Гарун Тазиев - На вулканах
Протоптанной тропинки тогда еще не было. Шли прямо вверх по крутому южному склону центрального кратера. До сих пор перед глазами стоит неверная, предательская почва, похожая на почву других вулканов, покрытая беловатой или желтоватой коркой либо темным покрывалом пепла, под которым на вершине Этны нередко прячется толстый слой затверделого снега, защищенного пеплом от солнца и таяния, а старыми потоками лавы от тепла, идущего снизу. Огонь, снег, вода.
Из северо-восточного и центрального кратеров вырываются тяжелые клубы пара, ветер срывает их и уносит на запад. Все спокойно, вулкан тих и мирен. Над северо-восточным кратером различаешь вдали береговую гряду севера Сицилии, а за ней - Липарские острова и конус Стромболи с султаном.
Как дружба с человеком завязывается с первой встречи, так и первое соприкосновение с вулканом, да и с любой горой, внушает зачатки того чувства - уважения или даже любви, - которое начинаешь впоследствии питать к нему. В этом смысле можно сказать, что Этна постаралась на славу. Я даже забыл снеговые склоны Фудзиямы, котел Осоре-сана, пыхтение Попокатепетля и затерянные ледники андского Тупунгато.
Еще я забыл, что я художник: было бы дерзостью и даже святотатством пытаться хоть как-то изобразить на бумаге такую красоту. Быть может, именно тогда я дал себе слово никогда не рисовать вулкан и тем более извержение: боялся спугнуть овладевшее мной хрупкое ощущение неповторимой красоты. С тех пор я почти не нарушал зарока, разве что иногда, очень редко, пытался запечатлеть на бумаге скоротечный процесс зарождения нового эруптивного жерла да делал оттиски непритязательных литографий мирной Этны, предназначенные только для членов нашей экспедиции.
В те годы нас было совсем мало, порой мы ходили в горы и вовсе вдвоем с Тазиевым, причем я состоял кем-то вроде Санчо Пансы при этом вечном страннике. Что ж, мечтать можно и в одиночку, но заботы надо делить пополам. Денег у нас почти не было, и мы нередко выступали бродягами от вулканологии, делавшей в те годы свои первые шаги. В зависимости от обстоятельств я то горел энтузиазмом, то божился, что больше никогда, ни за что на свете...
Да! Плавая по волнам жизни, пользуясь почти полной независимостью как художник, радуясь улыбчивой снисходительности моей жены - Козочки как я ее зову, - побуждаемый дружескими чувствами к старине Гаруку, подталкиваемый пробуждающимся научным любопытством, а может быть, и терзаясь от эгоистических чувств - как это кто-то пойдет на Этну без меня! - я вновь и вновь отказывался от разумных планов, удобных тем, что их безболезненно можно было отложить, и послушно семенил вслед за Тазиевым.
Расставшись с ним в Японии, я встречал его на Аляске, и он тут же тащил меня в Заир, в Эфиопию, к "больному" или "новорожденному" вулкану... А между делом мы нет-нет да и вырывались на Этну, на нашу дорогую, невозмутимую и переменчивую гору, где, оккупировав новую обсерваторию и прогнав надоедливых экскурсантов, уже начинала обретать форму и крепнуть "банда Тазиева".
Подобно прочим наукам, вулканология не стояла на месте. Простого наблюдения, даже если оно велось по всем правилам, оказывалось уже недостаточно. Даже самое подробное описание происходящего не могло отдернуть завесу, скрывавшую интимные тайны огнедышащей горы. К нашим услугам отныне были самые различные научные дисциплины, чему способствовал живой интерес, вызванный повсеместно книгами и фильмами Тазиева. И к нам потянулись специалисты - геологи, геофизики, географы, геохимики, сейсмологи.
Большинство составляла молодежь, и из них вышли отменные горцы. Все они, мужчины и женщины, выпускники самых престижных институтов и скромные трудолюбивые инженеры, составившие костяк будущей команды Тазиева, быстро осваивались и чувствовали себя на вулкане как дома. В работе они пользовались множеством измерительных и самопишущих приборов. Приборы привозили к нам на машинах, доставляли по железной дороге или самолетом. Но для использования их на месте, то есть вблизи выходов горячих газов, у эксплозивных кратеров, фумарол, лавовых жерл, на участках фумарольных возгонов, требовалась целая армия "пехотинцев". Они должны были переносить все это с места на место, помогать ученым, кормить их, заботиться об их безопасности, дежурить ночами у приборов, словом, выполнять всю вспомогательную, черную, абсолютно необходимую, но не сулящую никакой славы работу.
