Тамара Пономарева - Потаенная любовь Шукшина
Хочешь заслужить счастливую любовь
отстрадай несчастную...
"А что же Мария Шумская?" - спросите вы.
Она жива и здорова до сих пор. Живет в Майми на Алтае, учительствует.
После того как у нее с Василием Шукшиным произошел разрыв, наделавший много шума в Сростках, семь лет не выходила Мария Ивановна замуж. Тяжело перенесла она личную свою трагедию. Вела замкнутый образ жизни, может быть, схожий с монашеским. Потом встретила человека, который на время согрел оледеневшую душу молодой женщины, но прожили они вместе опять же недолго. Снова несколько лет приходила в себя. Сейчас вновь замужем, но детей нет.
Осознав в конце жизненного пути, что, оказывается, Василия Шукшина судьба отнюдь не баловала в этой самой Разлучнице - Москве, Мария Ивановна все простила ему по завещанному ей от дедов христианскому обычаю и до сих пор жалеет и тайком пишет воспоминания, в которых запечатлен не то всхлип, не то стон очарованной некогда чистой души человеческой:
В разном виде он был пригож и люб мне: в разговоре, в чтении книг, в отдыхе и даже в неумении танцевать. Мне были дороги серые глаза, ямочка на подбородке, тяжелая, вразвалочку походка.
До сих пор ставит Мария свечи в церквях в память о Василии, прошедшем жгучей молнией через ее неискушенное, юное сердце, оставив на нем неизгладимый рубец. А мне невольно вспоминается в этой связи Песнь Песней царя Соломона и рассказ Куприна "Суламифь". Не эти ли чистые, солнечные потоки исходят из уст царя, сраженного самоотверженной любовью Суламифи, принявшей искупительную смерть во имя того, чтоб торжествовала на земле всепостигающая власть любви человеческой, завещанной нам от Бога, чтоб подвигала она и других на высокие поступки и возносила до небес, равных себе!
Мне режиссер Ренита Григорьева рассказывала, что незадолго до смерти Вася признался: "Если в этом году мне удастся побывать на родине, найду Машу, низко-низко поклонюсь и скажу: "Прости меня, Машенька!" - поведала журналистке из "Комсомольской правды" Эвелине Азаевой Мария Ивановна Шумская, и при этом глаза ее наполнились крупными, чистыми слезами.
Именно Эвелина Азаева вывела, по-моему, главную человеческую формулу: "Жить надо так, чтобы даже покинутая тобой возлюбленная молилась о тебе и была счастлива уже тем, что ты вообще был".
А что же Шукшин? Действительно ли раскаялся?
Слезы у меня наворачиваются всякий раз, когда я читаю все в том же рассказе "Осенью", написанном в конце жизни Василия Макаровича и напечатанном после его гибели, несколько строк, которые, возможно, потрясли, как и меня, однажды двоюродного брата Шукшина Ивана Попова, угадавшего главную драму этого человека.
Скажите: да что особенного-то в этом рассказе "Осенью"? А есть кое-что, что и объяснять-то не нужно:
Всю жизнь сердце кровью плакало и болело.
Не было дня, чтобы он не вспоминал Марью. По первости было так тяжело, что хотел руки на себя наложить. Но с годами боль ушла. Уже была семья - по правилам гражданского брака - детишки были. А болело и болело по Марье сердце.
На этих пронзительных и горестных словах Василия Макаровича я и хочу закончить рассказ о романтической любви и разлуке, рожденных в глубине неподкупной и своенравной Сибири. Хочется верить, что однажды в алтайских музеях, да только ли там, появится фотография или портрет утаенной от всего мира Шукшиным, самой драгоценной из всех его тайн, которую он охранял как зеницу ока от посторонних глаз и нечистоплотных рук, его любимой женщины, незамутненный образ которой он пронес через всю свою жизнь. Свидетельствует об этом покаянный рассказ "Осенью" Василия Макаровича, в котором он испросил прощение у той, которую подарил ему на заре юности Алтайский край. Помнится, некогда о такой же любви написал и Сергей Есенин:
Мы все в это время любили,
А, значит, любили и нас.
Но ведь известно издревле по русской любовной магии, что для того, чтобы получить в жизни счастливую любовь,- увы, опять же это дается Божьим промыслом не всякому (счастливую любовь тоже нужно заслужить!),- человек должен обязательно отстрадать несчастную любовь, бывает, что и не одну. Что ж, судьба Василия Шукшина в том - самое красноречивое подтверждение.
"Миленький ты мой... Милая моя!"
