НИКОЛАЙ ЯКОВЛЕВ - 1 АВГУСТА 1914
В дни, когда героический рабочий класс штурмовал цитадель царизма, Гучков мрачно вещал: «Революция, к сожалению, произошла слишком рано». Дворцовый переворот, который должен был опередить весеннее наступление русской армии, был спланирован гучковцами на середину марта. В эмиграции, в вихре обвинений и контробвинений экс-политиков, Гучков утверждал: «Сделано было много для того, чтобы быть повешенным, но мало для реального осуществления, ибо никого из крупных военных к заговору привлечь не удалось». Это, конечно, неверно. А Маниковский? Другое дело, что генералы не рвались в первые ряды заговорщиков, а предпочитали выждать исхода схватки политиков.
Размышляя на склоне лет о причинах провала планов контрреволюции в 1917 году, Милюков писал о положении царизма и буржуазии в канун февральской революции: «Обе стороны, вступившие в открытую борьбу, к чему-то готовились. Но это «что-то» оставалось где-то за спущенной завесой истории, и ни одна сторона не проявила достаточно организованности и воли, чтобы первой поднять завесу. В результате случилось что-то третье, чего — именно в этой определенной форме — не ожидал никто, что… получило немедленно название начала великой русской революции».
В то время, когда буржуазия обсуждала способы и методы взятия власти, в стране стремительно нарастал кризис, по рожденный войной, все тяготы которой правящие классы свалили на народ. Последствия были очевидны для знавших истинное положение в стране. В самом конце 1916 года руководство полиции представило «наверх» доклад, в котором о положении в Петрограде говорилось в недвусмысленных выражениях и, пожалуй, пророчески:
«Рабочий пролетариат здесь близок к отчаянию, и достаточно какого-нибудь одного даже провокационного сигнала, что бы в столице разразились стихийные беспорядки с тысячами десятками тысяч жертв… Даже в том случае, если принят что рабочий заработок повысился на 100%, все же продукты повысились в цене на 300% в среднем. Невозможность до быть даже за деньги многие продукты питания и предметы первой необходимости, трата времени на стояние в очередях при получении товаров, усилившиеся заболевания на почве скверного питания и антисанитарных жилищ… и пр. сделали то, что рабочие уже в массе готовы на самые дикие эксцессы «голодного бунта»… Запрещение рабочих собраний — даже в целях устройства лавочек в столовых, — закрытие профессиональных организаций..: заставляют рабочие массы… резко отрицательно относиться к правительственной власти и протестовать всеми мерами и средствами против дальнейшего продолжения войны». Невиданными темпами развивалось стачечное движение боевого российского рабочего класса. Если в 1915 году в забастовках приняли участие 571 тысяча рабочих, то в 1916 году вышли на улицу 1172 тысячи рабочих. Начало 1917 года ознаменовалось мощными забастовками, в первую очередь, рабочих Петрограда. Они шли под лозунгами большевистской партии, требовавшей положить конец самодержавию, бессмысленному избиению миллионов людей в империалистической войне. Революционная Россия видела в шествии масс пролог светлого будущего, в Берлине в правительственных канцеляриях чиновники потирали руки, усматривая в этом начало конца великой страны.
И немец крался…
Крупным элементом большой стратегии Срединных империй были упования на принцип «разделяй и властвуй». В самом грубом приближении речь шла об упорных попытках внести раздор среди держав Антанты и примыкавших к ним США. Одновременно, хотя это меньше бросалось в глаза, Берлин и Вена работали внутри государств антигерманской коалиции, методами, в наше время названными психологической войной, сея раздоры, поддерживая и провоцируя выступления нацменьшинств, обостряя неизбежные классовые противоречия и прочее в том же духе. Тогдашняя Россия с множеством запушенных социальных и политических проблем оказалась особенно уязвимой для происков австрийской и германской агентуры. Активность ее росла соразмерно тому, как тускнели надежды на победу чисто военными средствами, и глухое отчаяние заползало в резиденции сильных в этих странах.
Исполинский вал Восточного фронта нависал над Срединными империями. Даже в залитых кровью траншеях на Западе немецкая солдатная с ужасом и страхом говорила о ярости схваток на русском фронте. В «Моей борьбе» А.Гитлер, солдат западного фронта, вернувшись к году 1916, сказал: «Победу России можно было оттянуть – но по всем человеческим предвидениям она была неотвратима». Он понимал — погибель шла с Востока. В другом лагере, держав Согласия, видный военный лидер той войны У.Черчилль имел возможность анализировать происходившее на высшем уровне и из первых рук. «По тем ударам, которые Российская империя пережила, по катастрофам, которые на нее свалились, мы можем судить о ее силе.., — писал он в книге «Мировой кризис» в начале тридцатых. — Жертвенное наступление русских армий в 1914 году, которое спасло Париж, упорядоченный отход, без снарядов и снова медленное нарастание мощи. Победы Брусилова — пролог нового русского наступления 1917 года, более мощного и непобедимого, чем когда бы то ни было. Не смотря на большие и страшные ошибки существовавший в ней строй к этому времени уже выиграл войну для России… Но никто не смог ответить на те несколько простых вопросов, от которых зависели жизнь и слава России. На пороге победы она рухнула на землю, заживо пожираемая червями». Ре жим подтачивался изнутри, а война неизмеримо усилила этот процесс.
