Марк Твен - Личные воспоминания о Жанне дАрк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря
Она оказалась права. После того как в 1436 году был взят Париж, остальное пришлось завоевывать город за городом, замок за замком, и на это понадобилось двадцать лет.
Итак, первого марта 1431 года, в зале суда, она во всеуслышание сделала это поразительное предсказание. Бывает, что предсказания сбываются, но если разобраться в каждом таком случае, то обычно можно заподозрить, что предсказание сделано задним числом. Здесь - другое дело. Пророчество Жанны было занесено в протоколы суда сразу же, за много лет до его исполнения, вы можете прочесть его там и теперь. Через двадцать пять лет после смерти Жанны эти протоколы были представлены на Оправдательный Процесс, и мы с Маншоном и другими судьями, которые еще были живы к тому времени, клятвенно подтвердили их верность.
Поразительное пророчество Жанны в этот памятный день 1 марта вызвало большое волнение, которое не сразу улеглось. Все были встревожены; и это понятно: в пророчестве всегда есть нечто жуткое, откуда бы оно ни исходило - из ада или с небес. В одном все были уверены: что Жанна говорит по внушению великой и таинственной силы. Каждый дал бы отсечь себе правую руку, чтобы узнать, что это за сила.
Снова начались вопросы:
- Откуда тебе известно, что так будет?
- Мне было откровение. Я знаю это так же достоверно, как то, что вы сидите передо мной.
Такой ответ не мог способствовать успокоению слушателей. Помявшись еще немного, судья оставил этот предмет и перешел к другому, который был ему больше по душе:
- На каком языке говорят твои Голоса?
- На французском.
- И святая Маргарита также?
- Разумеется, - а почему бы нет? Она ведь стоит за нас, а не за англичан.
Итак, оказалось, что святые и ангелы пренебрегают английским языком! Это было воспринято как оскорбление. Их нельзя предать суду и покарать за такое неуважение, но можно заметить это себе, чтобы со временем использовать против Жанны. Так и было сделано. Может быть, пригодится.
- А драгоценности на них были - венцы, перстни, серьги?
Подобные вопросы показались Жанне суетным вздором, недостойным внимания. Она отвечала равнодушно. Но они напомнили ей о другом, и, обернувшись к Кошону, она сказала:
- У меня было два перстня. Их у меня отняли, когда взяли в плен. Я вижу - один из них у вас. Это подарок моего брата. Верните мне его. А если нельзя мне, тогда прошу - отдайте церкви.
Судьи решили, что перстни волшебные. Нельзя ли и это обратить против Жанны?
- А где твой другой перстень?
- Его взяли бургундцы.
- А он у тебя откуда?
- Его подарили мне родители.
- Опиши его.
- Это простое и дешевое кольцо; на нем вырезана надпись: "Иисус и Мария".
Всем стало ясно, что подобное орудие едва ли пригодно для сношений с нечистой силой. По этому следу явно не стоило идти. Все же один из судей на всякий случай спросил Жанну, не случалось ли ей с помощью этого перстня исцелять больных. Она ответила, что не случалось.
- Ну, а теперь о лесовичках, которые, по местным поверьям, водились вблизи Домреми. Говорят, что твоя крестная мать однажды в летнюю ночь подглядела их пляски под деревом, которое прозвали Волшебным Бурлемонским Буком. Может быть, твои святые и ангелы - не кто иные, как эти лесовички?
- А об этом что-нибудь есть в обвинительном акте?
Больше она ничего не ответила.
- Тебе не случалось беседовать со святой Маргаритой и святой Екатериной именно под этим деревом?
- Не помню.
- Или у источника возле дерева?
- Да, иногда.
- Что они тебе сулили?
- Ничего такого, на что не было Господнего соизволения.
- Ну а все-таки - что?
- Этого нет в вашем обвинительном акте, но я все же отвечу: они сказали, что король, несмотря на все козни врагов, отвоюет свое королевство.
- А еще что?
Молчание, потом она сказала смиренно:
- Они обещали ввести меня в рай.
Если по лицам можно судить о душевном состоянии - многих из присутствующих в эту минуту обуял страх: как знать, уж не собираются ли они осудить на смерть Божью избранницу, провозвестницу его воли? Напряжение возросло еще более. Движение и перешептывания прекратились, воцарилась напряженная тишина.
Вы, вероятно, заметили, что, задавая Жанне вопросы, допрашивающий большей частью заранее знал ответ на них. Вы заметили, что допрашивающие знали, что именно они хотят выпытать у Жанны, и вообще почти все про нее знали, - хотя она и не подозревала этого, - и. их задача состояла только в том, чтобы заставить ее проговориться.
