Николай Костомаров - Мазепа
Между тем в Красный Кут, где скрылись диканьские беглецы, прибыл великороссийский офицер с письмом к Осипову от Головкина. Канцлер поручал Осипову увидеться с Искрою, сказать, что царь желает лично от него слышать о таком важном деле, и он. Искра, должен вместе с Осиновым ехать чрез Смоленск в главную квартиру государя. Затем канцлер прибавлял, что Осипов и Искра должны быть благонадежны в царской к ним милости и оба они за свою верность получат себе от царя награду.[224]
Осипов и Искра собрались ехать. Предполагалось Кочубею оставаться в Слободском крае, куда не простиралась власть гетмана и где поэтому не имел права самовольно добывать Кочубея Мазепа. Кочубей, однако, поехал проводить Осипова и Искру до Белгорода, но едва все доехали до Богодухова, как явился другой офицер с письмом Головкина уже к Кочубею.[225] Канцлер сообщал, что государь указал и ему, Кочубею, как можно скорее приехать в ближние места к Смоленску для свидания, разговора и совета о том, «как бы злое начинание возможно было утаить и какую бы верную особу избрать на место того подозрительного, не умешкав».[226] Доставил это письмо офицер гвардии Озеров, переодетый в польское платье для сохранения дела в секрете.
Все поехали По-видимому, счастье повезло доносителям. Письма Головкина показывали доверие к ним. Сами они заранее выбрали нужных свидетелей к своему делу и ехали в надежде свергнуть гетмана и вернуться с царскими наградами за верность законному государю.
Они прибыли в Смоленск. Головкин находился тогда с своею походною канцелярией в Витебске и, узнавши о прибытии доносителей, послал в Смоленск подполковника привезти их в Поречье сухопутьем, а из Поречья в Витебск водяным путем. Уже заранее, соображаясь с образом воззрения самого государя, Головкин не ожидал по розыску найти Мазепу виновным, а считал своим делом только выведать, нет ли в этом доносе неприятельского влияния, и, в конце концов, предполагал отправить доносчиков в Киев, в удовольствие гетману.[227]
18 апреля, в сопровождении подполковника Левашова, прибыли к Витебску Федор Осипов и двое главных доносителей:Кочубей и Искра, а с ними приехали еще лица, прикосновенные к делу: священник Иван Святайло, сотник Кованько, перекрест Петр Яценко, привезенный нарочно из Москвы, где содержался; кроме этих лиц. прибыли тогда двое писарей, племянник Искры и 8 служителей. Всех малороссиян поместили в пустом панском загородном дворе разных светлицах.
На другой день 19 апреля Головкин и товарищ его Шафиров приехали в этот двор и обратились прежде к Федору Осипову. Тот мог сказать только, что, по приглашению священника Святайло, он виделся с Искрою в своей пасеке на реке Коломаке и от него услыхал обвинение гетмана в изменнических замыслах, а потом к нему в Красный Кут приехали Кочубей и Искра. С Кочубеем он не был вовсе знаком, а Искру знал только по войсковым делам.[228]
Министры, снявши такое показание с ахтырского полковника, приказали позвать из других покоев Кочубея и Искру. Они приняли их ласково и сказали: «Государь к вам милостив, надейтесь на царскую милость и подробно изложите все дело, ничего не опасаясь».
Головкин отпустил Искру, оставил при себе одного Кочубея. и тот, ободренный ласковым приветом, проговорил некороткую речь, вспомнил измену Бруховецкого, навлекшую на малороссийский край смятение и кровопролитие, вспомнил, как после усмирения края царь гневался на генеральных особ за то, что. находясь близко к гетману, не заметили его злокозненного намерения и заранее о нем не сообщили. Теперь, замечая в поступках своего региментаря злое намерение и услышавши собственными ушами такие слова от него: «Под ляхами, конечно, будем», — они решились объявить царскому величеству. Они поступают так не ради каких-нибудь выгод, а «единственно величая превысокое достоинство великого государя».
С этими словами Кочубей подал донос, написанный в 33-х пунктах, которые по содержанию сокращались в 27.
1. В Минске в 1706 году гетман говорил ему, Кочубею, наедине, что в Белой Кринице княгиня Дольская, мать князей Вишневецких, передавала ему, что король Станислав хочет учинить гетмана князем черниговским, а войску запорожскому даровать желанную вольность.
2. Гетман хулил князя Огинского, польного гетмана литовского, за то, что держится союза с великим государем, тогда как все уже паны от этого союза отступили.
3. Когда Мазепа услыхал, что Август уехал из Польши в Саксонию, то произнес: «От! чего боялися, того не убоялися!»
