Стивен Тернбулл - Самураи (Военная история)
Все сказанное выше относится к самураям, состоявшим на службе у сёгуната. Положение самураев, составлявших свиту даймё, было примерно таким же, только еще хуже, поскольку доход многих из них был ниже, чем у простолюдинов. Хотя, как правило, цены в провинции были ниже, чем в столице, самураю доводилось вкусить столичной жизни, когда раз в два года он сопровождал туда своего господина, отправлявшегося выразить свое почтение сёгуну. Это правило, придуманное для того, чтобы даймё тратили как можно больше денег, требовало, чтобы даймё по очереди жили один год в столице, другой в своей родной провинции, за исключением даймё из Канто, которые меняли место жительства каждые шесть месяцев. Эта система "чередующегося присутствия" была изобретением сёгуна Иэмицу, и практическим ее результатом было то, что даймё в сопровождении, как положено, большой свиты большую часть времени проводили в дороге, то направляясь в Эдо, то выезжая из столицы. Поскольку их женам и семьям приходилось жить в Эдо постоянно, это была еще и эффективная система заложничества. Заложников, естественно, брали с незапамятных времен, и едва ли система выжимания денег из даймё могла считаться новшеством, однако, как и многие другие вещи, при Токугава система "чередующегося присутствия" была формализована и кодифицирована.
Для некоторых даймё во внешних областях, на которых лежали особые обязанности, связанные с обороной, делалась скидка. Например, даймё Сё со стратегически важного острова Цусима приезжали в Эдо только на четыре месяца раз в три года. Остальные даймё должны были следовать общему правилу, и потому большие дороги Японии, в особенности Токайдо, представляли великолепное и яркое зрелище, что засвидетельствовано знаменитыми офортами Хиросигэ. Несмотря на все расходы, которых требовал подобный образ жизни, даймё соперничали друг с другом в пышности сопровождавшего их эскорта. Поскольку эти процессии произошли от боевых колонн, идущих на войну, все их люди имели оружие, главным образом для выставления напоказ. По мере того как вкусы требовали все большей роскоши, подобные процессии становились все более дорогим удовольствием. Маэда Цунаёси (1642-1724) мог позволить себе иметь свиту из 4 000 человек, но, поскольку расходы все увеличивались, даже он к 1747 г. вынужден был сократить ее численность примерно до полутора тысяч. В среднем в правление Токугава численность эскорта даймё составляла от 150 до 300 самураев. Непредвиденные расходы во время путешествия могли значительно увеличить его стоимость. В 1852 г. ночь застала даймё из Инаба на дороге через горы Хаконэ, и ему пришлось нанять дополнительно 200 носильщиков и 45 людей с фонарями, а также приобрести 8 863 свечи и 350 сосновых факелов.
Для даймё одним из способов сокращения повседневных расходов было урезание жалования его самураям. В результате им не только позволяли работать в свободное время, но даже поощряли эту практику. Самураи Одавара производили, помимо всего прочего, рыболовные крючки и зубочистки. Другие самураи открывали ломбарды или торговали овощами. В провинции Сага они превратились в фермеров - необычное возвращение к прежнему состоянию. С военной точки зрения наиболее интересным из самурайских занятий стало изготовление доспехов. В провинции Кага (владения Маэда) было произведено так много доспехов, что изделия "Кага" хорошо известны и в наше время.
По мере того как росла занятость самураев, характер этого сословия, по наблюдениям современников, стал изменяться не в лучшую сторону. Около 1780 г. Мурата Сэйфу (1746-1811) писал: Уже многие годы самураи терпят нужду, и все их мысли заняты тем, как свести концы с концами. "Купи это, продай то", "заложи то, чтобы заплатить за это", - вот к чему сводится все их существование. Стало неизбежным, что даже те, кто верен своему долгу, вынуждены унижаться и вести себя недостойно. Только мечи у пояса напоминают им об их ранге...
Несомненно, что если бы этот достойный автор попробовал повнимательнее рассмотреть иные из этих мечей, он был бы неприятно шокирован.
Некоторые самураи, конечно, не допускали, чтобы денежные и прочие низменные дела влияли на исполнение их воинского долга. Таким был, например, Кумадзава Бандзан (1619-1691), отнюдь не кровожадный бродячий самурай, подобный тем, которых изображают в кинофильмах, но весьма образованный человек. Он начал свою военную карьеру как ронин, поступив на службу к Икэда Мицумаса из Окаяма в возрасте пятнадцати лет. Молодой самурай серьезно относился к своей профессии и упражнялся в военном искусстве с усердием, которое сделало бы честь любому из первых самураев Нобунага. Он отказался от риса, чтобы не набирать вес, в течение десяти лет воздерживался от общения с женщинами - очевидно, ради умерщвления плоти. Когда он исполнял обязанности стражника в Эдо, он по ночам упражнялся в фехтовании на деревянных мечах, а для поддержания формы бегал по крышам замка Эдо, что весьма забавляло его коллег, которым казалось, что в него вселился дьявол.
