Вадим Кожинов - О русском национальном сознании
? ? ?
Вернемся теперь к дневнику Ивана Лапина. Основные записи в нем сделаны в 1817-1823 годах, то есть когда их автор был в восемнадцати-двадцатичетырех летнем возрасте (он ровесник самого Пушкина, родившийся 30 марта/10 апреля 1799 года; поэт явился на свет менее чем через два месяца - 26 мая/6 июня того же года). Кюстин был изумлен "величавым" обликом деревенских старцев, но вполне вероятно такое возражение; речь шла об уже, как говорится, отрешенных от жизни людях, которые, следовательно, не могут рассматриваться как "представители", как воплощения этой жизни; они словно бы пребывают на грани иного, Божьего, мира (между прочим, Иван Лапин - в записи 3 марта 1818 года - упоминает в своем дневнике виденного им такого "старца, поющего гимны Божеству").
Поэтому особенно важен тот факт, что в публикуемом дневнике на первом плане - молодые люди, сверстники его автора, к тому же молодые люди, родившиеся и выросшие в провинциальном городишке и принадлежащие к "низшему" слою горожан. Тем не менее при должном внимании к воссоздающейся в дневниковых записях картине жизни мы убеждаемся, что перед нами предстают люди, которых никак нельзя отнести к (прозябающим в отвратительном невежестве и социально-экономическом рабстве", хотя именно такую картину русской жизни намалевал несколько позже Кюстин, - картину, кажущуюся достоверной не только упомянутому директору ЦРУ, но и, увы, многим нынешним русским людям, заботливо снабженным в последнее время пятью разнородными переизданиями кюстиновского сочинения.
Правда, определенные черты дневника Ивана Лапина могут "разочаровать" читателей. Прежде всего, сам его слог, сам характер письменной речи, изобилующей всякого рода сомнительными, на современный взгляд, "красивостями" и, кроме того, (опять-таки с современной точки зрения) "неуклюжей", нестройной.
Однако при знакомстве с историей нашего литературного языка (которым пользуются не только писатели, но и любой грамотный человек) становится ясно, что этот язык в его нынешнем виде сложился, "созрел" только к середине XIX столетия, и, кстати сказать, первостепенную роль в его создании сыграло творчество Пушкина - во всем его объеме.
Чтобы убедиться в справедливости сказанного, загляните в одну из лучших русских книг конца XVIII века - "Письма русского путешественника" Н. М. Карамзина, - и станет ясно, что слог Ивана Лапина так или иначе близок к слогу этой - конечно же, выдающейся, но принадлежащей к допушкинской эпохе - книги.
Далее, теперешних читателей (в особенности не очень молодых) способны смутить слишком уж многочисленные "влюбленности" автора дневника, многочисленные, пожалуй, даже и для восемнадцати-двадцатилетнего юноши. Но перед нами характерная черта самой той эпохи - эпохи ломки "патриархальных" устоев, породившей, в частности, своеобразный "культ любви". В этом отношении Иван Лапин, в сущности, близок к самому Пушкину и его окружению, что явствует и из юношеских стихотворений поэта, и, скажем, из дневника его задушевного юного приятеля, жившего по соседству с Михайловским, в селе Тригорском, - Алексея Вульфа (1805-1881); дневник этот был издан в 1929 году со вполне оправданным подзаголовком - "Любовный быт пушкинской эпохи".
И нетрудно увидеть, что "влюбленности" Ивана Лапина являют собой как бы житейский стержень, бытовую основу его увлечения литературой, искусством, фольклорными "игрищами" и т. д., хотя немалое место занимает в дневнике и культ дружбы (опять-таки столь знакомый нам по жизнеописаниям Пушкина), - прежде всего дружбы с многократно упоминаемым в дневнике Александром Погоняловым, находившимся в то время на военной службе в качестве унтер-офицера и изредка приезжавшим в Опочку.
Итак, давайте "простим" Ивану Лапину его несовершенный язык, а также его постоянные влюбленности и внимательно вглядимся в запечатленные дневником духовные интересы и отношения с людьми и миром в целом.
Мы увидим, например, что Иван Лапин переписывает для себя не столь давно изданную "российскую балладу" Жуковского "Громобой", составляющую около тысячи (!) стихотворных строк (запись 24 февраля 1818 года), и собственноручно переплетает полюбившийся ему номер одного из лучших в то время журналов "Вестник Европы", основанного самим Карамзиным (запись 3 августа 1822).
Он "превесело" отдается русской пляске, поет исконные народные песни "Лен" и "Кострома" (16 августа 1817) и наслаждается песней "Взвейся выше, понесися..." на стихи незаурядного поэта (чья песня "Среди долины ровные" и поныне любима), одного из учителей Тютчева - Алексея Федоровича Мерзлякова (21 ноября 1818).
