Николай Дубровин - Первая оборона Севастополя 1854–1855 гг. «Русская Троя»
В этот день главнокомандующий обходил укрепления оборонительной линии. Под самым сильным огнем он шел в сопровождении большой свиты и с любовью, с сердечной нежностью благодарил именем царя за стойкость всех, кого только встречал: генерала и матроса, офицера и закопченного пороховым дымом солдата. Появление любимого, благородного вождя, совершенно равнодушного к ужасам смерти, привело в восторг храбрые войска, укрепило утомленных и утешило отважных героев-бойцев севастопольских. Придя на Малахов курган, князь Горчаков осматривал новые работы неприятеля и заметил одному из присутствующих, что французы значительно подвинулись вперед своими подступами.
– Торопятся, ваше сиятельство, – отвечал на это один из случившихся здесь солдат, – потому кашу хотят есть из одной чашки с нами.
Этот ответ, очень понравившийся главнокомандующему, лучше всего указывал на то веселое настроение духа, которым был проникнут каждый из защитников полуразрушенных укреплений и которое не могла поколебать жестокая канонада, стоившая нам 3800 человек убитыми и ранеными.
В четырехдневное пятое бомбардирование произведено было с оборонительной линии 29 400 артиллерийских выстрелов, тогда как союзники выпустили 56 500 снарядов при самой частой и густой ружейной стрельбе.
Эта туча чугуна, устилавшая Севастополь, жестоко разрушавшая наши укрепления и тысячами уничтожавшая смелых защитников, только закаляла уцелевших и, казалось, побуждала их на сверхъестественные усилия.
Так, 6 августа, наряженному на ночную работу на вновь устраиваемую батарею близ 2-го бастиона 6-му батальону Замосцского резервного егерского полка исправляющим должность начальника 5-го отделения предложено было обождать, пока сколько-нибудь уменьшится неприятельский огонь, и тогда уже идти на работу, на что как командующий этим полком, так равно и все офицеры отвечали, что «им известно, как спешны и необходимы работы, почему и желают отправиться для того немедленно». Тогда капитан-лейтенант Ильинский, видя, что огонь не уменьшается, но желая удовлетворить общему рвению чинов помянутого батальона, разрешил идти на работу, что и было исполнено с хладнокровием и мужеством, несмотря на сильный огонь неприятеля.
Узнав о таком рвении чинов батальона, главнокомандующий благодарил их приказом по войскам и назначил для нижних чинов по два Георгиевских креста на роту.
Чем жарче становилось в Севастополе, тем закаленнее и ожесточеннее становились его защитники. Совершенное равнодушие к смерти или, лучше сказать, презрение к ней дошло до невероятной степени. Твердость и мужество солдат проявлялись на каждом шагу. Целые вереницы их с безмятежным спокойствием тянулись по самым опасным местам, там, где, как пчелы возле улья, жужжали штуцерные пули, где ежеминутно то ядро упадет, то граната лопнет.
Под такими свинцовым дождем беспрестанно возили порох, туры, воду и пр. Там вереница солдат плетется с пустыми котелками за кашей, здесь, нагруженный снарядами, тащится полуфурок на тройке истощенных беспрерывной работой лошадок; в ином месте возвращаются на бастион носильщики с окровавленными носилками или медленно, шаг за шагом, тянутся гуськом солдаты с тяжелыми мешками земли на плечах. Навстречу им попадается раненый, осколки камней и песка избороздили его лицо, повырывали куски мяса – он, видимо, страдает от боли, но не возбуждает к себе сострадания встречных.
– Эк тебя разукрасило! – заметит раненому солдат с тяжелой ношей и пойдет своей дорогой.
В это время падает бомба. Солдат с мешком или останавливается, или прижимается к стенке, ожидая, что будет. Бомба шипит, но не разрывается, мешок давит спину остановившегося, он делается нетерпеливым.
– Да ну же, лопайся, проклятая! – произносит он с досадой и совершенным равнодушием к тому, что она может разнести его в куски.
Оставшись невредимым от разрыва бомбы, безмятежный ее сосед с прежним равнодушием тащит мешок на указанное место, отряхиваясь от осыпавшей его пыли и земли.