Бандзан в конце концов дослужился до высокого административного поста и обратил свой ум к изучению философских и экономических проблем самурайской жизни. Его сочинения следует рассматривать в контексте того мира и праздности, которые, как он заметил, оказывали столь расслабляющее воздействие на это сословие. Бандзан верил, что маньчжуры, которые завоевали Китай в разгар корейской войны, вполне могут попытаться пойти по стопам Хубилай-хана и вторгнуться в Японию. Поэтому он неустанно порицал происходившую в стране бессмысленную растрату риса и талантов. Вместо того чтобы выплачивать самураям жалованье рисом, считал он, рис, выращенный крестьянами, следует запасать на случай иноземного вторжения, а самураям следует вернуться к своему прежнему состоянию "самураев-земледельцев". "С тех пор, как самураи и крестьяне превратились в отдельные сословия, - писал он, - самураи стали болезненными, а их руки и ноги ослабели". С особой яростью Бандзан порицал систему "чередующегося присутствия".
Иноземного вторжения, которого Бандзан опасался, не произошло, однако, когда он был еще молодым, самураи были весьма обескуражены одним внутренним событием. Это было восстание на Симабара, мятеж, которому по причине его религиозной подоплеки много внимания было уделено западными историками. Само восстание началось как крестьянский бунт, возглавленный горсткой отчаянных ронинов, которые восстали против чудовищных злоупотреблений местного даймё, Мацукура Сигэхару. Этот отвратительный тип имел обыкновение пытать своих крестьян всевозможными мучительными способами, как-то: связывал их, одевая в соломенный дождевик, а затем поджигал солому. Мало у кого из повстанцев было оружие, когда начался мятеж, но они быстро восполнили этот пробел, заманив в засаду правительственный карательный отряд. Затем они укрылись в полуразрушенном замке Хара на полуострове Симабара, который наскоро восстановили. Вскоре на стенах замка появились христианские знамена и большие деревянные кресты, и он превратился в средоточие сопротивления любым формам угнетения. Считают, что в замке собралось до 37 000 человек, включая женщин и детей, когда Итакура Сигэмаса попытался взять его штурмом во главе 50-тысячной армии. К великому изумлению и негодованию самураев, им пришлось отступить с большими потерями. Во время очередного приступа, в день японского нового года в 1638 г., Итакура был убит, а его преемник Мацудайра Нобуцуна начал блокаду замка. И здесь, уже не в первый раз в истории Японии, пришли на помощь европейские "торговцы оружием". Голландские пушки бомбардировали замок с суши, а голландские корабли обстреливали его с моря. Голландское участие, однако, вскоре прекратилось - в лагерь осаждавших были выпущены из замка стрелы с посланиями, где их осмеивали за то, что они полагаются на иностранцев. К 4 апреля 1638 г. в замке кончилась провизия, а вылазка, которую осажденные предприняли, чтобы захватить припасы, окончилась неудачно. 12 апреля осаждавшие атаковали ослабленный гарнизон, и им удалось прорваться через внешние стены. После двухдневного сражения замок пал, его защитники отбивались до последнего, используя в качестве оружия горшки и кухонные котлы.
Восстание на Симабара было потрясением для сёгуната. Толпа христиан, земледельцев и ронинов, смогла противостоять армии хорошо обученных, как считалось, самураев. Это событие было предвестником упадка самурайства.
Самым непосредственным результатом восстания на Симабара стало появление амбициозного проекта, который, будь он осуществлен, мог бы добавить немало интересных глав к истории самураев. В 1624 г. несколько кораблей, принадлежавших Мацукура Сигэмаса, даймё Симабара и отцу упомянутого выше тирана Сигэхару, были занесены ветром в Лусон на Филиппинских островах. Моряки вступили в контакт с местным населением и по возвращении доложили обо всем Мацукура. Описание Филиппин заставило Мацукура подумать о вторжении на эти острова, и он обратился за разрешением к сёгуну. Столь невероятный замысел едва ли мог получить поддержку, если бы не тогдашнее соперничество между голландскими протестантами и испанскими католиками. Голландцы увидели в этом плане прекрасный способ уменьшить испанское влияние в регионе и снабдили сёгуна картами, лоциями, пушками и бесчисленными советами. Они предложили даже переправить всю японскую армию вторжения численностью порядка 10 000 солдат и обеспечить охрану транспортных судов от испанских галеонов. Проект отложили, когда в 1630 г. умер Мацукура, но в 1637 г. сёгун дал разрешение продолжить подготовку к вторжению на Филиппины. Однако в 1637 г.сын Мацукура Сигэмаса был занят подавлением мятежа на Симабара, а когда восстание закончилось, бессмысленность этого проекта стала очевидна, и от него просто отказались.
