Эдуард Перруа - Столетняя война
Преступление в Монтеро, запоздалая месть за убийство Людовика Орлеанского, окончательно дискредитировало арманьяков в глазах всей Северной Франции. Париж, уже было роптавший на Иоанна Бесстрашного за то, что тот не отстоял Понтуаз, теперь неистово бросился в объятия бургундской партии. Приверженцы Карла, за некоторыми исключениями, остались только в центре и на юге королевства. Новым герцогом Бургундским стал Филипп, граф Шароле (вскоре получивший прозвище Добрый) и зять Карла VI: он был женат на его дочери Мишели. Этот молодой двадцатипятилетний принц, апатичный и любящий роскошь, воспитанный отцом во Фландрии, где научился понимать душу и интересы фламандцев, почти ничем не напоминал Иоанна Бесстрашного. Ни среди его советников, ни среди родни не было единства, да и сам он пребывал в большом затруднении. Как верному продолжателю политики первых двух герцогов ему претила мысль об измене своему народу, о том, чтобы отдать королевство под власть победителей — Ланкастеров. Те историки нового времени, которые полагали, что он желал забросить французские дела и полностью посвятить себя нидерландским амбициям, глубоко заблуждались. Его цель по-прежнему заключалась в том, чтобы вернуться на первое место среди тех, кто правит королевством, и защитить его, если это возможно. Но ни отомстить за отца, ни свергнуть преступного дофина он не мог без помощи Генриха V и твердо решил поддерживать Ланкастеров лишь постольку, поскольку английские армии позволят ему разбить личных врагов. Семейный совет, состоявшийся 7 октября в Мехелене, призывал Филиппа мстить, то есть подтолкнул в то ложное положение, всю опасность которого мы только что обрисовали. Соглашение в Руане, заключенное в декабре с захватчиком, выглядело крайне выгодным для Бургундца: Ланкастер и герцог Бургундский будут совместно продолжать войну с дофином; их семьи соединит брачный союз; в том отныне вероятном случае, если Генрих наденет корону Франции, Филипп сохранит по отношению к нему привилегированное положение.
Выбор герцога Бургундского предопределил выбор несчастного Карла VI. Королева Изабелла, пылающая лютой ненавистью к последнему сыну за то, что он приговорил ее к изгнанию, стала главной помощницей короля в долгих переговорах, завершившихся 21 мая 1420 г. подписанием договора в Труа.
Если договор в Кале прекращал феодальную распрю путем выведения Аквитании из ленной зависимости от Франции, то договор в Труа ликвидировал династическую борьбу, сделав Генриха V наследником французского престола. Дофин был грубо отстранен: мол, этот так называемый дофин был, по признанию самой матери — признанию немного запоздалому, надо сказать, — не более чем бастардом, плодом адюльтера, причем имя отца не называлось. Не допускаемый к верховной власти за свои «ужасные и громадные преступления и проступки», будущий Карл VII был лишен наследства собственными родителями. Кроме него, у Карла VI осталась только незамужняя дочь Екатерина. Ее он отдает ланкастерскому королю в надежде увидеть королевой. «Настоящий сын» и назначенный наследник безумного короля Генрих V в ожидании смерти тестя, который все еще влачил свое мучительное существование в возрасте пятидесяти двух лет, будет фактически занимать должность регента королевства, сохраняя в качестве апанажа Нормандию и получив оммаж за Бретань. Поддерживая спокойствие, ведя борьбу с дофином и внося порядок в «государственные дела», регент будет действовать заодно с Филиппом. Институты королевства в том виде, в каком их два года сохранял герцог Бургундский, не претерпят изменений. Кроме того, Генрих обязался сохранять все права, все привилегии, все обычаи, все кутюмы. Новым в королевстве будет лишь монарх — оно окажется под властью наследника тех самых Плантагенетов, которые не один век были самыми могущественными вассалами короны. Используя династическое соглашение и французский брак английского короля, Валуа сменили на Ланкастеров.
К северу от Луары не раздался ни один голос протеста против этого договора. Филипп Бургундский, который сам вел о нем переговоры, несомненно, предполагал, что Генрих, слишком занятый двумя своими королевствами, фактически оставит управлять Францией его и при этом еще поможет завоевать мятежные провинции — этот расчет, заметим мимоходом, не совсем оправдался. 2 июня архиепископ Санский освятил королевский брак. Парламент зарегистрировал договор, университет его одобрил; в декабре оба суверена, тесть и зять, в сопровождении молодого герцога Бургундского вступили в Париж под приветственные крики горожан, которые были чрезвычайно рады, что после двух лет отсутствия к ним вернулся двор. Потом были созваны Штаты Лангедойля, чтобы они в свою очередь ратифицировали соглашение. Казалось, кошмар гражданской войны, свирепствовавшей тринадцать лет, и кошмар войны внешней, которая в последние пять лет добавилась к первой, окончательно рассеялись.
