Ричард Холланд - Октавиан Август. Крестный отец Европы.
Подобный шаг вниз — во всяком случае, внешне дело выглядело именно так — удивил избирателей не меньше, чем сенаторов. Полномочия избранного народного трибуна весили меньше, чем консульские, даже учитывая право трибуна налагать вето на решения сената и привилегию защищать простых плебеев от чинимой другими магистратами несправедливости.
Консулы и преторы стояли выше трибунов, когда дело касалось созыва сената или назначения дебатов, но в теперешнем положении Октавиана у его tribunicia potestas [26] было два громадных преимущества, которых не имело даже длительное консульство. Во-первых, так принцепс гораздо теснее был связан с массами, как их официальный защитник, что согласовывалось с его и Цезаря популистскими корнями. Во-вторых, только он обладал фактической властью, позволявшей ему при жизни назначить другого человека, который получит tribunicia potestas. Такой человек станет его признанным преемником, причем Октавиану не придется объявлять об этом официально и, таким образом, ломать республиканские шаблоны. Чтобы подчеркнуть важность трибунской власти, Октавиан стал считать все дальнейшие годы своего принципата со дня, когда ее получил. Теперь каждый солдат будет знать, кому он должен служить, если принцепс неожиданно умрет. То есть теоретически принципат продолжит существовать, а сенат будет по-прежнему на втором плане.
Вновь представ после недолгого отсутствия перед сенатом и народом, Октавиан был вознагражден вдвойне: получил пожизненные права трибуна, которых добивался, и еще — чрезвычайный проконсульский империй (imperium maius) — в качестве компенсации за отказ от консульства. Такой империй имел неоспоримый прецедент: перед созданием Второго триумвирата сенат предоставил Бруту и Кассию большой империй на востоке. Имея такие полномочия, Октавиан мог отдавать по своему желанию распоряжения непосредственно проконсулам всех сенатских провинций — так же как и в провинциях, подчиненных ему.
Кроме того, к его трибунским полномочиям добавили право созывать в любое время сенат и ставить перед ним на рассмотрение любые дела. Теперь у Октавиана было все необходимое, чтобы полностью контролировать державу, и еще — наилучшие возможности для мирной передачи дел кому-либо из членов семьи. Он стал императором во всем, кроме названия, и благодаря постепенному принятию преномена «император» в качестве названия его положения в государстве он обретет в конце концов и этот титул, пусть даже только среди потомков.
Почему же сенаторы с такой готовностью проголосовали себе во вред? Помимо естественного уважения к военной силе Октавиана, дело заключалось еще и в другом: благодаря его отказу для сенаторов освободилась консульская должность. Теперь вдвое больше сенаторов смогут украсить свои биографии упоминанием о консульстве. Они могли также решить, что принцепс ослаб после болезни и его выбор в пользу менее высокого поста трибуна говорит о готовности вернуться, по примеру Суллы, к жизни частного лица. Ни сенаторам, ни Октавиану не дано было знать, что всего шестьдесят лет спустя внук Ливии император Гай (Калигула) будет ставить пост консула настолько невысоко, что пожелает назначить на него своего любимого коня.
Желая успокоить возмущенного Агриппу, Октавиан устроил пятилетний maius imperium proconsular и для друга, но ограничил его действие землями на востоке, пришедшими в некоторый упадок во время долгого пребывания принцепса в Испании. Агриппа, как говорят, отбыл в гневе, однако, по мнению историков другой школы, он просто использовал раздор, возникший из-за Марцелла, чтобы добиться у своего командира дополнительных для себя полномочий. Не желая заниматься карательными экспедициями, Агриппа предоставил этот неблагодарный труд легатам, а сам сидел в штабе на острове Лесбос, принимая послов от восточных царей.
Каковы бы ни были истинные мотивы Агриппы, борьба за престолонаследие прекратилась еще до конца года. В возрасте девятнадцати лет скончался Марцелл. Некоторые подозревали, что его отравила Ливия. Полностью такую возможность исключать нельзя, но следует иметь в виду, что ныне эта теория обязана своей популярностью роману Роберта Грейвза «Я, Клавдий», в котором Ливия, расчищая своему сыну Тиберию путь к престолу, избавляется от многих членов семьи.
Вероятнее всего, учитывая среднюю продолжительность жизни в Риме — двадцать девять лет, — Марцелл умер естественной смертью. Как и очень многие в том роковом году, он мог просто заболеть чумой.