Более того, Иван Лапин сам сочиняет стихотворное послание своему другу Александру, - пусть и не являющееся образцом поэзии, но удовлетворяющее тогдашним "правилам" стихосложения (26 января 1823), а друг присылает из армии свое изощренное сочинение в стихах - акростих (8 июня 1817).
Душа автора дневника и окружающих его людей открыта не только литературе и музыке, но и величию Природы. Лапин и семь его друзей дожидались на городском валу самого раннего рассвета после дня Ивана Купалы и "смотрели солнце, как играет" (23 июня 1817); Иван и Александр "рассуждали о небе и земле", о том, что "каждая звездочка более земли" (19 августа 1817); с тем же Александром Лапин оказался ночью на кладбище "в ужасных разговорах о смерти" (12 августа 1817) и т. п.
Не будем забывать, что перед нами "рядовые" провинциальные горожане начала XIX века! И не проглядим, что в городке Опочке можно было, оказывается, побывать на театральных спектаклях (30 августа 1822), слушать мелодии, исполняемые друзьями и на древних гуслях, и на скрипке, и на гитаре, и на флейте, которой владеет и сам Лапин (15 августа 1817); к тому же в конце дня городская музыкантская команда играет для опочан "вечернюю молитву" (2 мая 1820).
Вместе с тем Иван Лапин и окружающие его люди вовсе не являют собой чинных граждан, предающихся благопристойным развлечениям и делам по заведенному кем-то порядку; для них характерны и раскованные нравы, и удалой разгул. Так, в дневнике описана "вечеринка" (5 ноября 1818), с которой "разошлись в 4 часа (утра. - В. К.), и уже во многих домах были вставши, а мы восклицали громогласные песни... Весело было!"
Или другое "гулянье" до утра (16 июня 1818), в заключение коего, как остроумно написал Иван Лапин, поспешили домой, "чтобы пастух, которому уже было время выгонять стадо, не выгнал бы и нас вон из города".
Отражена в лапинском дневнике и "социальная" удаль горожан Опочки. Так, торговцы мясом не пожелали подчиниться несправедливым, как им представлялось, требованиям властей, и, когда усмирить их явился сам городничий, опочанин "Гаврила Барышников... кричал: "Поди... до смерти убью!", держа болт в руке" (28 мая 1819); заодно с ним был и Иван Кудрявцев, именно на дочери которого Афимье Ивановне Кудрявцевой женился, по-видимому, впоследствии Иван Лапин (см. 4 ноября 1828). И только (пять вооруженных солдат с сотским" смогли в конце концов смирить бунтовщиков...
* * *
Словом, кюстиновский - постоянно воспроизводимый ныне - "приговор" пушкинской России как стране беспросветного "невежества" и "рабства" опровергается бесхитростными дневниковыми записями опочецкого мещанина. Могут возразить, что перед нами жизнь все-таки не самого "низкого" сословия и следует учитывать положение тогдашнего крестьянства. К тому же Иван Лапин, по его признанию, "в большое углубясь размышление" (что лишний раз говорит о значительности юного мещанина), скорбит о тяжелейших последствиях крайне неблагоприятных погодных условий 1821 и 1822 годов (в последнем из них "ужасный холод", по словам Лапина, длился с 21 мая до 11 июня - то есть по новому стилю 3-23 июня)133; о катастрофических неурожаях, приведших в деревнях к голодным смертям...
По этому поводу можно, конечно, проклинать Россию, закрывая глаза на тот факт, что до определенного времени, когда сложилось высокоразвитое сельское хозяйство, тяжкий голод обрушивался на благословенные страны Запада, о чем можно подробно узнать, например, из не так давно изданного исследования: Бараш С. И. История неурожаев и погоды в Европе (Л.: 1989).
Впрочем, одно дело - стихийное бедствие, другое - жизнь крестьянства в ее целостном содержании. В книге Кюстина она изображена как нечто чудовищное в сравнении с жизнью европейского крестьянства. Но очень важно иметь в виду, что настроенность этого француза во многом была обусловлена не столь давней гибелью сотен тысяч французов в 1812 году в России. К.Г.Мяло в уже упоминавшемся исследовании отмечает, что Кюстин специально переиздал свою книгу в 1855 году, во время Крымской войны, которая ему "виделась настоящим и долгожданным крестовым походом стран Запада против "варварской России"..." В предисловии к изданию 1855 года Кюстин "изображает эту войну как религиозную - а тлеющее ее пламя он, по его словам, уже давно ощущал..." И его впервые изданная в 1843 году книга была, в сущности, призывом к этой войне и идеологическим оружием для нее,- войны, долженствовавшей быть реваншем за 1812 год...