Генрих V достиг своей цели — создал некую «двойную монархию», чей король благодаря личной унии правил одновременно Англией и Францией. Но фактически контролировал он лишь Францию бургундцев. Договор в Труа далеко не объединил Западную Европу под властью одной авторитетной династии, но вырыл ров — более глубокий, чем когда-либо, — между партиями, делившими между собой Францию. Которая из них возьмет верх? Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно окинуть взором Францию, разделенную на две враждебные половины.
VII. РАЗДЕЛЕННАЯ ФРАНЦИЯ
(1418-1429 гг.)
До самых последних времен договор в Труа единодушно осуждался как самая позорная капитуляция, какую только знала наша национальная история. Из людей того времени, которые не ведали нашего современного патриотизма и не могли знать будущих событий, так считали не все. Нам надо мысленно перенестись в ту эпоху, чтобы понять их противоположную реакцию.
С юридической точки зрения у договора в Труа был один изъян по существу и по форме, который советники дофина в подходящий момент сумеют изобличить. Обычай сделал Францию наследственной монархией, корона которой более трех веков передавалась от отца к сыну. Когда решался вопрос о наследовании трона после смерти последних прямых потомков Капетингов, принцессы крови и их дети были отстранены. Вернуться к этому вопросу, решение которого имело уже почти вековую давность, значило ввести в обычай инновацию, что в глазах людей средневековья было верхом беззакония. В 1316 и 1328 гг. закон о наследовании был «изречен» собранием баронов и пэров, то есть королевским судом в его высшей форме. Суверену не следовало по своему произволу отменять это решение, изменять закон о наследовании, лишая наследства сына в пользу зятя. Возвысясь до абстрактного понятия общественных интересов, юристы дофина объявят, что корона — неотчуждаемое имущество и суверен является только ее хранителем, но не может ею распоряжаться, передавая тому или иному лицу.
Большинство подданных подобные умозрительные рассуждения интересовали мало. Для них важней были условия их жизни в ближайшее время, их интересовало, что принесет или сулит мир между суверенами. Все выглядело так, что народ как раз с радостью примет наконец-то заключенный мир. Договор, добровольно принятый королем, которому народ тридцать лет пламенно желал выздоровления, усилия которого восстановить согласие в семье были широко известны; поддержанный герцогом Бургундским, чей отец пользовался к северу от Луары безумной популярностью; одобренный высшими религиозными и политическими авторитетами — университетом, парламентом, Штатами; наследник трона, подчеркнуто декларирующий желание восстановить порядок, заставить уважать правосудие, поставить на все должности способных и честных чиновников, чтобы навсегда изгнать кошмар гражданской войны; а против этого великолепного букета сил и надежд — молодой дофин, обделенный энергией, до последних времен игрушка в руках ненавистного коннетабля, сомневающийся в собственных правах и сознающий свою крайнюю слабость. Казалось, англо-бургундцы уже заранее выиграли партию. Но это было не так. При всем обилии козырей у нее на руках «двойная монархия» была обречена на поражение. Простое перечисление политических и военных событий от заключения договора до появления Жанны д'Арк, запутанных и неясных, не позволит объяснить этого поражения. Надо знать, как вели себя провинции, как они управлялись, какую поддержку они оказывали соперничающим администрациям. Это трудный вопрос: по многим пунктам нам еще не хватает достаточно подробных исследований, чтобы делать уверенные выводы. Тем не менее можно попытаться набросать общую картину, не претендуя на полноту в отношении деталей, но представив ее основные черты в виде временной гипотезы.
I. ЛАНКАСТЕРСКАЯ ФРАНЦИЯ
После английского вторжения 1417 г. и вступления бургундцев в Париж в 1418 г. было уже не две Франции, а целых три, подчиненные разным режимам: провинции, завоеванные и управляемые Ланкастерами; провинции, которые контролировал герцог Бургундский; и, наконец, провинции, которые еще сохранял за собой дофин. Следует рассмотреть их все по очереди.
