Александр Прасол - От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава
Глава 11
Женщины в замке
Большой внутренний покой
История женской половины замка Эдо началась в 1604 году, когда невестка Токугава Иэясу родила здесь сына Такэтиё, будущего третьего сёгуна Иэмицу. В сентябре 1606 года закончилось строительство Главного покоя (Хоммару), и Хидэтада, ставший к тому времени сёгуном, с семьей переехал сюда жить. Правда, женской половины тогда еще не существовало. Жены и наложницы первого и второго сёгунов Токугава жили в дальней части здания — отсюда и название Большой внутренний покой (Ооку). В то время доступ на женскую половину был открыт для всех обитателей замка Эдо.
Гохимэ, жена второго сёгуна Хидэтада, с десяти лет воспитывалась на женской половине замка Тоётоми Хидэёси. Этот образ жизни был ей знаком и привычен, поэтому она распорядилась выстроить похожие помещения в Эдо. Касуга но Цубонэ (1579–1643)[31], кормилица и няня ее сына, горячо поддержала госпожу. Жена второго сёгуна была на шесть лет старше мужа, у нее это был третий брак. Сильная по характеру, Гохимэ не терпела соперниц и на женской половине жила с детьми одна.
В 1618 году, спустя два года после смерти отца, Хидэтада издал первое уложение, регламентирующее жизнь женской половины замка. Фактически оно было составлено его женой. Мужчинам вход в эту часть замка воспрещался. Для посетителей предусматривались разовые пропуска. Ремонтно-хозяйственные работы выполнялись под контролем троих работающих посменно дежурных. С 6 часов вечера до 6 утра входы на женскую половину закрывались. Большой внутренний покой начал жить собственной жизнью.
Касуга но Цубонэ (1579–1643). Старинное изображение
С давних времен мальчиков в самурайских семьях воспитывали так, чтобы они не очень привязывались к матерям. Кодекс чести требовал от воина готовности умереть в любую минуту, а нежные чувства к маме этому не способствовали. Закаленные в боях самураи резонно полагали, что матери будет легче переносить жизнь в разлуке с сыном и его более чем вероятную смерть, если они с самого начала будут держать эмоциональную дистанцию. Так сыновей и воспитывали. Судя по тому, что будущий третий сёгун Иэмицу в 12-летнем возрасте собирался покончить с собой из-за ссор с матерью, их отношения не противоречили норме. Для разрешения конфликта потребовалось вмешательство самого Иэясу: после приказа к его внуку стали относиться как к будущему наследнику. А вот с няней и кормилицей Касуга но Цубонэ у мальчика с детства сложились добрые отношения.
После смерти Гохимэ в 1626 году вся власть на женской половине замка перешла к ее помощнице Касуга но Цубонэ. И не случайно: статус кормилицы в домах придворной аристократии и самурайской знати всегда был чрезвычайно высок. Кормившая младенца женщина зачислялась на службу, хорошо питалась и получала высокое жалованье. В замке Эдо, пестуя детей сёгуна, она приобретала еще и политическое влияние.
Касуга но Цубонэ после смерти хозяйки продолжала строго соблюдать установленные ею правила — однако не все. К молодым женщинам кормилица относилась не так, как ее госпожа. К тому времени ее воспитанник Такэтиё уже стал третьим сёгуном, хозяином замка. Говорят, он никогда не спорил с кормилицей. Жена не смогла родить ему детей, и он быстро к ней охладел, отселил, но другими женщинами интересовался. Касуга но Цубонэ, заботясь о продолжении сёгунского рода, населила опустевшую женскую половину красавицами. Вскоре многие из них стали официальными и неофициальными наложницами Иэмицу, и на женской половине началась насыщенная событиями жизнь. Среди фавориток третьего сёгуна числились и фрейлина из знатного самурайского рода, и настоятельница храма Исэ, и дочь казненного за браконьерство крестьянина, и еще много разных женщин. Под руководством многоопытной Касуга но Цубонэ они освоились на женской половине замка Эдо и родили правителю шестерых детей, а заодно постигли науку, как лучше использовать свое влияние на окружающих их влиятельных мужчин. Большой внутренний покой превратился в самостоятельную боевую единицу, а Касуга но Цубонэ стала самой влиятельной женщиной замка Эдо за всю его историю. Во времена ее “правления” на женской половине сложились правила, по которым жили следующие двести лет. О чем впоследствии не забыли и после смерти Касуга но Цубонэ приняли меры к тому, чтобы впредь кормилицы не возвышались за счет своего ремесла. Во время кормления их обязали надевать на лицо маску. Это стало одним из многих правил замка Эдо, и теперь будущие воины были еще лучше защищены от симпатии к вырастившим их женщинам. Тем не менее памятник кормилице третьего сёгуна в столичном парке Рэкисэн всё-таки поставили, и память о ней жива.
