Георгий Зуев - Течет река Мойка... От Фонтанки до Невского проспекта
В салоне Елены Андреевны случай свел и подружил Федора Михайловича с известным адвокатом и литератором Анатолием Федоровичем Кони, позже Достоевский консультировался с ним о достоверности включенных в роман «Братья Карамазовы» сцен судебного процесса.
Его посещали живописец-маринист Иван Константинович Айвазовский, автор картин, прославляющих мужество моряков, борющихся со стихией и сражающихся в военных баталиях, Михаил Юрьевич Микешин – скульптор, автор памятника «Тысячелетие России» в Новгороде и Богдану Хмельницкому в Киеве.
Любил бывать в салоне гостеприимного дома архитектор Александр Павлович Брюллов (брат Карла Брюллова) – автор зданий Штаба гвардейского корпуса на Дворцовой площади, вблизи Мойки, и Пулковской обсерватории. Постоянным гостем салона являлся и живописец Федор Антонович Бруни, автор нашумевшей картины «Медный змий», а также бывали Иван Сергеевич Тургенев, Иван Александрович Гончаров, Алексей Феофилактович Писемский, Николай Герасимович Помяловский.
Анна Григорьевна (супруга Достоевского), бывая в салоне, часто жаловалась Елене Андреевне на их бедность и расточительность Федора Михайловича: «Первому встречному сует, что тот у него попросит. Вы не поверите, – со слезами на глазах говорила она, – на железной дороге, как войдет в вокзал, так и держит до конца открытое портмоне – все отыскивает кому бы помочь. А случись что-нибудь – по миру пойдем с детьми…»
Елена Андреевна, сокрушаясь бедам писателя, сочувствуя ему, считала Федора Михайловича глубочайшим мыслителем и гениальным писателем. «Уважительный человек, – вспоминала она позднее, – утешающий одних и раздражающий других. Все алчущие и жаждущие правды стремились за этой правдой к нему…»
Анна Павловна Философова, супруга главного военного прокурора, открыто, не страшась, крайне неучтиво высказывалась в салоне в адрес правителей России. «Я ненавижу наше теперешнее правительство, – заявляла она, – это шайка разбойников, которая губит Россию». У нее скрывалась после суда Вера Засулич, она содействовала побегу Кропоткина. О ней говорили как о человеке, обладающем талантом гражданственности. Анна Павловна поругивала Федора Михайловича за его дерзости и «фанатичную» религиозность, но всегда при этом считала его «своим нравственным духовником».
Вскоре светская красавица перестала посещать салон Штакеншнейдеров в доме на Мойке. Ее постоянные словесные эскапады надоели царю и Александр II выслал ее из России за границу. «Слишком много себе позволяет, надоели ее выходки, – заявил Александр II ее мужу, – только ради тебя я отправил ее за границу, а не в Вятку».
Безжалостное время, периодические переделки и ремонты, постепенно изменили первозданный наружный облик дома № 9 на набережной Мойки, уничтожили удивительную красоту его уютных интерьеров – результат творческих находок Андрея Ивановича Штакеншнейдера. Сохранились замечательные дневниковые воспоминания подлинной хозяйки художественно-литературного салона Елены Андреевны Штакеншнейдер.
Вот лишь небольшой отрывок из дневника Елены Андреевны: «Подъезд был с Мойки. Входили через зимний сад, и эффект был совсем очаровательный. Зимний сад обычно бывал всегда освещен, но местами листья бананов бросали гигантскую тень, и эта тень была какая-то таинственная и таинственным казался шум падающих капель…
Сама атмосфера нашего сада, какая-то особенная, приятно-теплая и растворенная запахами растений, имеет, для меня по крайней мере, неотразимую прелесть. Из сада входили в нашу любимую комнату, названную почему-то диванной; в ней всего два дивана, а то все стулья. Здесь прямо против широких дверей сада стоит театр, окаймленный легкой, грациозной аркой – предмета восхищения всех, и художников и не художников».
В связи с обострением болезни главы семейства особняк и весь сквозной участок от Мойки до Миллионной улицы в начале 1860 года на семейном совете решили продать.