Помните лицемерного Луазелера, священника-предателя, орудие Кошона? Помните, как Жанна, свято веря в тайну исповеди, рассказала ему все о себе, кроме лишь тех из полученных ею откровений, о которых ее Голоса запретили сообщать кому бы то ни было, - а неправедный судья Кошон все время подслушивал ее исповедь?
Теперь вам понятно, откуда у инквизиторов бесконечные и подробные вопросы, которые могут удивить своей проницательностью и тонкостью, если не знать о комедии, разыгранной Луазелером, о том, как он добыл им все сведения. Да, епископ города Бовэ! Долго тебе .еще гореть в аду за твою жестокость, если только кто-нибудь не вступится за тебя! А в обители праведных только одна душа способна на это, и боюсь, что она уже это сделала. Это Жанна д'Арк.
Вернемся к суду и допросу.
- А больше они тебе ничего не обещали?
- Обещали; но этого нет в обвинительном акте. Сейчас я на это не отвечу, я отвечу через три месяца.
Судья, как видно, знает, о чем спрашивает. Это можно заключить из его следующего вопроса:
- Это Голоса сказали тебе, что ты будешь освобождена через три месяца?
Жанна иной раз обнаруживала удивление перед необыкновенной догадливостью судей; так было и сейчас. И я стал с ужасом замечать, что невольно осуждаю ее Голоса: "Советуют ей отвечать смело - точно она и без них этого не сделала бы; а когда надо сообщить ей что-нибудь нужное например, какой хитростью эти негодяи сумели проникнуть в ее тайны, - тут им словно недосуг".
Я от природы богобоязнен, и когда мне приходили в голову такие мысли, я холодел от страха; а если случалась в ту пору гроза и гремел гром, мне становилось до того худо, что я едва мог усидеть на месте и выполнять свою работу.
Жанна ответила:
- Этого нет в обвинительном акте. Я не знаю, когда придет мое избавление, но некоторые из тех, что желают моей смерти, сами умрут раньше меня.
Кое-кто при этом вздрогнул.
- Разве Голоса не обещали тебе освобождение из тюрьмы?
Конечно, обещали; и судья знал это прежде, чем задал вопрос.
- Спроси меня через три месяца, тогда я отвечу.
Каким счастьем озарилось при этом лицо измученной узницы! А я? А Ноэль, который сидел печально понурившись? Нас охватила бурная радость, и нам стоило большого труда не обнаружить ее, - это было бы для нас роковым.
Итак, через три месяца она будет свободна. Так мы ее поняли. Это предсказали ей Голоса, и предсказали с точностью до одного дня: 30 мая.
Теперь-то мы знаем, что они милосердно сокрыли от нее, как придет к ней избавление. Она вернется домой! - вот как мы истолковали это обещание Голосов, Ноэль и я; и мы стали мечтать об этом и считать дни, часы и минуты. Они пролетят быстро - и скоро все будет позади. Мы увезем наше божество домой, и там, вдали от суетного и шумного света, мы снова будем счастливы и проживем жизнь, как начали ее, - на солнце, на свежем воздухе, среди кротких овечек и дружелюбных людей. Краса лугов, лесов и речки будет радовать наши взоры, а их мир и покой снизойдет к нам в душу. Это стало нашей мечтой и помогло нам ждать три месяца, вплоть до ужасной развязки; я думаю, что ожидание убило бы нас, если бы мы все знали наперед и так долго должны были бы нести в душе это страшное бремя.
Вот как мы толковали пророчество: король почувствует угрызения совести и вместе со старыми соратниками Жанны - герцогом Алансонским, Дюнуа и Ла Гиром - устроит ее побег; и это произойдет через три месяца. Мы надеялись принять в нем участие.
На этом заседании и на следующих от Жанны требовали, чтобы она точно назвала день своего освобождения, но этого она не могла сделать. Голоса не разрешали ей. Впрочем, они и сами не называли определенного дня. Когда пророчество сбылось, я решил, что Жанна все время ждала избавления в виде смерти. Но не такой же смерти! Как ни бесстрашна она была в бою, как ни возвышалась над людьми, она все же была человеком. Это была не только святая и ангел, но вместе с тем земная девушка, наделенная всеми человеческими чувствами, всей нежностью и робостью, свойственными девушкам. И такая смерть! Нет, она не могла бы прожить три месяца с этой мыслью! Вы помните, что, когда она впервые была ранена, она испугалась и заплакала, как любая другая семнадцатилетняя девушка, хотя она и знала за три недели, что будет ранена в этот самый день. Нет, обычной смерти она не страшилась, - именно так она, наверное, и представляла себе свое избавление, потому что, когда она о нем говорила, лицо ее выражало радость, а не ужас.