4. В 1707 году мая 10-го, возвратившись из похода и приехавши в Бахмач, Мазепа тихим голосом спрашивал его, Кочубея:
справедливы ли слухи, что царских ратных людей побили поляки у Пропойска, и сказал, что к нему не дошла почта, по которой это известие было ему сообщено в обоз от Кочубея.
5. 11 мая того же года в своем дворе в Гончаровке Мазепа беседовал с ним, Кочубеем, и со Скоропадским, сказавши, что получил ведомость об избиении царских ратных у Пропойска. смеялся и произнес: «Але судья плачет о том, але ж у него слезы текут!» Потом в тот же день приглашал гостей пить общее здоровье и, между прочим, здоровье княгини Дольской, говоря: «Выпиймо за здоровье ксенжны ей мосце, бо есть зацная и розумная пани, моя голубка!» Много тогда все пили, и он говорил шутливые речи.
6. В один из последовавших затем дней гетман говорил мне: «Дошли до меня достоверные слухи, что шведский король хочет идти на Москву и учинить там иного царя, а на Киев пойдет король Станислав с польским войском и со шведским корпусом генерала Реншильда. Я просил у государя войска оборонять Киев и Украину, а он отказался, и потому нам поневоле придется пристать к Станиславу.
7. Того же года 17 мая я просил дозволения отдать дочь свою за сына Чуйкевича и в следующее воскресенье устроить сватовство. Мазепа советовал повременить, пока малороссияне соединятся с ляхами.[229] После того мы на другой же день решили с Чуйкевичем поскорей обвенчать наших детей.
8. Того же года 28 мая сербский епископ Рувим говорил нам, что был он у гетмана на Гончаровке, и гетман при нем печаловался, что государь обременяет его требованием доставки лошадей.
9. Того же года 29 мая дочь моя призвана была им на Гончаровку крестить жидовку, и в этот день за обедом он сказал: «Москва возьмет в крепкую работу малороссийскую Украину».
10. Того же года 20 сентября один канцелярист писал записку: «Был у гетмана в Печерском ксендз Заленский, иезуит, ректор винницкий, и тот перед знатными особами отозвался такими словами: вы, Панове козаки, не бойтесь взглядом (относительно) шведа, который не на вас готуется, але на Москву. Тот же ксендз говорил: никто не ведает, где огонь крыется и тлеет, але як разом выбухнет (вспыхнет), чего уже не забаром сподеватись (не долго ожидать), тогда хиба (разве) всяк познает; леч (но) тот пожар не латво (не легко) угаситися может».
11. Того же года 8 октября Мазепа в Киеве веселился с полковниками миргородским и прилуцким; у него играла музыка; он всех заохочивал к веселости, а на другой день после того послал козака ко ксендзу Заленскому. С какой стати было ему сноситься письменно с этим ксендзом, если б у него не было злого намерения.
12. Полковый писарь полтавский говорил своему племяннику, что того же года 10 октября в Печерском монастыре он приходил к гетману, а гетманский служитель сказал, что гетман, запершись с полковниками, читает Гадяцкий договор Выговского с поляками.
13. Того же года в декабре приезжал в Батурин Александр Кикин, и Мазепа собрал около себя 300 человек вооруженных сердюков. Вероятно, это он сделал услыхавши, что за Кикиным приедет в Батурин сам государь, чтобы взять Мазепу с собою в Москву, и Мазепа намеревался отстреливаться от государя.
14. Того же года на празднике Рождества Христова приезжал к гетману ксендз Заленский, и гетманский писарь Орлик проводил его тайно в гетманский хутор близ Бахмача, а ночью ксендз приезжал к Мазепе на Гончаровку.
15. Мазепа говорил, что если кто из старшин, полковников или из каких бы то ни было особ воспротивится ему, когда у него станет «совершенное подручным объявление и приговор на измену порядку», того он засадит в тюрьму на смерть без всякой пощады.[230] Видно из этого, что Мазепа хочет отклониться к Станиславу.
16. Мазепа несколько раз посылал полтавского козака Кондаченка и другого человека, по прозванию Быевского, в Крым и в Белогородчину к татарским салтанам и к самому хану. Кажется, это он делал для того, чтобы расположить их к себе и в свое время употребить на свои услуги.
17. В конце июня 1706 года, по возвращении из Минска, Мазепа был в гостях у меня, Кочубея, и, немного подгулявши, когда я, хозяин, провозгласил его здоровье, он, вздохнувши, сказал: «Какая мне утеха, когда я всегда жду опасности, как вол обуха».[231] Потом, обратившись к жене моей, начал хвалить изменников Выговского и Бруховецкого[232], говорил, что и он сам промышлял бы о своей цельности и вольности, да никто не хочет помогать ему, а также и муж ее.[233]