Набрать этих "шерпов" поручили мне. И я набрал их у себя на родине, в горной области Юра, где у меня масса знакомых среди молодых горцев, лыжников, спелеологов, скалолазов, студентов, рабочих и крестьян. Платить им мы могли лишь присутствием при захватывающих проявлениях вулканизма и не сулили иной славы, кроме косвенной причастности к науке. Работали они не за страх, а за совесть, ибо наивно считали, что ученые, которым они в меру сил помогают, - самые лучшие в мире! Иностранные участники придавали нашей группе международный характер, и с каждым восхождением мы все больше ценили ее сплоченность и разнообразие. Уважение, с которым члены "клана" относились друг к другу, укрепляло чувство безопасности. Все знали всех, и все защищали всех. Если с кем-то случалась беда, товарищи делали все, что в их силах, шли на любой риск, чтобы ему помочь.
Из общей массы помощников выделилось несколько юношей и девушек, чьи природные свойства характера счастливо дополнялись знаниями в самых разных областях; они были механиками, специалистами по электронике, химиками, поварами, музыкантами, а при случае - клоунами. Они составили костяк шерпов вокруг бригады Тазиева, многие из них ездили с нами в долгие экспедиции в Африку, Индонезию, даже в Антарктику и другие места. Но лучше всего они проявляли себя на Этне. Привычные к суровой, но мирной природе, мои земляки-горцы открыли для себя необычную, отнюдь не мирную обстановку верхних склонов Этны, где порой кажется, что туда слетелись разом все ветры Земли.
Так мы и жили безвылазно на Этне небольшим отрядом - человек тридцать-сорок. Задраив все двери обсерватории, мы сидели в ней, как в подводной лодке, при скудном свете фонариков, наглухо законопатив все щелочки. Изнутри вулкан был не виден, поскольку строители почему-то обратили оконные проемы не в сторону кратера, что было бы более естественно, а в сторону лежащего на 3000 м ниже морского побережья! Ошибка эта, однако, оказалась для нас большой удачей: в теплую, солнечную погоду мы открывали двери, и в них, словно в раме картины, вырисовывались на переднем плане Монте-Фрументо и Монтаньола, за ними Монти-Росси, еще дальше - Катания, а дальше - широкие заливы Ионического моря...
Среди шерпов нашлось несколько любителей дельтапланеризма. Мы не раз парили в горном массиве Юра и других местах Альп; бесшумно пролетая над знакомыми пейзажами, мы как бы осуществляли вековую мечту человека о свободном полете.
В июне 1976 г. Тазиев организовал очередную экспедицию на Этну. Участников было много - как ученых, так и носильщиков, с собой везли огромное количество аппаратуры. Мы захватили свои "крылышки" и, пересекая полуостров по шоссе, время от времени взлетали со склонов. В одном горном калабрийском селении старики, принявшие нас вначале за обычных туристов, пришли в изумление, когда мы, разбежавшись поперек церковной площади, взмыли в воздух и стали парить на своих "палатках".
Тазиева наши дельтапланы почему-то не привели в восторг. Наверно, он опасался, что мы станем использовать просторную площадку лагеря, разбитого среди сосняков Серра-ла-Наве, в качестве посадочной полосы и тем самым нарушим нормальную работу специалистов. Мы дали торжественное обещание летать только в нерабочее время: до семи утра и после шести вечера. За это нам было позволено грузить свое имущество на экспедиционный джип вместо того, чтобы тащить его в гору на себе.
Хотя мы и имели опыт полетов под другими небесами, к незримому (или почти незримому) миру этнейской атмосферы следовало сначала привыкнуть. Открытая всем ветрам, она хороша для полетов, но вместе с тем и очень коварна своими завихрениями. Сначала мы с опаской взлетали с соседних невысоких склонов, потом, расхрабрившись, стали забираться все выше и выше. С Монтаньолы (2600 м) мы отправлялись в фантастические полеты над головокружительными утесами Валле-дель-Бове, над красивейшими кратерами Сильвестри. Мало-помалу мы знакомились с богатыми возможностями, равно как и с ловушками, подстерегавшими нас над Этной.
Однажды при благоприятном ветре мы спустились к Николози, последовательно оставляя под крылом лавовые поля, виноградники, сады, линии электропередач и, наконец, дома. Подлетая к Николози, мы не увидели ни одной приличной площадки, кроме автостоянки у подножия Монти-Росси. Не бог весть что, но делать нечего. Наш живописный групповой полет не остался незамеченным: жители селения вскачь понеслись к предполагаемой точке приземления, дабы с почестями встретить нас. Через десять минут на стоянке яблоку негде было упасть. Каким-то чудом нам удалось воткнуться между стеной автомашин и деревьями.
