Леонард Гендлин - Исповедь любовницы Сталина
— Действительно, вы загружены до предела, — сказал Сталин. — Климент Ефремович, распорядитесь предоставить в распоряжение товарища Эренбурга правительственный самолет.
— Большое спасибо, И. В. Я очень тронут вашим добрым вниманием и заботой.
Писатель со всеми сердечно простился.
Сталин:
— Лаврентий Павлович, вы персонально отвечаете за безопасность Эренбурга. Он — валютный фонд нашей страны.
Берия:
— Не беспокойтесь, И. В., с ним ничего не случится. Илья Григорьевич — мужик цепкий и оборотистый. В Париже у нас имеются торговые представительства, за ним пытались установить слежку — бесполезно. Он моментально исчезает, словно проваливается сквозь землю.
И. В. засмеялся:
— Значит, агентура никудышная, работать не умеет.
Молотов:
— Франция нас особенно интересует.
Маленков:
— Эренбург пишет большой роман о жизни современного французского общества.
Сталин:
— С этим произведением мы должны ознакомиться до того, как роман выйдет в свет.
Поскребышев сказал, что у Сталина в самом разгаре роман с балериной Мариной Тимофеевной Семеновой, что он каждый раз преподносит ей дорогие подарки. Встречи организовывает начальник личной охраны Власик.
Новое увлечение меня совершенно не тронуло. Я стала подумывать, как провести лето. Концертные организации предложили гастроли в северных городах страны. За два часа до отъезда позвонил Сталин.
— В. А., вам надоела Москва?
— Нет, что вы, И. В., я уезжаю на гастроли.
— Куда?
— В Ленинград, Петрозаводск, Беломорск, Мурманск, Вологду, Архангельск.
— На сколько дней?
— 27.
— Почему не сообщили?
— Это не телефонный разговор.
— В таком случае немедленно приезжайте!
— И. В., миленький, если я опоздаю на поезд, сорвутся гастроли, мне придется платить колоссальную неустойку.
— Когда у вас первый концерт?
— Завтра вечером в ленинградской филармонии.
— Я беру на себя персональную ответственность. Поскребышев выехал за вами.
Удивилась, что вместо А. Н. приехал Николай Сергеевич Власик. Он бесцеремонно осмотрел квартиру, без разрешения зашел в кабинет, в спальню, заглянул на кухню, осмотрел внимательно уборную и ванную.
— Так не годится, придется у вас сделать капитальный ремонт! Приедете из отпуска — квартирку свою не узнаете. Шик, блеск, мармелад будет.
Я посмотрела на него удивленно.
— Запрещаю во время моего отсутствия делать ремонт. Ключи от квартиры я беру с собой.
Власик рассмеялся:
— Распоряжение начальства! Мы, В. А., — только исполнители*
— У меня нет времени вести пустые разговоры.
— Пожалуйста в машину, вас ожидает товарищ Сталин.
— Куда мы едем?
— Кто много знает, быстро старится. Все своевременно или немного позже… — Это была его любимая поговорка.
Когда я вошла, Валечка Истомина ласково пропела:
— Вам разрешено отдохнуть в столовой, почитайте свежие газетки и журнальчики, поешьте фрукты, конфетки погрызите…
Сталина ждала больше часа, он испытывал мое терпение.
— Что, товарищ Давыдова, решили стать самостоятельной? У Лаврентия Павловича давно на вас руки чешутся! Что, будем молчать?
Мне опять показалось, что я имею дело с малоталантливым дублером. Я встала, подошла к креслу, на свой страх и риск схватила грубияна за усы. Совсем рядом раздался гомерический хохот. Бедный дублер затрясся. И. В. позвал Власика.
— Уберите этого дурака. В. А., вы опять проявили смекалку.
— И. В., почему не пускаете меня на гастроли?
— Вы нарушили договоренность.
— Я чувствую, что вы устали. Очевидно, я вам наскучила.
— Кто внушил такую мысль?
— И. В., я не собираюсь с вами ссориться, я не имею на вас никаких прав. Я обязана стоически все переносить.
Сталин не мог понять, какая муха меня укусила. Независимость моего характера вывела его из равновесия.
— Верочка, что с вами стряслось? Чего испугалась? Вам только 34 года, для климакса рановато.
— Я опоздала на поезд.
— Это нас не волнует. Ты что, забыла, с кем разговариваешь? Совсем распустилась!
Назревал скандал. Вошел Поскребышев:
— Звонят из Сухуми.
— Кто?
Поскребышев посмотрел на Сталина, потом на меня.
— Кто нас просит? — раздраженно проговорил И. В. Царедворец ответил с напускным безразличием, но в голосе я уловила ликование:
— Марина Тимофеевна Семенова.
— Что вам нужно? — прошипел в трубку Сталин. — Для рассола заняты все ведра…
Взгляд у И. В. смягчился. К нему вернулись былое обаяние и жизнерадостность.
— Опять приревновали?
Я заплакала. Сталин терпеть не мог слез. Услужливая и все понимающая Валечка принесла ужин.
