Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо
II
В страстном стремлении Юрия к обладанию великокняжеским венцом, несомненно, было нечто иррациональное. Иначе трудно объяснить, почему этот сын Мономаха, воспитанный на далеком ростово-суздальском севере, половину своей взрослой жизни потратил на то, чтобы правдами и неправдами переселиться в город, увидеть который воочию ему было суждено только за семь лет до смерти. Наверное, прав один из его биографов, говоря, что Киев с его роскошными княжескими дворцами и великолепными церквами представлялся Юрию «Небесным Иерусалимом{163}, настоящим воплощением земного рая, в котором реки текут млеком и медом и в котором нет места никаким невзгодам и напастям»{164}. В этом отношении характерно, что одну из своих княжеских резиденций, возведенную на «оной» (той, левой) стороне Днепра, Юрий так и назвал — Рай. Грезы юности имеют обыкновение сбываться в старости, и в этом их коварство, предупреждал Гёте. Судьба позволила Юрию умереть в киевском «раю», однако его жизнь в Небесном Граде на берегах Днепра была недолгой и далеко не райской.
А между тем уже давно великие князья не садились на киевский стол в такой благоприятной обстановке. Серьезных династических соперников у Юрия не было; вся Русская земля (в узком географическом смысле) принадлежала его семье, поскольку всех пришедших с ним в Киев сыновей Юрий рассадил вокруг себя: Андрея — в Вышгороде, Бориса — в Турове, Глеба — в Переяславле, Василька — в Поросье; Новгород держал еще один его сын, Мстислав; старший племянник, Ростислав Смоленский, другой племянник, «мачешич» Владимир Мстиславич, а также все князья, не принадлежавшие к роду Мономаха, — Изяслав Давыдович, оба Святослава и Ярослав Галицкий, — хотя и требовали неусыпного присмотра, но все-таки называли Юрия «господином и отцом». В явных его противниках числились всего два князя — сыновья покойного Изяслава, Ярослав и Мстислав, укрывавшиеся на Волыни, в Луцке, чьих сил хватало лишь на локальный конфликт. Тем не менее Юрий быстро растерял почти все свои преимущества и закончил правление фактически в полной политической изоляции.
Первым и единственным его крупным успехом стало усмирение половцев, которые в последние годы осмелели до того, что возобновили самостоятельные набеги на южнорусские земли. Весной 1154 г., вскоре после вокняжения Юрия, многочисленная половецкая орда вторглась в Поросье. Но сидевший здесь князь Василько Юрьевич не растерялся и сумел дать степнякам достойный отпор. Встав во главе сильной рати из берендеев, он настиг половцев в степи, когда они, уже ничего не опасаясь, возвращались в свои становища. По сообщению Никоновской летописи, Василько «приидоша» на половцев «на ранней заре, спящим им, и нападше на них на сонных, многих избиша, а иных руками яша». Берендеи не только вернули свое добро, но и сами нахватали половецкого полона.
Спустя некоторое время половецкие ханы, явившись к Юрию, попросили отпустить их сородичей. Но этому решительно воспротивились берендеи, считавшие живую добычу законной наградой за свою верную службу великому князю. «Мы умираем за Рускую землю с твоим сыном и головы своя сокладаем за твою честь», — приводит киевский летописец их слова. Юрий не мог позволить себе ссориться со своими новыми подданными, однако он не хотел обижать и половцев, своих бывших союзников. Поэтому вместо пленников великий князь дал половцам богатые дары, надеясь, что они удовлетворятся этим. Но те, приняв подарки, на обратном пути пограбили окрестности Переяславля и «много пакости створиша», по выражению летописца.
Конец этой истории наступил на исходе лета того же года, когда половцы вновь появились у русской границы, объявив великому князю, что пришли за миром. Юрий поехал навстречу им в Канев, как обыкновенно ходили на добрую войну, в сопровождении дружин почти всех подручных князей{165}. Его предосторожность оказалась не напрасной, так как половецкие послы, по свидетельству летописца, приехали собственно для того, чтобы разведать силу княжеского войска («яко на розглядания»). Будь Юрий в меньшей силе, неизвестно, чем обернулось бы дело. Но, увидев многочисленную русскую рать, половцы сами пришли в трепет. Пообещав Юрию прийти наутро в его стан всей ордой для заключения мира, степняки в ту же ночь скрытно ушли назад в степь и больше не тревожили киевско-переяславские земли до самой смерти Юрия.
