Лив Нансен-Хейер - Книга об отце (Нансен и мир)
Для многих, вероятно, утешительно верить, что душа бессмертна, что есть иная жизнь, в которой дается вознаграждение за перенесенные в земной жизни лишения. Но здоровее и менее эгоистична вера в то, что наша жизнь протекает здесь и сейчас, что мы временное звено в непрерывной цепи от прошлого к будущему и что если мы продолжаем жить и в наших потомках, то только в силу наших мыслей и поступков, и поэтому мы обязаны как можно больше и лучше совершить в этой жизни. Такая вера усиливает в нас также чувство ответственности.
Раз все сущее подчинено законам природы, а способности, характер и свойства человека определяются наследственностью и приспособляемостью, конечно, не может быть и речи об ответственности и свободной воле. Воля также определяется преходящими причинами. Станет ли человек хорошим или дурным, моральным или аморальным, зависит от его наследственных свойств и от того, как на них повлияют воспитание и среда. Но к нашим духовным свойствам относится и ощущение свободы выбора, а вследствие этого — чувство ответственности за выбор. Самый ярый детерминист и тот совершает свои поступки, руководствуясь иллюзией того, что в случае сомнения конечное решение зависит от его воли. Очевидно, эта идея необходима для существования общества, и вряд ли ее можно искоренить из сознательной души, частью которой она является.
С этим учением о детерминизме связан старинный вопрос об изначальной целесообразности. Законы природы не допускают существование изначальной цели. Некоторые рассуждают, что, если бы не было цели, все существование было бы бессмысленно. Но это ничего не доказывает. Кто может утверждать, что вселенная должна иметь какой-то смысл? Вечные законы существуют потому, что существуют, они не могут устранить никакой причины, не устранив самих себя.
«Когда наш взор обращается звездной ночью к небесам, скользит по бесконечному пространству к иным млечным путям и мы восхищаемся удивительной громадностью вселенной, ее высоким величием, то мы чувствуем, что все это всегда было, всегда будет, и требование смысла и цели исчезает само собой, превращаясь в незначительную мелочь. Когда-то, бесконечно много времени тому назад, на этой маленькой планете возникла и развилась органическая жизнь, и когда-то она исчезнет. Не слишком ли много будет требовать, чтобы она еще имела и смысл — иной, кроме своей собственной изменчивости».
Но тем не менее на практике мы поступаем так, словно наша жизнь имеет какую-то цель. Эта идея, так же как идея свободной воли, глубоко коренится в человеческой природе, поскольку определяется вышеназванными причинами.
Очевидно, что так называемое материалистическое мировоззрение у многих людей потрясает самые основы их философских и религиозных убеждений. Но хуже всего то, что моральные идеи до сих пор были всегда связаны с религией, что общепринятые правила морали до сих пор основывались на суеверии. Обнаруживая свои ошибки и отбрасывая прежние убеждения, люди тем самым подвергаются опасности утратить этические основы, не находя взамен новых. Тогда они утрачивают душевное равновесие, и их моральные и социальные взгляды становятся жертвой поветрий времени.
Но несмотря на все это, мы мечтаем о новой эре человечества, об эре вечного мира, братства и добрых отношений между народами, о времени доверия и взаимопомощи.
...Нужно построить новый, здоровый моральный кодекс, соответствующий требованиям времени. И нужно уяснить себе, что законы морали не должны становиться велениями, которые исполняются из страха — подлейшего человеческого инстинкта, а исполняются они потому, что следование им ведет к счастью и одновременно служит на пользу личности и обществу.
Для того чтобы появилась надежда на лучшее будущее, нужно в первую очередь побороть страх. Нам нужно отбросить старые одеяния, которые уже отжили свое и не годятся для нового поколения, мы должны работать спокойно и уверенно, чтобы заложить основу этической жизни индивида и общества. В первую очередь мы не должны допускать, чтобы поддерживалась вражда между нациями, основанная на страхе.
Очень печально, что в международной политике совершенно отсутствуют моральные основы. Невозможно разрешить международные противоречия войнами. Война есть отрицание и рано или поздно приведет к гибели, а взаимопомощь, доброжелательность — явления положительные и создают основу для лучшего будущего. Но для решения этих проблем необходимо, чтобы каждая нация изъявила готовность идти на жертвы.