Желающий приобрести столь превосходный участок в престижном месте города, с обихоженным садом и прекрасно отделанными строениями отыскался довольно быстро. Им оказался местный купец А.Н. Бетлинг. Новый владелец сразу же приступил к перестройке дома и дворовых флигелей и поручил городскому архитектору Н.А. Гаккелю надстроить здания дополнительными этажами и в конечном счете превратить их в рентабельные доходные дома. На месте «таинственного» зимнего сада возвели многоэтажный флигель. На жилых строениях Миллионной улицы и набережной Мойки тоже надстроили дополнительные этажи под жильцов.
Дом № 11 по набережной реки Мойки. Современное фото
Особняк придворного архитектора Николая I А.И. Штакеншнейдера утратил прежний облик.
В конце XVIII – начале XIX столетия на территории по соседству с будущим участком архитектора, на правом берегу Мойки, возвели двухэтажный дом № 11 для училища католического ордена иезуитов.
Помещения внутри здания напоминали монастырские кельи, перекрытые нетипичными для России сводчатыми потолками. Однако небольшие размеры строения, по-видимому, не соответствовали планам иезуитского руководства, и для них специально отвели новое место на Екатерининском канале, а зодчий Л. Руска приступил к работе над проектом и подготовке к строительству известного сегодня всем петербуржцам особняка на углу Итальянской улицы и канала Грибоедова, строения в строгом классическом стиле, с рустованным цокольным этажом, портиками, обращенными на канал и Итальянскую улицу. Кстати, к его строительству приступили почти одновременно с возведением православного Казанского собора на Невском проспекте. Первоначально оно предназначалось для его церковного притча, однако вскоре по повелению Павла I в нем разместилась Коллегия ордена иезуитов.
Следует напомнить читателям, что изгнанные из Европы за действия, противоречившие политике и требованиям Ватикана, иезуиты с благодарностью приняли предложение Екатерины II перебраться в Россию.
Императрица тогда полагала, что при их содействии в России быстрее распространится просвещение. Подобное отношение к иностранцам и иноверцам характерно для Петербурга – он всегда являлся городом веротерпимости. Новое здание на Екатерининском канале, где комфортно разместился орден иезуитов, в народе стали называть «Иезуитским домом».
Особой поддержкой и льготами орден иезуитов пользовался при дворе императора Павла I. За годы его царствования иезуиты накопили огромные богатства. В своем роскошном особняке в русской столице они организовали иезуитский коллегиум, или «благородный частный пансион». В нем обучались исключительно дети российских аристократов и даже высшей знати. В его стенах воспитывались юные Голицыны, Одоевские, Строгоновы. Родители А.С. Пушкина также намеривались определить в этот модный тогда пансион своего старшего сына, и лишь открытие Царскосельского лицея изменило их планы.
В пансионе преподавались языки (русский, латинский, французский, немецкий), логика, риторика, история, математика, давались уроки музыки, танцев и верховой езды.
И все же иезуиты пользовались в столице дурной славой. Однако не следует смешивать политическую и церковную деятельность ордена с педагогической. Выпускники этого учебного заведения отмечали, что система образования в нем «значительно превосходила тогда принятую в других учебных заведениях России».
В 1815 году, в царствование Александра I, орден иезуитов и весь его многочисленный штат потеряли доверие российского правительства, деятельность ордена запретили, а иезуитов, лишенных права жительства в России, выслали из страны. В освободившемся здании на Екатерининском канале разместили тогда Военно-штатский приют, а много позже, после капитального ремонта здания, его приспособили под жилой дом.
Освободившийся после переезда ордена иезуитов на набережную Екатерининского канала дом № 11 на набережной реки Мойки в 1840 году приобрел преуспевающий и знаменитый в столице ламповый мастер, состоятельный владелец нескольких жилых строений в Петербурге С.О. Китнер, отец талантливого зодчего И.С. Китнера.
Правнук лампового мастера Севастьяна Осиповича Китнера – Юрий Иеронимович Китнер, инженер и искусствовед, живший с 1917 года в Финляндии, свидетельствовал, что отец знаменитого петербургского архитектора Иеронима Севастьяновича Китнера «был известным ламповым мастером и внес весомый вклад в развитие декоративно-прикладного искусства». Уроженец моравского города Мерши-Шенберг, входившего тогда в состав Австро-Венгрии, он умел профессионально изготавливать механизмы аргандовых ламп, получивших широкое распространение в странах Западной Европы и называвшихся в обиходе «кинкетками». Китнер также хорошо знал конструкцию поршневых механизмов модных в то время во Франции так называемых карсельских ламп.