Организация жизни
Большой внутренний покой через двести лет после основания являл собой продукт изолированного развития, о котором во внешнем мире много слышали, но мало знали. Любопытство было столь велико, что в середине XIX века правительство даже организовало экскурсионный маршрут для тех, кто хотел заглянуть в закрытый более двух веков мирок.
В структуре замка Эдо центральное место по-прежнему занимал Главный покой (Хоммару). В XIX веке его площадь вместе с подсобными помещениями составляла 37530 м2. Женская половина занимала большую часть — 20850 м2. Она делилась, в свою очередь, на покои главной хозяйки (Одэн мукаи), помещения для фрейлин (Нагацубонэ мукаи) и хозяйственно-бытовую часть, где мужская и женская прислуга работала вместе (Хиродзасики мукаи). Сотрудники службы тайного надзора, охрана, врачи, порученцы были мужчинами. Общие подсобные помещения занимали не более 10 % площади, поэтому Большим внутренним покоем (Ооку) называли первые два сектора, куда мужчинам вход был воспрещен.
Женская часть замка сообщалась с внешним миром тремя выходами. Один связывал ее со Средним покоем сёгуна и предназначался только для правителя. Дверь была сделана из толстых дубовых досок, обитых медными пластинами. Ее охраняли строже всего. Второй выход располагался рядом с первым, уровнем ниже, и считался запасным[32]. Он был постоянно заперт, и открывали его только в экстренных случаях, например при пожаре. Третий выход вел на общую половину замка и использовался ежедневно. Через него фрейлины уходили в отпуск и возвращались, через него доставлялись хозтовары, продукты и личные покупки фрейлин. Этим входом пользовались врачи, посещавшие заболевших пациенток. Фрейлины, отвечавшие за входы и выходы (одзёгути), имели высокий 7-й ранг — сразу за наложницами сёгуна.
Основной выход охранялся и с женской половины, и с общей. С внутренней стороны за него отвечали две дежурные фрейлины, с внешней — камергеры сёгуна. Выход открывался в 6 часов утра и закрывался на тяжелые засовы в 6 часов вечера камер-юнкерами и дежурными фрейлинами 9-го ранга. Согласно регламенту 1721 года, разовый пропуск на женскую половину из мужчин могли получить только близкие родственники фрейлин (сын, брат или племянник) не старше девяти лет. Необходимые женщинам покупки делали в городе специальные посыльные (госай) — мужчины низкого происхождения с заработком чуть более одного рё в год. Их нанимали фрейлины и платили им из своего жалованья. Входить на женскую половину посыльные не имели права. Через специальное окошко они получали от дежурных лист бумаги со списком заказов, покупки передавались тем же дежурным. Обитательницы изолированного от внешнего мира “женского острова”, как иногда называли Большой внутренний покой, расплачивались с посыльными один раз в год в конце марта, за все покупки сразу.
Авторы сатирических хайку выражали сочувствие фрейлинам, которые могли лишь издали “вкусно посмотреть” на мужчин через дежурное окошко. В хайку, уличных пьесах и любовных романах того времени говорилось, что лишенные мужского общества обитательницы Большого внутреннего покоя занимаются самоудовлетворением с помощью “рога любви” — вымоченного в кипятке, размягченного бычьего рога. Сохранившиеся наставления и записки от старших фрейлин к младшим свидетельствуют, что культура самоудовлетворения в замкнутом мире Большого внутреннего покоя цвела пышным цветом. Она подробно описана в японской литературе [например, Такаянаги, 1981].
Любые правила со временем обрастают исключениями, так было и со строгостями на входе. Если супруга или мать сёгуна увлекалась буддийским учением и начинала покровительствовать какому-либо храму, его служители получали практически свободный доступ к ней. Удельные князья, женившие сыновей на дочерях сёгуна, также не упускали случая навестить замок с подарками и заверениями в бесконечном почтении. Как их могли не пустить? Так что запреты были не абсолютными. Послабления, однако, касались тех, кто жил снаружи, а не внутри.