И открывается мне следующее в противоречивых поступках второй жены Василия Макаровича, которая была на десять лет его моложе, русская красавица, известная далеко за пределами родной страны, когда она после смерти мужа переходила от одного мужчины к другому, что узнала она про эту страшную тайну своего мужа, и бунтовала ее душа против этой нерушимой связи, и билась она, как голубка, об острые ножи женской ревности, истекая кровью, но властно, как царица, продолжала не подпускать имя соперницы близко к миру Василия Макаровича, встав, как страж, на рубежах его духовного пространства. Ведь Лидия завоевала мужа всей своей многострадальной жизнью, приручила этого дикого барса, подчинила женской власти, вместе с любимым страдала и радовалась, смеялась и с вызовом пела:
Миленький ты мой,
Возьми меня с собой.
Там, в стране далекой,
Назовешь ты меня сестрой.
Милая моя,
Взял бы я тебя
Там, в стране далекой,
Есть у меня сестра.
Миленький ты мой,
Возьми меня с собой,
Там, в стране далекой,
Назовешь ты меня женой.
Милая моя,
Взял бы я тебя
Там, в стране далекой,
Есть у меня жена.
Миленький ты мой,
Возьми меня с собой,
Там, в стране далекой,
Назовешь ты меня чужой.
Милая моя,
Взял бы я тебя
Там, в стране далекой,
Чужая ты мне не нужна.
Потому поначалу не получалась у них эта песня, и много было сделано дублей, не в пример другим фильмам, чтоб зазвучала, наконец, нужная мелодия. Представляю, каких внутренних мук стоило это Лидии Николаевне, талантливой актрисе, бросившейся безоглядно за Василием, сжигая за собой все мосты. Ей-то хватило мудрости и мужества завоевать его и удержать до конца жизни возле себя, и успокоить этот, вечно взъерошенный бурунами и штормами, океан. Великая и непобедимая, слабая и сильная, гордая и ранимая, она-то воевала за расположение Василия Шукшина и дорожила каждым мигом общения с ним, оберегала от ненужных посягателей на его драгоценное время, и детей ему нарожала, и песней лебединой стала, а что до прошлого, так оно и у нее было. На этом они сошлись, как два заговорщика, партнера, равные друг другу и в горе, и в радости, два шекспировских героя, чтоб утеплить свое сосуществование в холодных, расчетливых коридорах кинематографического мира! Прости ты меня, Господи, если я не права.
Впрочем, тут я делаю отступление, передышку, некую паузу для себя: в причудливом мире кинематографа, полном тонов и полутонов, неповторимых соблазнов и оглушительных поражений, взлетов и падений, где баловней успеха и славы завтра могут безжалостно предать полному забвению, ты должен и сам быть причудливым, напоминать изменчивому вкусу толпы поклонников, что ты необычен, притягателен, что и ты можешь, как зарубежные дивы, менять мужей, как перчатки. Но это внешняя сторона, далекая от внутреннего состояния человека, которое порой никому не доступно, как сказал Шукшин.
И в этом отступлении есть доля правды касательно судьбы актрисы и жены известного российского кинорежиссера, жившего в эпоху строительства коммунизма, воспитанного на идеях Ленина, пришедшего в конце жизни к христианским истинам через все испытания, выпавшие на его долю.
Рожденные и жившие в век богоборчества, следовательно, и отрицания "Десятисловия", завещанного Человечеству великими Учителями, которое до сих пор не потеряло свою актуальность и нравственную основу, несмотря на возраст нескольких тысяч лет, Василий Макарович и Лидия Николаевна Шукшины на себе испытали разрушительную силу бездуховного существования страны. Не нужно забывать и того, что со времен Ивана Грозного не случайно на лицедеев постоянно были гонения. Глубоко верующие люди не могли принять мира артиста, вынужденного в себе совмещать и добро, и зло, служить Богу и Сатане, в силу своего предназначения. Потому и не могут быть артисты высоконравственными, благородными людьми... Через них происходит преломление всех чудовищных катаклизмов общества, которые они вынуждены проявлять своим талантом. В них самих постоянно ходят волны мировой скорби, как в "Солярисе", объемля непостижимое, они причастны к этим процессам, живут их состоянием, пропуская через сердце. Иногда происходящее на сцене становится сутью актера, он начинает путать реальное с искусством перевоплощения. Конечно, артисты не могут не соотносить свой образ существования в обществе с высоким морально-нравственным законом жизни, но постоянно провоцируемые на сцене низменные чувства порой испытывают духовную целостность на разрыв.
Не забывайте, что артист зависим от многого - от политического курса, от настроения и пристрастий режиссера, от симпатий зрителей и многого другого. Он постоянно в борьбе - за свою популярность, за занятость, за режиссера, за зрителя, за свою выживаемость, теряя в этих мелочах лучшие человеческие качества!..