«Необходимо, чтобы чувство солидарности и любви к ближнему пронизывало все поступки и мысли. И мы всегда должны помнить, что любовь и терпимость — самые прекрасные деревья в лесу».
С тех пор я не раз вспоминала о своем необоснованном суждении по поводу статьи отца для «Форума» и часто о нем жалела. Но и до сих пор мне кажется, что я была не так уж неправа. Ибо лично я гораздо выше ставлю речь отца в университете Сент-Эндрюс. Ведь и она тоже своего рода мировоззрение, и это мировоззрение более горячее и непосредственное. Речь эта проникнута особым чувством ответственности, поскольку он обращался к молодежи, к молодым людям, у которых жизнь еще впереди и которые, он это чувствовал, послушаются только живого опыта, человеческой близости. Может быть, он и задумал так, чтобы эта речь стала свидетельством его мировоззрения? Он так сознательно построил ее на основании своего личного опыта, что эта мысль сама собой напрашивается.
Для отца его собственный жизненный подвиг вовсе не был естественным следствием его способностей и интересов. Постоянно жизнь ставила его перед трудным выбором, и ему приходилось сравнивать и взвешивать ее требования — сравнивать собственные планы и задачи, которые ставились перед ним другими людьми и осуществить которые он считал своим долгом, поскольку был ярко выраженным человеком долга. За всю жизнь он не освободился от строгих жизненных правил, внушенных ему старым христианином, адвокатом из Фрёена. Хоть он и не унаследовал христианскую веру своих родителей, но зато унаследовал их этические принципы и в своих поступках руководствовался ими. Ведь именно роль братства и любви к ближнему он неустанно подчеркивал и считал их решающими основами жизни цивилизованного общества.
Я глубоко уверена, что отец в основе был натурой религиозной, но свободной от религиозно-мифологических догм. В священном изумлении взирал он на бесконечность и величие вселенной и «преклонял колена у подножия вечности», как сам он выразился в своей речи «Наука и мораль» в Лондоне в 1907 году.
Усеянное звездами небо — самый верный друг в жизни, говорил он в этой же речи, оно всегда здесь, всегда дает мир, всегда напоминает тебе, что твои волнения, горести — преходящие мелочи.
Его воображение стремилось к неизвестному, но оно зиждилось не на пустом месте. Оно основывалось на знании и опыте и руководствовалось мыслью. Но все же он по всему своему складу был не просто ученым, его воображение идет от артистизма его натуры. Его сердце было восприимчиво ко всему прекрасному, ко всем добрым и нежным чувствам. В глубине души он был скромен и кроток.
Профессор Рагнар Йосефсон в одной речи, посвященной отцу, обратил внимание на то, что яркость его эмоциональной жизни по самому существу своему чужда ученому. У него чувства порой вторгались в науку. На протяжении всей своей жизни он, занимаясь наукой, постоянно боролся с другими стремлениями, а в конце концов отказался от нее ради задач более насущных, которые взывали к его чувству долга.
Даже как ученого его интересовала наука в ее отношении к человеку, та польза, которую она могла принести живой жизни. Поэтому в его личности и интересах не было противоречия между полярным исследователем и гуманистом. Он искал универсальной цели своей деятельности, и этим объясняется то, что в решающие поворотные моменты своей жизни он всегда выбирал ту задачу, которая в данный момент была важнее для человечества: в Норвегии — в 1905 году, в Вашингтоне — в 1917 и в Женеве — в двадцатые годы.
Не раз многообразие и разносторонность собственных интересов казались ему несчастьем. Я думаю, часто ему казалось даже, что он прожил неудачную жизнь, поскольку не сумел решительно ограничиться в жизни каким-то одним делом. В Сент-Эндрюсе он это даже сам говорит и особенно настоятельно советует сконцентрировать все усилия в той области, в которой, как ты сам чувствуешь, лежат твои способности. Он страдал, видя неуверенность, неустойчивость, разбазаривание способностей, и заставлял себя думать и действовать последовательно. Это стало решающим условием всех его достижений.
Сам он хорошо знал, что значит неустойчивость. Вероятно, после возвращения из экспедиции на «Фраме» он потому впал в такую тоску, что потерял прочное место в жизни. Он настолько весь отдался этой задаче, что не мог снести последовавшей затем пустоты. Найти новую цель удалось не сразу.
