Сергей Карпущенко - Лже-Петр - царь московитов
- Государь, пушки ты все при Нарве отдал шведам. Волей ли Господа али волею людскою се произошло, не нам судить, но пушки нам нужны, а посему мыслить надобно, где медь на пушки сыскать...
Все молчали: на двести, а то и больше орудий тяжелых, осадных меди вскорости разыскать невозможно было, но Стрешнев, тайный подвох чиня для самозванца, а для державы выгоду, сказал:
- Может, часть колоколов... церковных снять да на пушечки да и перелить... - Большую в том видел Тихон Никитич прибыль для государства: колокола, конечно ж, снимут, зато и пушки будут, и от царского, антихристова указа сия неправедная милость будет исходить.
- Снимем, снимем! - подхватил Лже-Петр, он очень был рад, что подсказали ему идею столь простую. - Но не о меди теперь, бояре, решать вопрос нам нужно - не главное сие. Чтобы разбить врага, деньги нам нужны! Августу послать тысяч двадцать войска снаряженного да денег на магазины провиантские, да на личную его казну, чтоб мог он всех противников партии своей купить. Ах, бояре, не видите вы прибыли своей - всей страной обогатитесь скоро!
Но бояре по большей части только едва усмешку скрыть могли. Царю не верили, но в то же время каждому вдруг захотелось пусть не воевать, но уж хотя бы поставить для армии муки, людей, крупы, коней, домотканых серых крестьянских сукон на пошив мундиров, сшитых по образцу немецкому.
Они сидели как пришибленные; терли головами позлащенные, расписные стены палаты Грановитой и не знали, что и сказать. Лже-Петр заговорил:
- Мы уж кой с кем здесь совещания имели, с боярами. Надобно, войны ради, особый приказ учинить - Военный, а во главе сей деловой когорты, бояре впервые и слово-то такое услыхали - "когорта", - поставить возвернувшегося из плена шведского славного князя нашего, Якова Федорыча Долгорукого. Он пострадал безвинно, хоть и в деле нарвском себя показал изрядно. Знайте, бояре, издавна считалось, что нервами войны деньги служат, приказ же сей Военный, да особенный, над коим Долгорукий станет генералом-комиссаром, - сей должности прежде вы не знали, - будет заведовать расходами на армию российскую, и скоро доведем её мы до такого совершенства, коего не доводилось видеть не токмо шведам, но и самому кралю франчужскому Людовику, мнящему себя чуть ли не солнцем на грязной и грешной землице нашей. Подать подворная, оброки, таможенные и кабацкие сборы, за бороды деньги, за памяти венечные потекут в приказ сей. Станем мы отныне страной военной, где каждый с малолетства будет или копейкой армии служить, или грудью своей, руками с фузеями оборонять её просторы да и приращивать.
Бояре предчувствовали невзгоды лютые, поборы громадные с имений, с вотчин, но не только противиться не желали речам царя, в коих видели резон и пользу для страны, но и всесильно помогать хотели. Если бы не годилась боярам речь Петра, тотчас же обшикали бы его, зная об изменничестве, вызвали бы смуту, но теперь весь русский мир, обиженный, сплоченный, отчего поверил самозванцу, и умудренным сим вельможам сейчас без разницы было: кто призывал их к воинскому служению - неведомо откуда появившийся немчик аль сам их природный государь. Вершилось дело общее, нужное, всегосударственное.
Опосля разбрелись по стайкам, кто к какой тянулся больше по прошлой деятельности приказной, дьяческой своей. Много говорили о том, как в войне предстоящей обеспечивать армию огромную, стотысячную, провиантом, и слово новое "магазин", как склад, как огромный сборный пункт для провианта, муки, крупы, а по зимнему времени и мяса, ветчины, масла коровьего и постного, часто стало повторяться в речах бояр, особенно ж Стрешнева и Ромодановского. Коли война должна была вестись на очередь первую в Лифляндии да и в Ингерманландии, то тут же, перышками двигая, макая их в бутылицы орешковых чернил, что подъячие держали, на листах бумаги помечали, где укрепить такие амбары-магазины, какою силой их держать в зависимости от ближайшего прохода войск, какими правилами сохранять весь провиант от разрушения, раскрадывания и мышеяди. Тут же к новым магазинам боярами приверстывались начальники, по чину не меньше капитана, но тут же и говорили меж собой:
- Наши-то запасы скоро-то оскудеют. Без реквизиций, известно, не обойтись, так уж начальникам-то полковым, хоть и дать приказ притеснений народцу чухонскому али эстляндскому никакого не чинить и всюду платить за провиант живые деньги, тоже ж за фураж, но втихомолку брать с мыз земли враждебной то, что причитается солдату, - и порционы, коим установить градус весьма приличный, - чтоб и мука, и хлеб уж выпеченный, и крупа, и масло, и водки по чарке да пива по гарнцу в день*. Еще и то командирам полковым надобно сказать, чтоб не стеснялись на постое, а то не в палатках же холщовых солдат на холоде мурыжить. Пусть теплые избы занимают, за какую-то плату с хозяевами счет ведут аль работу им чинят.