— Верочка, я тебе уже говорил, — сказал он, — на баб не обращай внимания. Тебя никогда не брошу. Выполняй один завет — оставайся привлекательной женщиной и, если можешь, люби меня.
Утром Власик отвез меня в аэропорт. В Ленинград я летела на военном самолете.
В Мурманске состоялся прощальный концерт. Вечером ко мне в гостиничный номер зашел молодой человек спортивного вида.
— В. А., мне приказано доставить вас в Сочи.
— Я должна закончить дела в Москве, потом я не взяла с собой летнюю одежду. Кто вы такой? Я вас совсем не знаю.
Молодой человек показал удостоверение сотрудника НКВД.
— Вечером, минут через 40, Москва подтвердит, что меня не надо опасаться.
Не дожидаясь телефонного звонка, я заказала правительственный разговор с Поскребышевым. А. Н. подтвердил, что я должна лететь в Сочи. Пришлось подчиниться. Меня приветливо встретила новая домоправительница Пелагея Гавриловна Долотова. Ее муж работал вторым секретарем сочинского горкома партии. Эта женщина не была столь говорлива, как Полина Сергеевна Троеверова. В первый же день она спросила:
— И. В. — ваш ближайший родственник?
— Да.
— Как я вам завидую! — проговорила с придыханием номенклатурная дама.
— Чему?
— Великое счастье быть рядом с таким замечательным человеком.
— Вы в чем-нибудь нуждаетесь?
Испугавшись подвоха, Долотова замахала руками.
— Нет, что вы. Я просто так.
Вечером приехал Хрущев. Он был в белом кителе и в неизменной кепке. Я собиралась идти к морю.
— Вы позволите составить вам компанию? — спросил Никита Сергеевич. — Море бесконтрольно.
Несмотря на вечер, Хрущев нырял, барахтался, кряхтел, хрюкал. Он был похож на поросенка, которого перед закалыванием купают в последний раз. Он спросил:
— В. А., почему не приезжаете к нам, в Киев?
— Никто не приглашает, а потом у вас своих певцов достаточно. Н. С., как вам живется на Украине?
— Украинцы народ трудный, они ужасные националисты и не могут забыть свою самостийность.
— Вы довольны, что уехали из Москвы?
— В Киеве немного спокойней.
— Н. С., в России когда-нибудь будет коммунизм, о котором мечтали К. Маркс и Ф. Энгельс?
— Несомненно, но не так скоро, как хотелось бы. И потом не в России, а в СССР. Это — существенная разница. России как таковой не существует. Она похоронена вместе с царскими останками.
Днем приехали Сталин и Молотов. С Хрущевым они поздоровались сухо. За обедом Н. С. сказал:
— На Украине разоблачена большая группа ярых националистов. Среди арестованных имеются лица, занимавшие ответственные государственные посты. Я привез списки.
Сталин, разозлившись:
— Почему мы должны вас подменять?
— В списках 6971 человек, многие вам известны, и мы боимся переборщить.
— Всегда лучше переборщить. Пора уже мыслить самостоятельно, вы, кажется, не мальчик.
Вмешался Молотов:
— И. В. правильно говорит, мерзавцев надо расстреливать без сожаления.
Хрущев:
— В. М., ваши слова примем к сведению, но я хотел бы иметь письменное указание.
Сталин:
— Никита Сергеевич, вы свободны, мы от тебя устали.
Ночью И. В. долго не мог уснуть. После того как выкурил две трубки, заговорил:
— Верочка, десятый день снится один и тот же сон, который не дает покоя.
— Чем вы удручены, дорогой?
— В молодости, когда я находился в ссылке в Туру-ханском крае, я познакомился с местной девушкой. Кроме родного села Новая Уда, она ничего не видела. Жила вдвоем с матерью, они вели небольшое хозяйство. Девушка рано пристрастилась к чтению, книги брала у ссыльных поселенцев. У Паши был мягкий, душевный характер. Как-то вечером мы читали вслух сказки Салтыкова-Щедрина. В то время я был очень одинок, захотелось тепла, женской ласки. Так мы сблизились, обещая друг другу никогда не расставаться. Но на деле все оказалось гораздо сложней. Меня поглотили революционные события, а Паша осталась в Новой Уде. До 1926 г. я о ней ничего не знал. И вдруг на мое имя пришло письмо. Сначала, как водится на Руси, Паша справлялась о здоровье, сообщила, что после моего побега она родила сына, что с трудом вырастила его, что нечем жить, что они умирают от голода. Я не ответил, не хотел навлекать на себя подозрения. Через 10 лет второе письмо, от Пашиного сына, он прислал фотографию умершей Паши, написал, что работает в охотничьем хозяйстве, семьи не имеет, просил разрешения повидаться со мной. Я письмо уничтожил. Недавно на мое имя пришло третье письмо из иркутской тюрьмы. Сын Паши умолял вмешаться в его судьбу. В Иркутск вылетел Поскребышев, оказалось, что он ни в чем не виноват. По нашему предложению, его назначили директором-хранителем музея, того самого домика, где мы жили в ссылке. А покоя все равно нет, каждую ночь мучают кошмары, я просыпаюсь в холодном поту.
