Лев Колодный - Москва в улицах и лицах
Только пушки войны заставляли музы замолчать. В октябре 1941 фугасная тяжелая бомба попала между колоннами. Закрытый маскировочными сетями театр походил на крепость.
Пурпурно-золотой зал Большого выглядит так, как во времена Кавоса. Парадный занавес сцены менялся неоднократно, последний раз - в 1955 году. Ппоэтому на нем видим символы советские: аббревиатуру - СССР, красное знамя, серп и молот, звезду... После предстоящей реконструкции заменят и этот занавес, напоминающий, что именно в этом прекрасном зале на сьезде Советов в конце 1922 года произошло образование СССР.
После распада Союза Россия сооружает рядом с Большим еще одно здание оперы, филиал театра. Вторая сцена позволит начать долгожданную модернизацию, не прекращая жизнь театра, каждый вечер зажигающего фонари у Петровки, куда выходят служебные подъезды.
"Зачем вам программка, пусть лучше она девочке останется на память на всю жизнь", - сказала мне билетерша на галерке в тот давний вечер, когда Сергей Лемешев последний раз пел Ленского в Большом, вызывая восторг поклонниц. Сегодня другие звезды светят под небесным плафоном Большого. Стоящие на подходах к театру перекупщики билетов - одно из доказательств этого тезиза.
Не склонный к преувеличениям путеводитель 1917 года "По Москве" отнес Петровку к "одной из лучших улиц". Высокий эпитет заслужила она в первую очередь пассажами, магазинами, лавками, среди которых находился первый в России многоэтажный универсальный торговый центр европейского типа. Впервые под крышей огромного здания функционировала одна фирма - "Мюр и Мерилиз". Англичанин шотландского происхождения Арчибальд сын Арчибальда Мерилиз успешно торговал в Питере, получив второе русское имя и отчество - Архип Архипович. Брат его жены шотландец Эндрю Мюр завел дело в Москве, стал, как и Арчибальд, купцом первой гильдии, не порывая связи с родиной, они постоянно жили в России. В 1878 году фирма арендовала, потом купила трехэтажный дом рядом с Малым театром.
То было типичное старомосковское строение, где на первом этаже находились лавки, а на верхних - меблированные комнаты. Огонь расправился со зданием осенью 1900 года. На пожарище торговый дом "Мюр и Мерилиз" построил новый, во много раз больший, магазин с большим выбором разных товаров. По типу тех, что возникли тогда в Лондоне и Париже и Вене, где не только богатые, но и люди среднего достатка, даже бедняки могли сделать покупку по карману. Постоянным покупателем "Мюр и Мерилиза" был Чехов, покупавший в нем одежду. Он же заказал здесь большой письменный стол, за которым не успел поработать... На открытии магазина были профессорские дочки Муся и Ася, Марина и Анастасия Цветаевы, обрадованные морем света его витрин, пораженные и напуганные движущейся комнатой - лифтом.
Проект заказали преуспевавшему московскому архитектору Роману Ивановичу Клейну, сумевшему воздвигнуть в Москве на рубеже ХIX-ХХ веков множество крупных зданий. Подобное удалось Матвею Казакову на стыке ХVIII-ХIX веков. Средние торговые ряды на Красной площади, музей изящных искусств на Волхонке, "Колизей" на Чистых прудах, "Чай" на Мясницкой, Бородинский мост, Трехгорный пивоваренный завод, больницы на Девичьем поле, десятки других сооружений принадлежат одному автору. Его творческий путь прервала революция. Мастер мог творить в любом стиле, будь то классическом, будь то неорусском. Угождая вкусу англичан, он сотворил фасад в "англоготическом" духе. Наступившая после революции 1905 года свобода влияла и на зодчество, никто, как в прошлом это делал Осип Бове, не приводил фасады московских домов к единому знаменателю.
Таким образом Роману Клейну и англичанам-шотландцам удалось летом 1908 года поразить Москву, отпраздновав открытие магазина, который ни внутри, ни снаружи не походил на соседние торговые заведения. Всевозможные товары одежда, обувь, парфюмерия, мебель, электроприборы, ювелирные изделия и так далее - доставлялись и от поставщиков двора его величества, и из домов трудолюбия, из России и Европы. Впервые бог торговли Меркурий получил в Москве залитый светом дворец в семь этажей, заполненный всем, что душе было угодно.
"Это здание первое в России, стены которого построены из железа и камня, - писали в отчетах по случаю открытия "Мюр и Мерилиза". - Постройки из железа и камня особенно распространены в Америке, где такая конструкция вызывается высотой зданий в несколько десятков этажей".
