Сергей Утченко - Древний Рим. События. Люди. Идеи.
Ценность фрагментов экскурса «Историй» заключается, между прочим, в том, что они совершенно ясно дают понять, на чьей стороне симпатии Саллюстия и чье дело он считает правым. Когда Саллюстий говорит, что отцы властвовали над плебеями, как рабами, то ясно, что он на стороне плебеев; когда Саллюстий рассказывает о сецессии и возникновении должности народных трибунов, то и здесь явно проглядывает сочувствие к плебсу, который борется за «права», а не творит беззакония, как это делает аристократия.
Для того чтобы покончить с вопросом об отношении Саллюстия к нобилитету и подвести некоторые итоги, следует остановиться на речах Меммия и Мария из «Югуртинской войны». В этих речах Саллюстием мобилизован весь арсенал обвинений против нобилитета.
Схема речи Меммия приблизительно такова. Он начинает ее с того, что обращается к народу, упрекая его в бездеятельности, политической индифферентности, в рабском подчинении нобилитету. Затем Меммий дает обзор преступных деяний нобилитета в отношении народа, говорит об убийстве Г. Гракха и М. Фульвия, о разграблении народных денег, о господстве кучки честолюбцев и корыстолюбцев.
После этого Меммий переходит к изображению безотрадной и мрачной картины современного ему разложения общества, т.е. непосредственного и неизбежного следствия из вышеизложенных преступных действий нобилитета. Подкупные, развратные представители нобилитета, находящиеся у руля правления продают ныне с торгов законы и величие Римского государства заклятым врагам Рима. Вся власть сосредоточена в руках убийц и гонителей народа. Их правление — по существу преступный заговор (factio) против римского народа, и нобилитет есть не что иное, как кучка преступных заговорщиков (factiosi). Меммий проводит яркое сопоставление бесправия плебеев с преступным и беззаконным господством нобилитета и предлагает выступить против него, избрав в качестве пробного камня дело Югурты.
Заключительным аккордом этой речи служит гневное обличение узурпаторских действий нобилитета, призыв к народу стряхнуть с себя политическую индифферентность и, наконец, указание на то, что борьбу следует вести до конца, непримиримо, ибо всякий компромисс приведет к полному краху дела.
Мы намеренно дали изложение речи Меммия несколько схематично. Дело в том, что самая конструкция, самое построение речи представляют значительный интерес. Речь, как нетрудно убедиться, построена по схеме исторических экскурсов, в частности экскурса из «Югуртинской войны». Речь Меммия — как бы дублет, корректив исторического экскурса, но сделанный с еще более четкой и непримиримой партийной установкой, чем сам экскурс.
Речь Мария также является блестящей инвективой против нобилитета. Но она построена в ином плане и дополняет собою речь Меммия. Если речь Меммия есть некое «историческое доказательство» злокозненности нобилитета, некий исторический обзор его преступных деяний, то речь Мария является теоретическим и принципиальным обоснованием этой злокозненности. В ней сделана попытка развенчать и окончательно дискредитировать самый принцип, на котором держится понятие nobilitas.
Марий начинает речь с того, что высокое звание консула, полученное им по милости народа, налагает на него ряд ответственных обязанностей. Он указывает на особую трудность своего положения: другие могут рассчитывать на древность происхождения, выдающиеся подвиги предков, на средства друзей и родственников, на множество клиентов. Он же может надеяться только на самого себя, на собственную доблесть и правоту. Трудность положения Мария усугубляется еще тем, что нобилитет, конечно, только и ждет случая, чтобы использовать какой–нибудь его промах или недостаток и погубить его, но он, привыкнув с детства к трудам и опасностям, останется тверд, непоколебим и не свернет с пути добродетели.
