Иоахим Гофман - Власов против Сталина. Трагедия Русской освободительной армии, 1944–1945
Со стороны 3-й армии Вооруженным силам КОНР было разрешено перейти американские линии колонной южнее Будвайса и тотчас продолжить марш в установленный район к северо-западу от Линца, т. е. в глубокий тыл американской армии, на австрийскую территорию. Войскам разрешалось взять с собой все свое оружие и материальную часть; американское командование даже поставило условие, что ни оружие, ни боеприпасы или прочее снаряжение не должны быть переданы немцам, и, кроме того, выдвинуло требование, имевшее лишь теоретическое значение, – освобождение союзных военнопленных. Офицеры и по 10 рядовых из каждой роты могли иметь оружие и в зоне интернирования. 3-я армия гарантировала всем русским солдатам невыдачу до конца войны. Их дальнейшая судьба должна была зависеть от политических решений. Бригадный генерал Дегер передал парламентерам два экземпляра этих условий сдачи, а также карту и потребовал в случае принятия возвратить подписанный генералом Власовым или генералом Трухиным экземпляр в течение 36 часов, отсчитывая с 18.00 6 мая 1945 г. [583] Одновременно было согласовано, что предварительно в установленную зону интернирования будет направлена в качестве квартирьеров группа из 7–8 русских офицеров. Делегаты вновь получили свое оружие и были препровождены назад к линии фронта.
Что означал такой результат переговоров? Во-первых, признание Вооруженных сил КОНР партнером по переговорам и, во-вторых, гарантию сложения оружия во внешне обходительной форме. Однако категорический отказ выполнить единственное условие должен был внушать опасения. Например, адъютант генерал-майора Ассберга, лейтенант Будков, вынес из беседы с американским переводчиком, офицером русского происхождения, неприятное впечатление, что американцы заботились только и исключительно о быстром завершении боевых действий, а все остальное их не интересовало [584]. После своего возвращения он настоятельно посоветовал друзьям добыть себе гражданскую одежду и попытаться в одиночку пробиться на юг. Тут было над чем подумать, т. к. при американской дивизии находился советский офицер связи, который к тому же попытался сблизиться с переводчицей Смирновой и шофером Трутневым. Во всяком случае, генерал-майор Трухин не счел себя вправе в этих условиях осуществить капитуляцию немедленно. Еще 5 мая из района расположения 1-й дивизии, при которой находился и Власов, прибыл генерал-майор Шаповалов с непонятным здесь указанием на то, что генерал-майор Буняченко намерен вмешаться в Пражское восстание и что ожидается подтягивание к Праге и южной группы РОА [585]. Генерал-майор Трухин, который полагал, что северная группа (1-я дивизия) соединится с южной группой в районе Будвайса, счел необходимым направить к Власову своего заместителя, генерал-майора Боярского, чтобы прояснить недоразумение и получить более детальные инструкции по вопросу капитуляции.
7 мая, поскольку от Боярского так и не поступило известий, Трухин, вопреки всем предостережениям, решился сам поехать в Прагу, чтобы обсудить ситуацию с Власовым. Перед этим он по инициативе полковника Нерянина подписал экземпляр акта о капитуляции и приказал полковнику Позднякову передать экземпляр американцам в случае, если он не возвратится до вечера. В армейском штабе стала заметна нервозность, т. к. 8 мая в 6.00 истекал срок ультиматума, а о Трухине тоже больше ничего не было слышно. Когда генерал-майор Меандров вечером 7 мая узнал в армейском штабе о капитуляции германского вермахта в Реймсе, было принято решение немедленно отправить в путь парламентеров [586]. Делегацию возглавил полковник Поздняков, в ее состав вошли также: член КОНР майор Музыченко, майор Тархов, майор Чикалов, капитан Агафонов, капитан Иванов, капитан Зинченко и переводчица Смирнова. Группа офицеров, покинувшая армейский штаб на двух автомашинах 7 мая в 18.00, добралась до штаба 11-й бронетанковой дивизии лишь 8 мая в 5.30, когда из-за всеобщей немецкой капитуляции каждая отдельная капитуляция уже потеряла силу [587]. Тем не менее подполковник Слайден, по настоятельной просьбе Позднякова и после консультации с бригадным генералом Дегером, согласился еще раз подтвердить установленные ранее условия, так что сдача считалась бы произошедшей еще до окончания войны [588]. Это было важно в том отношении, что русские солдаты могли теперь, с американской точки зрения, претендовать на статус военнопленных и не подпадали под неясное понятие «сдавшийся вражеский персонал» (Surrendered Enemy Personal). Подполковник Слайден сначала намеревался направить для инструктажа к русским частям американских офицеров, но затем отпустил делегацию через линии без них и дал ей надежное сопровождение. 8 мая в 14.00 полковник Поздняков возвратился в армейский штаб.