Похоронили молодого человека в большом семейном мавзолее, который Октавиан строил для себя; он словно хотел, чтобы это произведение архитектуры напоминало всем: он, в отличие от поверженного соперника Антония, не намерен оставлять свой прах в каком-либо другом месте. По причинам не совсем понятным, но весьма ясно показывающим, насколько серьезно воспринимался вопрос о передаче власти, Октавиан предложил прочесть перед сенатом свое завещание, в котором Марцелл якобы едва упоминался. Сенат, разумеется, на прочтении не настаивал и принял слова Октавиана на веру.
После смерти Марцелла его шестнадцатилетняя супруга осталась бездетной вдовой, а Агриппа — первым в очереди на наследование. Октавиан очень быстро подчинился логике вещей и выдал дочь за Агриппу. Тиберий опять остался в стороне.
После всех этих событий 23 года до нашей эры произошло разоблачение заговора с целью убийства принцепса. До недавних пор среди историков было принято считать, что Дион, наш главный (но ненадежный) источник информации о заговоре, неверно относит его к 22 году до нашей эры и что заговор на самом деле предшествовал сделанным в 23 году до нашей эры изменениям в правительстве и был в некоторой степени их причиной. Современные исследования и анализ событий говорят в пользу первоначальной датировки Диона, и картина, таким образом, в корне меняется. Заговор был следствием предоставления Октавиану новых полномочий, а не причиной того, что он стал их добиваться; вопрос о преемнике тоже имел к нему отношение.
Первые настораживающие признаки проявились во время процесса над бывшим наместником Македонии Марком Примом, вторгшимся во Фракию без приказа сената. Как утверждала защита в лице Варрона Мурена, зятя Мецената, приказ исходил от принцепса. На последней стадии слушания Прим также заявил, что приказ ему передал молодой Марцелл (который, по счастью, успел уже умереть). Октавиан, не будучи вызван в качестве свидетеля, пришел на слушание и стал отрицать, что отдавал такой приказ. Мурена спросил, для чего Октавиан явился в суд. Ради общественных интересов, ответил тот.
У всех этих разбирательств и перепалок был весьма непростой и тревожный подтекст. Правду ли говорил Прим или лгал? Быть может, кто-то ввел его в заблуждение, передав ему ложный приказе целью дискредитировать Октавиана, которому в то время не полагалось вторгаться в бывшую в ведении сената провинцию, не имея на то достаточных оснований и тем более не уведомив сенат. Или же Марцелл решил пойти по стопам дяди и повести войска в битву, будучи совсем юнцом? И если так, то действовал ли он по собственной инициативе или же слушался кого-то другого? И не был ли этот «кто-то другой» Октавианом? И не думал ли Мурена, что Октавиан о чем-то умалчивает, раз он имел дерзость так настойчиво расспрашивать принцепса?
Дион дает нам еще один намек, однако выводов из него не делает. Хотя принцепс дал под присягой показания, некоторые из судей проголосовали за оправдательный приговор. Стали бы сенаторы так сильно рисковать, не будь они уверены, что Октавиан решил попридержать правду? И вслед за этим мы узнаем о раскрытии явно связанного с процессом заговора против Октавиана. Возглавляет его Фанний Цепион, республиканец, ничем более не прославившийся. Есть и другие участники, но из них назван только Мурена. Дело набирает обороты. Никого из обвиняемых сразу не арестовывают. Суд проходит в их отсутствие; ведет процесс Тиберий. Судьи признают подсудимых виновными, опять же не единогласно.
Заговорщиков, включая Варрона Мурену, приговорили к смерти за измену и казнили, как только поймали, так что в суде сторону обвинения никто даже не выслушал. Здесь словно старались замести какие-то следы; да так оно скорее всего и было. Противоречивость дошедших до нас сведений можно объяснить грубой попыткой замазать правду. Монархии всегда скрытны, особенно если притворяются республиками, и потом, мы уже видели примеры, когда Октавиан пытался утаить от общественности неблагоприятные для него сведения.
По Светонию, Меценат впал в немилость, рассказав своей жене Теренции, что ее брата, Мурену, будут судить. Благодаря ее предупреждению Мурене, вероятно, и удалось вначале ускользнуть, чем и объясняется его отсутствие на процессе, который вел Тиберий. Если Меценат и упал во мнении друга, то ненадолго. Мы вскоре узнаем, что он по-прежнему занимает положение доверенного лица и даже заявляет Октавиану: тот, мол, вознес Агриппу на неслыханную высоту, и теперь осталось женить его на Юлии — или же убить. Теренция, как известно, была в течение нескольких лет любовницей Октавиана. Сам Меценат состоял в связи с неким актером.