После этого вступления Марий переходит к главной части речи, к построению «принципиального» обвинения против нобилитета. Обязанность вести войну с Югуртой, говорит Марий, возложена на него к величайшему неудовольствию нобилей. Но разве было бы лучше избрать для выполнения этой сложной задачи человека древнего рода, имеющего длинный ряд фамильных изображений, но вместе с тем совершенно неспособного к ведению войны? Такие люди все равно вынуждены перепоручать фактическое ведение военных действий другим лицам, или же они бросаются штудировать труды греческих теоретиков военного искусства, наивно надеясь, что это заменит недостающий им практический опыт. Марий просит сравнить его, человека незнатного происхождения, с подобными людьми. То, о чем эти люди знают лишь из книг, он испытал на практике, на поле сражения. Пусть они презирают его за незнатность происхождения, он может отплатить им еще большим презрением за их неспособность и ничтожность, тем более что в первом виновата судьба, а во втором они сами. Свое рассуждение Марий заканчивает следующей замечательной фразой, в которой кратко формулируется основная, ведущая мысль всей речи: хотя я полагаю, что природа едина и обща у всех, все же я думаю, что достойнейший и есть благороднейший.
Далее Марий развивает эту мысль. Он доказывает, что благородство завоевывается славными деяниями и представители так называемых благородных родов всецело обязаны этим своим «благородством» славным подвигам предков, которые тоже когда–то были безвестными и «неблагородными». Поэтому представители нобилитета совершенно напрасно надеются беспрестанным упоминанием о подвигах предков увеличить собственный авторитет, наоборот, славная жизнь и деяния их предков еще более оттеняют позорное бездействие ничтожного потомства.
Затем Марий говорит, что «благородство» его рода начинается с него самого; поэтому он не в состоянии представить фамильные портреты, но зато может продемонстрировать полученные им самим военные трофеи, почетные награды и раны, нанесенные ему спереди. Речь его конечно, недостаточно изыскана, он не изучал правил греческого красноречия, однако, по его мнению, от подобного изучения люди не становятся ни добродетельнее, ни лучше. Взамен этого он в совершенстве изучил науку, которая более полезна для отечества, науку войны, науку побед. На войско он может действовать своим личным примером, он будет делить с ним все невзгоды и трудности похода. Так следует поступать военачальнику, так именно поступали предки, и этим они прославили себя и возвеличили Римское государство.
Наконец, Марий обрушивается на образ жизни представителей нобилитета и противопоставляет нравы и обычаи, царящие в их развращенной среде, своему образу жизни. Эти люди унаследовали от предков знатность и богатства, унаследовали все, кроме добродетели. Они проводят жизнь среди пиров, роскоши и разврата. Но пусть бы так было и впредь! Марий говорит, что он не променяет военные труды, пыль и пот на эти роскошные пиршества, ибо истинная доблесть ищет славы в оружии, а не в роскошном образе жизни. Но все дело в том, что эти презренные хотят отнять у людей достойных то, что заслужено трудами и доблестью. Этого уже нельзя терпеть, ибо это обращается во вред самому государству.
Заключение речи посвящено перспективам дальнейших военных действий против Югурты, которые рисуются Марием в весьма оптимистических тонах. После того как командование передано ему, Марию, война несомненно должна окончиться победой, ибо у Югурты отнимается его лучшая защита: корыстолюбие, надменность и неопытность римских военачальников. Следовательно, победа близка, а вместе с ней — добыча и слава.
Таково содержание речи Мария. Эта речь — не только злейшая инвектива против нобилитета, где развенчивается все, что составляет гордость данного сословия, все на чем держится самое понятие «нобилитет», но одновременно это панегирик жизнеспособности, энергии «новых людей», выходцев из широких слоев народа, к которым принадлежит и сам Марий. Речь Мария с ее принципиальной и даже философской окраской, с ее необычайной политической направленностью как бы подводит окончательный итог отношений Саллюстия к нобилитету.
Таково развитие этих отношений. Точка зрения Саллюстия, сформулированная в его первой исторической монографии, в «Заговоре Катилины», в форме абстрактной теории упадка нравов, выступает в более поздних произведениях римского историка уже вполне обнаженно — в совершенно конкретных и политически заостренных понятиях и лозунгах. Эта примечательная эволюция несомненно тесно связана с дальнейшим развитием общеполитических воззрений Саллюстия.
5. Учение о смешанной форме государственного устройства.
Учение о смешанной форме государственного устройства играло определенную и весьма заметную роль в политических теориях древности. Оно возникло в качестве составной части этих теорий еще у древнегреческих мыслителей (в частности у пифагорейцев, Платона, Аристотеля) и получило свое развитие в политико–философских концепциях эллинистического (например Полибия) и римского времени. Важное место это учение занимает и в диалоге Цицерона «О государстве» (De re publica).