Навести такой же страх на своих внутренних врагов великий князь не смог. Для усмирения Ярослава и Мстислава Изяславичей Юрий направил на Волынь большое войско под началом своих воевод, к которому присоединились волынскии князь Владимир Мстиславич, недовольный вызывающим поведением своих племянников в его владениях, и сын Владимирка Галицкого, Ярослав. Вместе они осадили Луцк. Но Изяславичи не дали превратить себя в изгоев. Пока Ярослав руководил обороной города, Мстислав отправился «в Ляхы». Что именно он делал в Польше, русские летописи не сообщают, но от польского хрониста Яна Длугоша известны следующие подробности: «Киевский князь Георгий [Юрий]… собрав и выстроив войска… посылает их против князя Мстислава… Оставив крепость Луцк заботам и защите родного брата Ярослава, он [Мстислав] бежит к польским князьям… Польские же князья, а именно [братья] Болеслав Краковский [Болеслав IV, шурин Мстислава], Мечислав Познанский, Генрих Сандомирский, благосклонно приняв изгнанника Мстислава и снабдив его у себя всем необходимым, собрали силы из своих владений и врагами выступили на Русь, намереваясь восстановить князя Мстислава не только на переяславском, но и на киевском столе. Киевский князь Георгий, опасаясь силы польских князей, через посредничество перемышльского [ошибка Длугоша; на самом деле: смоленского] князя Ростислава заключает мир с князем Мстиславом и его родными братьями… и возвращает им… все, что им принадлежало, клятвенно обязуясь никогда не домогаться их владений. После того как между ними было заключено такое соглашение, князь Мстислав с великой славой возвратился на Русь, причем многие польские воины сопровождали его вплоть до Владимира [на Волыни], а многие и остались у него». Правда, Татищев рисует совсем другую картину польского нашествия. По его словам, поляки потребовали от Мстислава большой суммы денег и, «взяв от него мзду, войско с ним отправили. Но оные, пришед, более его области вреда, а никакой пользы ему учиня, возвратились». Киевский же летописец, ничего не говоря о польской помощи Изяславичам, подтверждает, однако, что осада Луцка была неудачной, и союзные князья, «не въспевше [не успев] ничто же, воротишася опять [назад]». Подтверждает он и посредничество Ростислава Смоленского, главы Мстиславова рода, к чьим услугам Юрий прибег для заключения мира со своими двоюродными внуками[321]. По условиям ряда, Юрий сохранил за Изяславичами Луцк, а те обязались не искать Киева и Переяславля. Новгородский летописец с явным удовлетворением завершил статью под 1155 г. словами: «И прия Гюрги сыновьць [то есть Ярослава и Мстислава Изяславичей] в мир с любовью, и волости им раздая достоиныя; и бысть тишина в Русьстеи земли».
Но «тишина» эта была нарушена уже в следующем году. Мстислав Изяславич отнюдь не считал Луцк, который ему к тому же приходилось делить с братом, «достойной» волостью. По примеру своего отца он думал, что голова его дяди, Владимира Мстиславича, нейдет к владимиро-волынскому столу, ибо «мачешич», по всей видимости, был моложе его годами{166}. Летом 1156 г. Мстислав внезапным набегом захватил Владимир-Волынский. «Мачешич» в панике скрылся из города, оставив в руках племянника свою жену, мать и всю казну. Не получив помощи в Венгрии, где он в конце концов оказался, Владимир Мстиславич обратился к Юрию с просьбой унять Изяславича. Великий князь почел своим долгом вмешаться, но не ради изгнанного Владимира Мстиславича, а ради другого своего племянника, Владимира Андреевича, которому он уже много лет обещал волынский стол[322]. Сложившаяся ситуация, казалось, предоставляла Юрию удобный случай сдержать слово.
В конце 1156 г. великий князь вместе с сыновьями, Владимиром Андреевичем и Ярославом Галицким взял Владимир-Волынский в осаду. Первые приступы не принесли успеха, и Владимир Андреевич вскоре отпросился у Юрия воевать другие волынские города. Но жители первого же города — Червена — закрыли пред ним ворота. Думая подействовать на них лаской, Владимир подъехал под городские стены и обратился к горожанам с речью: «Яз есмь не ратью пришел к вам, зане есте людие милии [милые, любезные] отцю моему. А яз вам свои княжич, а отворитеся». В ответ со стены пропела стрела, ранившая Владимира в шею, впрочем неопасно. Разгневанный князь загорелся мщением и подверг опустошению окрестности Червена.
Не лучше шли дела и под стенами Владимира-Волынского. Осажденные ожесточенно сопротивлялись, тревожа войска союзных князей частыми вылазками, «и многы крови проливахутся межи ими», по свидетельству киевского летописца. Татищев передает, что однажды ночью Мстислав Изяславич напал на га-лицкий обоз и нанес Ярославу сильное поражение: «И так оной [то есть обозное прикрытие] разбил, что если бы от Юрия помощь не поспела, то б всех побил. Но Мстислав, видя помочь Юрьеву, с честию во град возвратился. А Ярослав, потеряв близ половины людей, забыв свою похвальбу, прижался обозом к Юрию». Это известие, по-видимому, соответствует действительности, ибо после десяти дней бесславной осады великий князь и Ярослав Галицкий начали поспешное отступление, сильно смахивавшее на безоглядное бегство. Мстислав Изяславич шел за Юрием по пятам до самых границ Киевской земли, «воюя и жга села, и много зла створи». Великий князь остановился только в Дорогобуже, где и оставил Владимира Андреевича со словами: «Ныне же, сыну, аче ти есмь Володимиря не добыл, а се ти волость». Вдобавок к Дорогобужу Юрий отдал племяннику Пересопницу и «все Погориньския городы», то есть волости, расположенные на реке Горынь.