Здесь, в гомонящих боковых коридорах палаты Грановитой, куда пришли потом бояре, с жаром полускрытым, притушенным, плелись их разговоры. Всяк речью царской был не то чтоб вдохновлен, но как бы настроен на скорейшую победу. И вот уж дело раскрутилось, потекло, совсем не так, когда над Нарву шли.
Дядька царский, боярин Стрешнев Тихон Никитич говорил, авторитетом своим ломая гонор других бояр:
- Восхотели войну вести, так попервоначалу перепись населению российскому надобно учинить. Как пить дать, не меньше полмильона душ податных доселе не учтены, и лучше б счет вести не дворов, а каждой души христианской. Но того требует новая перепись народа русского... Еще одна мысля бродит в голове моей: надобно, чтоб все сборы на войско сыскивали сами полки, что расставлены по деревням; вот тебе прибыток будет: они и деньги соберут, и провиант, и лошадиный корм, и деревня-то в присутствии армии баловства никакого чинить не станет. Вот и пойдет по всей России-матушке покой и благодать. - Прикрывая рот ладонью, говорил, глаза тараща: - Царя не нужно будет! Сами управимся, даже и без воевод - пропойц и кровопийц!
Бояре с сомнением почесывали затылки и подбородки. Им сия идея казалась смелой, к тому же они боялись произвола начальников военных над своими вотчинами, но уж коль начали, надо было продолжать. Согласились с тем, что верховодить при сборе провианта и фуража будут в деревнях начальники полков. Магазины, то бишь склады провиантские и
* По документам, чуть ли не по два литра. - Прим. автора.
кормовые, наскоро подчинили новому приказу - Провиантскому, а начальника над оным назвали генерал-провиантмейстером. Прежде в русской армии не заводилось магазинов, теперь же постарались. Генерал-провиантмейстер не только заготавливал нужное количество продуктов, но и обязан был разбираться в правилах отпуска еды в войска. Его обязывали ежегодно собирать сведения о хлебных ценах, чтобы не принести казне убытка, но и доставить его с "наивящей" пользой. Генерал-провиантмейстера обязывали быть осведомленным в точной дислокации полков, что расквартированы в России, а также передислокации частей в походах. Только зная это, он мог сосредоточить провиантские запасы там, куда они уже пришли. О, генерал-провиантмейстер должен был прекрасно знать географию России, и вся Россия в первые годы Северной войны оказалась буквально опутана целой сетью провиантских складов, чтобы солдат Петра не ощущал недостатка в пище, находился ли он на ингерманландском театре, или под Смоленском, или на Украине, под Белгородом или Путивлем. А имелись ещё и внутренние магазины: в Твери, Москве и Мценске, в Орле и даже на Белом море, в Архангельске. И "амбары" эти были колоссальными житницами. Один смоленский магазин хранил больше 1000 тонн ржи, крупы овсяной чуть больше, а муки почти что 300 тонн, сухарей же, столь нужных солдатам в походной жизни, там содержалось больше тысячи тонн. Но мясо свежее, ветчину, масло коровье в магазины отправляли лишь во время холодное, чтоб порчи не было, а так в дни мясоедные было велено полкам приобретать его на особые отпущенные деньги на рынках али ж у поселян.
Но находились и противники затеи той, руками ещё махали:
- Не видали мы, Тихон Никитич, ране магазейнов да и без них бы обошлись! Какого хрена ради будешь ты муку с крупой хранить годами, если в ней и надобности-то не явится? Поворуют все, пропьют деньги, товар загубят, а то и мышам все скормят, аль на них все спишут!
Но Стрешнев суровел, не сдавался:
- Не разворуют! Таперича у нас свой, особенный учет-то будет. Со шведом воевать собрались - не с турком али поляком.
- Брось ты! - улыбались сомневающиеся. - В нашей-то Расее да учет тьфу! Чуть что не собственное твое - то ничье, казенное, грабь да жри. Не так-то и в походах Азовских было. Помнишь, собрались-то в раз первый Азов-то воевать, так позвали спервоначалу гостей московских, степенных, Воронина, Горязина да Ушакова. Дали им наказ в место нужное пятнадцать тысяч ведер сбитня отвезть, уксуса - сорок пять тысяч, водки столько ж ведер, ибо без вина солдат наш не солдат. Еще и осетров соленых они насобирали тыщ с двадцать, щук, судаков, лещей да снятков псковских, соли восемь тысяч пудов. Как сейчас помню, что выдали купцам для подряда такого огромадного из приказа Большой Казны тридцать три тысячи рублев. Вот сила! И все, что собрано-то было, не пропало, ни крошки, ни копейки не утекло. Таперича же ты на манер иноземный хочешь оных огроменных магазейнов завести по всей стране. Вот невидаль! Всю страну сожрать хотим, а иначе разворовать. А по-умному бы так сотворить надобно: куда идет войско - там и готовить провиант, а про запас, Никитич, отродясь ничего в Расее не собиралось. Непожиточно!