С 9 августа неприятель хотя и не прекращал огня по укреплениям Корабельной стороны, но вел его заметно слабее. Пользуясь этим временным перерывом, обе стороны враждующих торопились возвести новые батареи, исправить старые и пополнить убыль в людях. На Южную сторону Севастополя еще в первый день бомбардирования переведена была 4-я пехотная дивизия, в составе которой насчитывалось 7500 человек. Два полка этой дивизии были направлены на Корабельную, а два составили резерв на Городской стороне. Прибытие свежих сил дало возможность несколько усилить земляные работы. Защитники присыпали новые батареи, где только было свободное место, и строили их позади оборонительной линии, чтобы встретить картечным и ружейным огнем неприятеля в случае, если бы он штурмовал передовую линию укреплений и занял их. Для свободного сообщения войск уширялись проходы между насыпями, исправлялись дороги и, наконец, строился мост через главную бухту для сообщения южной части города с северной. Мост этот 15 августа был готов, освящен и открыт.
Беспрерывный огонь, поддерживаемый неприятелем днем и ночью, чрезвычайно разрушительно действовал на наши укрепления. Удар одного ядра, взрыв одной бомбы в насыпи портили их на большое расстояние, в них оказывались такие повреждения, которые исправлять не было никакой возможности. С каждым днем Малахов курган и 2-й бастион приходили все в большее и большее расстройство.
«С неимоверными усилиями и с огромными жертвами обороняющийся исправлял в течение ночи повреждения в пороховых погребах и амбразурах и едва успевал сделать утром по нескольку выстрелов из каждого орудия по неприятельским сапам (траншеям), как в самое непродолжительное время атакующий, действуя по этим укреплениям сосредоточенным перекрестным огнем, засыпал на них все амбразуры, подбивал часть орудий и приводил их к совершенному молчанию. После этого осадные батареи продолжали целый день почти безнаказанно громить эти укрепления, подвергаясь сами только выстрелам отдаленных батарей третьего и первого бастионов и еще более отдаленных батарей Северной стороны».
Каждый вечер 2-й бастион представлял груду развалин – и ни одно орудие его не могло действовать свободно. Вынося на себе огонь 70 неприятельских орудий, он был постоянно в самом жарком огне. Получив название ада, бойни и толчеи, 2-й бастион был в это время опаснейшим местом, какое только было в Севастополе. На бастионе не сохранилось ни одной правильной насыпи, ни чистого рва, ни одного целого блиндажа и порохового погреба – все это было разбито, разрушено, скомкано и перевернуто. Здесь не было ни одного безопасного местечка: бомбы, ядра и пули реяли по всем направлениям и наносили огромное опустошение в рядах его защитников. Каждый из назначенных на бастион шел туда с полной уверенностью, что не возвратится, и случалось, что для некоторых сознательное ожидание смерти продолжалось не несколько минут или часов, а несколько дней и даже недель. Поставьте себя на место каждого из живших на бастионе, тогда вы глубоко прочувствуете и поймете нижеследующий нехитрый, но богатырский ответ одного из егерей, рассказанный генерал-лейтенантом Меньковым на одном из севастопольских обедов.
В один из тяжелых дней для 2-го бастиона главнокомандующий князь Горчаков посетил укрепление, гарнизон которого составляли закаленные в бою остатки храбрых полков 8-й пехотной дивизии. Это были действительно остатки, потому что 26 августа во всех трех полках (графа Дибича-Забалканского, Полтавском и Кременчугском) насчитывалось только 2317 человек, занимавших линию резервов на всем протяжении 5-го отделения оборонительной линии. Обходя разрушенный 2-й бастион, князь Михаил Дмитриевич спросил у окружавших его солдат:
– Много ли вас здесь на бастионе?
Один из ближе стоявших к князю егерей на минуту призадумался, как бы соображал что-то, и затем с полным спокойствием и тем геройским равнодушием, которые отличают русского солдата накануне всякой опасности, отвечал:
– Дня на три хватит, ваше сиятельство!
Здесь жизнь сложилась так, что богатыри-защитники делили себя на очереди, когда кому лечь костьми на защиту родины, и выжидали решения своей участи спокойно, с полным презрением к смерти.
«Поклонитесь перед ними, они достойны вашего почтения», – сказал один из проповедников. «Поучайтесь у них, как защищать родную землю», – прибавим мы, отдавая дань удивления этим смелым сынам России.
Да, достойны удивления стоявшие под тем адским огнем, который не прерывался целый август месяц. В течение пятнадцати дней (с 9 по 24 число) неприятель бросил в укрепления и в разрушенный город 132 528 снарядов; с нашей стороны выпущено 51 275 снарядов и расстреляно 555 000 патронов. Число ружейных выстрелов, произведенных союзниками, было еще больше того числа, которое было сделано нами. От столь сильного огня мы понесли потерю в 8921 человека убитыми и ранеными. Потеря эта была частью пополнена тремя дружинами курского ополчения, размещенными на 4-м отделении оборонительной линии.