Поскольку до вечера этого дня от генералов Трухина и Боярского известий не поступило, генерал-майор Севастьянов как старший по должности попросил на офицерском совещании генерал-майора Меандрова, пользовавшегося всеобщим доверием, взять на себя командование южной группой РОА. Одновременно было решено перейти на занятую американцами территорию уже на следующий день. Колонны армейского штаба, офицерского резерва, офицерской школы и других армейских частей достигли на рассвете 9 мая Каплица (Каплице) и, беспрепятственно перейдя со всем оружием американские линии на участке 26-й пехотной дивизии под Крумау (Чески-Крумлов), были собраны в дворцовом парке на западной окраине города. Однако ситуация здесь была крайне неприятной. А именно, если бы, как опасались, советские войска прорвали американское охранение под Крумау, состоявшее лишь из одной роты, то русские оказались бы в дворцовом парке, расположенном на возвышении, в ловушке. Поэтому генерал-майор Меандров позаботился о разрешении на немедленный дальнейший марш на запад в духе соглашения, достигнутого с бригадным генералом Дегером. С этой целью он вновь направил генерал-майора Ассберга и полковника Позднякова в следующий по старшинству американский штаб. К делегации, направившейся сначала к генералу кавалерии Кёстрингу, присоединился по пути и полковник Герре, которого Меандров освободил от его обязанностей в отношении РОА [589]. Свидетельство Кёстринга, обладавшего столь высоким авторитетом, как полагали, могло пригодиться, чтобы разъяснить американцам, что РОА являлась независимой вооруженной силой, которая и снабжалась немцами лишь в кредит. Однако эмиссаров уже вскоре после отъезда задержал полковник Хендфорд, командир 101-го (или 104-го) американского пехотного полка, – он после угощения хотел направить их в штаб генерала танковых войск Неринга, которому подчинялись все военнопленные немецкие подразделения на этой территории. В штаб-квартире этого полкового командира, по другим данным – в штаб-квартире дивизионного командира, который, во всяком случае, держался очень корректно, произошел еще один неприятный инцидент [590]. Советский офицер связи задал Позднякову вопрос: «Что делаете здесь вы, адъютант генерала Власова?», на который тот коротко ответил: «Спасаем наши части». Затем советский офицер обратился к генерал-майору Ассбергу со словами: «А мы вас знаем, генерал!», плюнув ему на униформу. Такого рода действиями, не принятыми среди «джентльменов», американский командир, как пишет полковник Герре, «был крайне возмущен и тут же указал советскому на дверь». Далее, он не поддался и на требование того о задержании делегатов РОА на 2–3 дня. Генерал-майор Ассберг и полковник Поздняков добрались до штаба генерала Неринга и утром 11 мая возвратились в русский армейский штаб, находившийся теперь в Кладенске Ровне [ныне Кладне, Чехия. – Примеч. пер.], в 5 км юго-западнее Крумау. Стягивание перешедших частей южной группы РОА в лагерь, расположенный несколько далее на запад, было единственной уступкой, на которую пошли американцы. Через несколько дней частям было велено сложить оружие и считать себя военнопленными.
Армейскому штабу, офицерскому резерву, офицерской школе и прочим частям РОА все же удалось совершить переход в американскую зону беспрепятственно. Но как обстояло дело с запасной бригадой и 2-й дивизией РОА, расположенными на некотором отдалении, к северо-востоку от Крумау? Загадочным в этой связи остается поведение штаба 2-й дивизии, который еще утром 9 мая бездействовал в своей штаб-квартире в Сухентале-на-Лайнзице (Сухдоль-над-Лужници). Генерал-майор Трухин приказал самому командиру дивизии уже 6 мая (день спустя приказ еще раз повторил начальник оперативного отдела полковник Нерянин) подвести свою дивизию поближе к остальным частям армии. 8 мая генерал-майор Зверев участвовал также в совещании армейского штаба, так что он должен был знать о принятом там решении [591]. Еще до того как армейский штаб и другие части перешли 9 мая в американскую зону, в 4.00 во 2-ю дивизию был направлен майор Шейко, чтобы призвать немедленно тронуться с места. Но когда начальник германской команды связи майор Кейлинг, также получивший приказ о передислокации, хотел утром 9 мая донести генерал-майору Звереву об отбытии, то нашел его в неясном настроении [592]. Приходили и уходили вестовые. Зверев пригласил Кейлинга к завтраку и в конце концов попросил у него оружия: «Оружия, сколько Вы можете достать. […] Мы будем драться». Что он при этом имел в виду, хотел ли он только обеспечить при отходе охрану своих частей и защитить их от нападения, или он намеревался дать последний отчаянный бой, приходится только гадать. Во всяком случае дивизионному штабу уже не удалось своевременно отойти на запад, хотя он был хорошо оснащен автомашинами и имел достаточные запасы бензина. В ночь с 9 на 10 мая штаб дивизии был захвачен врасплох подразделением советской 297-й стрелковой дивизии (46-я армия, 3-й Украинский фронт). После возникшей перестрелки, как сообщил позднее начальник отделения контрразведки дивизионного штаба, капитан Твардиевич, генерал-майор Зверев раненым попал в руки противника. Но тем временем начальник штаба полковник Богданов, видимо, со своей стороны велел начать отход 2-й дивизии РОА [593]. Ведь, в отличие от частей полка снабжения, 2-го полка и других подразделений, отдельным частям, например, артиллерийскому полку, и большому числу солдат еще удалось своевременно перейти в американскую зону под Крумау [594].