Еще до начала войны австрийские разведчики вели не очень заметную сепаратистскую пропаганду на Украине, частично в отместку за панславистскую пропаганду российского «Нового времени». Запутанные ходы австрийских подстрекателей украинских националистов после августа 1914 года привлек ли внимание политического отдела германского генерального штаба и иных кайзеровских организаторов тайной войны против Российской империи. Постепенно Германия переманила к себе австрийскую агентуру. Берлин превратился в неоспоримый центр этой деятельности, а методы раздувания националистических устремлений немцы частично опробовали и наработали на военнопленных русской армии. Политический отдел кайзеровского генштаба издавал для пленных русской национальности газету «На чужбине», но использовал куда большие силы и средства для обработки украинцев, белорусов и финнов. Когда по завершении войны тайное стало явным, князь А.М.Волконский в книге «Историческая правда и украинофильская пропаганда» (Турин, 1920) написал:
«Когда-нибудь будут напечатаны данные опросов наших солдат, прошедших через австро-германский плен; тогда русское общество узнает, как в специальных школах пропаганды наши враги прививали десяткам тысяч наших темных «малых сих» мысль, будто они не русские, а отдельный украинский народ, не белорусы, а рутены, и как с истинно дьявольским искусством и сатанинской злобой внедряли в их души ненависть к братьям и к матери Родине. Цель врагов ясна, но каково должно быть партийное ослепление, чтобы спешить навстречу их желанию раздробить Россию и тем обеспечить порабощение германцами и Великой, и Малой, и Белой ее частей. Братья, опомнитесь, покуда не поздно!» Писал Волконский на излете гражданской войны, когда воочию увидели, к чему привели процессы, обозначившиеся, помимо прочего, уже в германском плену.
Исполнителей предначертаний политического отдела немецкого генштаба среди националистов всех мастей было более чем достаточно. Не только между пленными. «Германские посольства в нейтральных странах, – эпически повествует Г.Катков, – держали в постоянной осаде финские националисты, польские дворяне, украинские клирики, кавказские князья и разбойники с большой дороги, революционные интеллигенты всех направлений, все они хотели основывать освободительные комитеты, печатать националистические пропагандистские листки и создавать какие-нибудь независимые и свободные национальные государства в результате раздела Российской империи. Сначала среди тех, кто брался добровольно помогать немцам, не было представителей сложившихся русских революционных партий – обеих социал-демократических и эсеров». В интересах придания большей эффективности тайной войне, накал которой со стороны Германии усиливался, нужно было всеми силами исправить этот дефект, ибо националисты, полезные для растаскивания Российской империи, были бессильны затронуть становой хребет мощи нашей страны — русского народа. Немецкие эксперты обратились к спекуляции на социальных проблемах. Благо Германия тогда слыла родиной моднейшего социализма.
По весне 1915 года обнадеживающие вести пришли в Берлин из Константинополя. К германскому послу в Турции Вагенхейму явился некий Парвус (А.Л.Гельфанд), меньшевик, близкий к Л.Д.Троцкому. Он развил перед немецким дипломатом честолюбивый план организации «революции» в России. Кайзеровских дипломатов мало трогало, что красноречивый визитер исповедовал кредо перманентной революции, опасной для любой династии, включая Гогенцоллернов, их взволновали соблазнительные перспективы очень скоро свалить Романовых. Верительные грамоты Первуса, как революционера, следовательно, знавшего дело, были аутентичными, посему его в марте приняли в Берлине на самом высшем уровне. Сладкой музыкой в ушах канцлера Бетман-Гольвега и самого императора прозвучали посулы Парвуса еще поднять сепаратисткие движения в Финляндии и на Украине. По, распоряжению Вильгельма II Парвуса вознаградили германским гражданством и вручили 2 миллиона марок — деньги на поддержку украинских и финских сепаратистов, а также большевиков, обосновавшихся в Швейцарии во главе с В.И.Лениным, звавших к поражению своего правительства в войне и уже по одной этой причине заслуживавших благоволение немецких милитаристов, испытавших все новые неудачи на фронтах.
