Константин Сухов - Эскадрилья ведет бой
Вот незадача! Слышу тревожный голос Бондаренко:
— Сухова сбили!..
Обернулся: где ж это он ходит? Взглянул — и обмер: вторая четверка «фоккеров» идет с дымом за мной вдогонку. Расстояние уже метров 300 — 350. Сейчас добьют! На это они мастера…
Пытаюсь подать сектор газа вперед и оторваться от «фоккеров», а он без движения — заклинило. Значит, попал снаряд и в систему управления.
Что же делать, как быть? Вот-вот «съедят»!..
И тогда приходит мысль… подвести противника под огонь наших зениток.
Подворачиваю — «фоккеры» за мной. И тут как ударили им навстречу 37-миллиметровые наши пушечки, как затараторили счетверенные пулеметные установки, да так, что на пути стервятников выросла огненная изгородь — они и бросили преследование. Одна пара вправо метнулась, вторая круто влево вниз устремилась. Ушли.
А огонь на моем истребителе разгорается. Уже не пульсирует пламя, а тонкой струйкой вырывается из отверстия в плоскости.
До аэродрома рукой подать, но вряд ли дотяну. И сесть негде. А прыгать нельзя — высота уж очень незначительная, метров сто от земли, не больше. Да и покинь машину — она на наших солдат, на боевую технику упадет.
Впереди показалась поляна. Решаю прыгать. Но прежде попытаюсь повыше забраться. Беру ручку на себя, истребитель задрал нос, пошел в набор. Скорость упала. Высотомер показывает уже 600 метров. Взглянул на плоскость — струйка огня исчезла. Попробовал опустить нос, скорость стала расти, но пламя все сильнее: предательский оранжево-красный язычок удлиняется, набирает силу. Видимо, связано это с уровнем бензина в баке.
Опять задираю нос — пожар угасает. Впереди уже наш аэродром показался.
А в наушниках все тот же голос:
— Сухова сбили! — кричит и кричит Бондаренко.
Аэродром уже подо мной. Дотянул! Но на автостраду садиться не стал — не рискнул. Предпочел бетону раскисший грунт аэродромного поля.
Выпустил шасси механически. Зашел, выпустил щитки. Завис На небольшой скорости. Высота тридцать метров, двадцать, десять, пять…
Земля!..
Метров сто пятьдесят прошел, пропахал в мягком грунте тройную дорожку. Но шасси выдержало. Самолет замер на месте. Двигатель выключен. Сам себе не верю, что нахожусь дома!
Быстро открываю правую дверцу, хочу скорее посмотреть, какие повреждения получил истребитель. А тут в небе гул: наша тройка идет на посадку. В наушниках опять слышен голос Василия Бондаренко, по радио докладывающего заместителю командира полка Аркадию Федорову…
Три истребителя один за другим сели на автостраду, зарулили на стоянку своей эскадрильи.
А я еще в грязи вязну, осматриваю свой самолет. Семь пробоин насчитал; все семь 20-миллиметровыми снарядами «просверлены». Всадил все же «фоккер», но мне повезло — не в жизненно важные узлы. Правда, в барабан 37-миллиметровых снарядов и в патронные ящики 12, 7-миллиметровых пулеметов есть попадания. К счастью, они уже были пусты: за мгновение до этого выпустил последние снаряды и патроны в него, в «фоккера». Он, выходит, опоздал на какие-то доли секунды. Пробит был и бензобак.
Подбежали наши техники, спешат ребята из соседнего полка — может, помощь нужна? Спасибо, друзья!..
Оставляю машину на попечение авиаспециалистов, а сам, отряхнувшись, иду на КП докладывать командиру. Гляжу, Бондаренко уже объясняет Федорову — жестикулируя, что-то очень живо, возбужденно рассказывает. Кудинов и Кутищев, печально опустив головы, стоят с ним рядом.
Они меня не видят, а командир полка, заметив, что я приближаюсь, улыбнулся и подогревает Бондаренко:
— Так, так. Ну и что же дальше?
Подхожу сзади к Василию и пальцем легонько по плечу постукиваю его.
Он оборачивается и застывает в неподдельном изумлении. Глаза расширяются, округляются. Лицо сделалось бледным-бледным, потом враз налилось пунцовой краской.
— Как? Ты ведь упал — я сам видел!
— А может, то «фоккер» шлепнулся? Ладно. Речь не об этом. Вот ты, к примеру, на мастера радиосвязи недавно экзамен сдал. Так? Но какой же ты мастер, если зажал тангенту и полчаса не отпускаешь ее?! Меня действительно могли сбить. Ни слова не дал сказать — весь эфир забил… Опытный боец — и вдруг оплошал! Такое нашим ведомым можно было бы простить, а вот тебе — ни за что!..
Поглядываю на Федорова, тот кивает, продолжай, мол, да с песочком!