Металлический каркас российского производства весил 90 тысяч пудов. Стены с окнами от пола до потолка, чтобы здание не поддавалось огню, облицевали гранитом и мраморной массой. В нем работало 800 служащих, а всего у торгового дома было 3 тысячи служащих, занятых в 78 отделениях, на собственной мебельной фабрике и в типолитографии. Корпуса большой фабрики выстроили в Малых Грузинах, в Охотническом переулке, переименованном в 1922 году из-за нее в Столярный. (Все это рухнуло при ленинской национализации в 1918 году, когда семейную фирму после умерших в Англии основателей дела вел пасынок покойного Эндрю Мюра Уолтер Филипп, не бросивший тонущий корабль. Вместе с ним пошел на дно. Он умер в том же году, не пережив разграбление и конфискацию).
Так рядом с Большим и Малым театрами возник дом, напоминающий готический замок. С тех пор в палитре центра Москвы, где торжествовали охряные, светлые цвета стен, появился цвет густо-серый, что лично меня печалит.
Радует, как всех, обилие товаров нынешнего Центрального универмага, какое наблюдалось во времена "Мюр и Мерилиз". Как в дурном сне вспоминаю недавние годы, когда отсюда уходил с пустыми руками. Перед поездкой за границу, не найдя на прилавке белой рубахи, поднялся однажды в кабинет директора, где встретил радушный прием, как оказалось, своего давнего почитателя. Подарил с радостью коренной москвич Георгий Иванович Фокин так нужную мне адресно-справочную книгу "Вся Москва" за 1913 год, где рекламировали товары сотни магазинов одежды. Но при развитом социализме даже он помочь мне при всем желании не смог.
"Хочешь, продам белые простыни", - предложил в утешение вместо белой рубахи, в которой я мечтал ходить по летнему Парижу.
Рядом с "Мюром" торговал первый в Москве пассаж "Галерея с магазинами князя М. Н. Голицына". От князя пассаж перешел купцу Голофтееву, который также пострадал от огня. Для купца после пожара инженер Иван Иванович Рерберг построил двухэтажный пассаж, получивший название Голофтеевского.
Далее, на углу с Кузнецким мостом, был еще один пассаж. Земля здесь выглядела столь притягательной для мирской жизни, что на месте сгоревшей в 1812 году церкви Введения и прилегающих к ней строений появился дом с роскошным магазином "Город Париж". Позднее владение перешло в руки известного купца Г. Г. Солодовникова, его именем и назвали пассаж.
Оба старинных пассажа, Голофтеевский и Солодовнический, затмил построенный в 1906 году Петровский пассаж, обновленный в наши дни, сияющий зеркальными окнами, мрамором стен, наполненный дорогими товарами лучших фирм мира.
В так называемые застойные годы пассаж являлся филиалом Центрального универмага и торговал женской одеждой. Но в одном из потаенных залов под крышей продавались дефицитные товары для иностранных студентов, в том числе дубленки, согревавшие африканцев на московском морозе. Даже директор ЦУМа не распоряжался в этой лавке, аналоге "сотой" секции ГУМа. Поэтому "отоварить" здесь ветеранов книжного издательства, по случаю юбилея, попросил я шефа московской торговли Николая Петровича Трегубова, оказавшегося за решеткой в годы горбачевской перестройки. Поразил он меня энергией, приветливостью и сверкающими запонками на рукавах белой ослепительной рубахи, которую мне так и не удалось купить...
- Хрен с ними, ветеранами, - дружелюбно прореагировал на мою просьбу Н.П. - Тебе дубленку могу дать.
Уступил я ее издателю. В результате этой операции, каюсь, вышла моя долго лежавшая в столе книга о Москве...
Кроме "Мюр и Мерилиз" - Центрального универмага, Роман Клейн на Петровке в конце ХIX века построил жилой дом с магазином по заказу общества "Депре и Ко", наследников легенадарного виноторговца. Депре служил консулом Бельгийского посольства и одновременно с этим содержал магазин марочных вин и гаванских сигар. Магазин не раз упомянут классиками, знавшими толк в отличных винах.
"Вино, разумеется, берется на Петровке, у Депре", вспоминал Александр Иванович Герцен, разбуженный, по известным словам, декабристами, пившими за нашу свободу заморские напитки. Граф Лев Толстой помянул Депре в "Анне Карениной": "Портвейн и херес, взятые от Депре, подавались на обеде у Облонских".
Поскольку я начал цитировать классиков, уместно вспомнить, что поэт революции Владимир Маяковский при всей страсти к футуризму, городам будущего, полным архитектурных монстров, признавался, не без покаяния, в любви к старым московским улочкам, Петровке, в частности:
