет Москва к чему– то другому преградой – а и переступят через нее снова, как то было при Петре, Нем, и не станется ли в начале 3-го тысячелетия…
Глава 14. Французская армия разбилась о Русскую…
Глыбистый русский граф, в утверждении глубины и бесхитростной правдивости народного чувства, и по его оценкам судивший о Бородино, отрицал особую значимость цифр потерь обеих сторон для итогового результата 1/4 на 1/2 или 1/3 на 1/3 от состава армий, как не отражавших вселенского существа спора, что разрешался на Бородинских полях – я вполне с ним согласен, хотя более полагаю за национальным чувством неисповедимую тайну, в отсутствии которой народы растворяются во «все человечестве», а в этой индифферентности итога к его внешним выражениям уже присутствует ее обаяние. В то же время некоторый свет затеняющий или выделяющий утверждаемые положения эти данные могли бы пролить, некоторую объективацию их рангов могли бы произвести…
Увы, это самое больное место. Устойчивая западная цифра 30 тысяч для французской стороны несоизмеримо мала усилиям французских войск и условиям боя, в которых они действовали, она принижает Наполеона как полководца – неиспользование Гвардии в этом случае становится необоснованным проявлением слабости, между тем, в почти разгромных условиях Прейсиш-Эйлау, не имея всей армии под рукой и вынужденной ее собирать ввиду русской позиции, он тем не менее использовал все до последнего солдата и переломил поражение до «ничьей – неудачи», ценой 22–26 тысяч солдат из имевшихся 53 тысяч; в безнадежных условиях Асперна до последнего часа рвался к победе, положив 37 тысяч солдат из наличных 80-ти… потеря 1/4 состава армии при сохранившихся костяках соединений, ни одно из которых, даже в кавалерии, не было утрачено, его бы не остановила. Не совпадает она и с достоверным числом выбывших из строя французских военачальников (49), что было беспримерным в эпоху наполеоновских войн, и в отношении таких же потерь русской стороны (29), при равной доблести высших офицеров обеих армий, и при большей, кстати сказать, степени вовлечения русских военачальников в непосредственные боевые действия – начальник штаба Наполеона маршал Бертье в штыковые атаки не ходил, в то время как Ермолов, таковой при Барклае-де-Толли и Сен-При при Багратионе ходили и были ранены, ни один из 4-х начальников французской артиллерии впереди пехотных строев в битву не бросался, в то время как русский начарт Кутайсов ринулся и растворился в ней бесследно (…и потеря этого изумительно одаренного 26-летнего генерала по настоящее время еще не вполне оценена, при «артиллерийском» характере Бородино она вровень утрате Багратиона).
Полагая потери комсостава в равных пропорциях к остальному составу войск с обеих сторон и отбрасывая «генерал-кофишенков», «генерал– оберегермейстеров», и «генерал-обершталмейстеров» наполеоновского двора и учитывая большую «генеральскую плотность» французской армии (42 дивизии и командования) против русской (30 дивизий и командований), т. е. в 1,4 раза, при равенстве потерь мы должны были бы получить на 29 русских пораженных военачальника 41-го французского, выведенного из строя, против наличных 49, т. е. наполеоновская армия в целом понесла равные или несколько большие потери (на 10–15 %) в отношении русской. Об этом же свидетельствуют и данные по пленным – 1000 человек и 13 орудий захваченных русской стороной и 1000 человек и 15 орудий французской.
Захват обороняющимися русскими 13 орудий им в серьезный плюс.
Захват наступающими французами 15 неподвижных орудий инженерных сооружений естественен и только.
Равенство в числе пленных плюс русской стороне – наступающие французы должны были захватить больше.
Таким образом, если исходить из ведомости потерь по Главной Армии русских (совокупных 1-й и 2-й) – 38506 человек, то Наполеон потерял от 38 тыс. до 44 тыс. солдат и офицеров, а если основываться на мнении Н. Троицкого, что это потери только линейных войск, без ополчения и казаков, составлявших ¼ армии (какой? – ополченцы были в основном при обозе, инженерной и санитарной части), т. е. русские потери составили 45,5 тыс. человек, а французские соответственно от 45 тыс. до 55 тыс.
Сразу выскажу сомнение в последнем ряде цифр. Казаки в битве участвовали мало и плохо, ополченцы привлекались только в районе Утицы, не более 7 тыс. человек, участвовали кажется в одной атаке, в основном же для охраны тыла, поэтому потери тех и других невелики, и не увеличивают общей цифры русских потерь более 40 тысяч, т. е. не поднимают наполеоновских потерь сверх 44–46 тысяч.