— Федя! — поворачиваюсь к Кутищеву. — А ты почему оторвался? Что с тобой произошло?
— Товарищ командир! — выпрямился Кутищев, глаза виноватые. — Когда шли над городом и я увидел стену огня перед глазами, — не знаю, как и получилось, — инстинктивно потянул ручку На себя, а очнулся, когда увидел, что рядом со второй нашей парой на трех тысячах оказался… Пристроился к ним — и тоже ничего ни запросить, ни передать не могу. А вас из виду потерял. Где искать, не знал.
— Такое «взаимодействие» не годится, — говорю Василию. — Я ведь на тебя понадеялся…
— Да так получилось, командир. Я ведь с «мессерами» дрался…
«Нет, нельзя полагаться „на авось“, — размышляю. — Надо лучше, тщательнее готовиться на земле, отрабатывать варианты воздушного боя в зависимости от складывающейся обстановки. Порой легкие победы отвлекают нас от черновой работы…»
Доложил Федорову честь по чести. Подбегает помначштаба капитан Павленко. Чуть ли не за рукав тянет:
— Надо бой описать. Быстрее! Ведь в дивизию докладывать…
— Да погодите, не до писанины сейчас! Дайте остыть…
— Посидишь, поговорим — вот и остынешь!
— Ну и дотошный же вы, Леонтий Иванович!
— Служба такая. Вот поумнеешь — не раз вспомнишь нас, штабистов…
В соседнем полку был летчик Николай Климов. Пятый по счету с такой фамилией. Два погибли в боях. Еще двое находились в госпитале. Шестым человеком, носившим эту распространенную русскую фамилию, была белокурая, веселая девушка Люба — механик-оружейница.
Когда Николай прибыл в эскадрилью, ему велели принять истребитель с несколькими заплатами на фюзеляже и на плоскостях.
В первый боевой вылет его снаряжала певунья-оружейница. Вот девушка и приглянулась Николаю.
— Тебе удобно выходить за меня замуж — не придется менять фамилию, — сказал Любе Николай.
— Война идет, а он замуж, замуж!..
И все же убедил Николай девушку, что и война идет ради жизни на земле.
Они поженились.
…В канун Нового года Николай провожал в тыл свою молодую супругу и просил подарить ему сына.
Люба родила дочь. Назвала ее Валентиной. Но дочке было суждено расти без отца. Не видела она его, не испытала его ласки.
Мать и дочь долго не знали подробностей гибели Николая. И только много лет спустя после окончания войны, на встрече ветеранов боевые друзья рассказали ей все, как было…
5 марта 1945 года. Погода пасмурная. Шестерка истребителей взлетела на прикрытие переднего края. С пункта наведения предупредили:
— Будьте осторожны: в воздухе «рогатые»! То была новинка у противника — «мессершмитты» с радиолокаторами.
Сейчас, в облачную погоду, они легко могли обнаружить наши самолеты и внезапно атаковать их.
…Так оно и получилось: четверка «мессеров», как из засады, появилась вдруг из ватной мглы и стремительно пошла в атаку на пару Климова. Обменялись короткими очередями, разошлись, развернулись — и снова лобовая атака.
Опять разошлись.
Теперь — третья встреча на лобовых. Скорость сближения огромная. Николай выбрал ведущего четверки. Собрался весь. Решился…
Боекомплект израсходован — и он ударил врага, крылом своего истребителя срезал кабину «мессера».
На землю стали падать горящие обломки. Вслед за ними, переворачиваясь, шел к земле и краснозвездный истребитель…
Отважного летчика старшего лейтенанта Николая Климова похоронили в Бунцлау — рядом со старинным памятником фельдмаршалу Кутузову.
Через десять дней, 15 марта, случилось и у нас трагическое событие. Новоназначенный командиром нашего полка капитан Иван Бабак вылетел в паре с совсем еще молодым летчиком на свободную охоту и был подбит зениткой. Самолет загорелся, и летчик стал садиться на вынужденную. Обгоревший, полуживой, попал в плен к фашистам.
Трудно сказать, как сложилась бы судьба Ивана Ильича, если бы не стремительное наступление наших войск.
…Наши самолеты хорошо замаскированы — и не только в лесу, а и в… огромных ангарах мастерских. Противнику невдомек, что там сейчас тесно от истребителей. Аэродром ведь использовать невозможно. Что касается автострады, то по ней бесконечной вереницей идут и идут в оба конца машины, движутся обозы, шагают колонны войск. А мы — летаем!..
Сделали так: под виадуками установили шлагбаумы, поставили часовых, провели телефонную связь с командным пунктом истребительного авиаполка. Надо взлетать — звонок часовым. Те перекрывают движение. Самолеты выруливают, взлетают. Как только уйдут, шлагбаумы открываются, движение транспорта возобновляется.
