Коллектив авторов - Африка. История и историки
© Цыпкин Г. В., 2013
М. С. Курбак. Южная Африка и мир глазами Дж. М. Кутзее и Н. Гордимер
Дайте нам уехать в другую страну,
Не твою или мою.
И начать все сначала.
В одном из своих интервью Дж. М. Кутзее сказал: «Мы можем думать, что мы любим какого-то писателя, потому что он открывает нам глаза, но на самом деле мы любим его только за то, что он поддерживает наши предрассудки»[640]. Увы, очень часто это действительно так. Мы считаем писателя хорошим, если его взгляды и идеи совпадают с нашими собственными. Но, пожалуй, есть и исключения. Писатели, способные заставить нас задуматься и по-новому взглянуть на какие-то стороны нашей жизни и истории. Среди них – двое южноафриканцев, удостоенных Нобелевской премии в области литературы, – Джон Максвелл Кутзее и Надин Гордимер. Сложно ставить этих двух писателей рядом – настолько они разные. Но все же в их творчестве есть нечто общее. Они родились и выросли в одной стране – Южной Африке – и прожили там бо́льшую часть своей жизни, они размышляли над историей ЮАР и пытались взглянуть на нее в контексте общемировой истории. О том, как видели себя и свой народ Дж. М. Кутзее и Н. Гордимер, как развивались и трансформировались их исторические взгляды, пойдет речь в этой статье.
«Лабиринт моей истории». Кутзее и Гордимер о прошлом, настоящем и будущем Южной Африки
«Сегодня, когда политика стала религией, я смотрю на роман как на одну из последних форм атеизма»[641], – цитировал Кутзее в одном из своих интервью слова другого известного писателя, Милана Кундеры. Кутзее и Гордимер большую часть своей жизни прожили в Южной Африке при режиме апартхейда, раздельного существования и развития людей разных рас. По законам апартхейда все контакты между людьми разных рас в быту и в трудовой деятельности были сведены к минимуму. Каждой расе отводилось свое место в иерархии: белым – самое высокое, черным – самое низкое. Особое положение белых, существовавшее и прежде, законодательно закреплялось множеством привилегий. Права же черного населения сводились к минимуму. Политические организации, выступающие против этих порядков, запрещались. За надзором над соблюдением расовых законов неустанно следила полиция, а также органы цензуры.
После расстрела полицией мирной демонстрации в Шерпевилле в 1960 г. и провозглашения собственной независимости от Британского Содружества в 1961 г. ЮАР окончательно оказалась в изоляции от всего мира. Южноафриканские писатели стали фактически заложниками сложившейся ситуации: их произведения, публиковавшиеся в том числе и за пределами ЮАР, оказались своеобразным окошком, через которое люди из других стран могли взглянуть на то, что происходило в Южной Африке. На церемонии вручения Иерусалимской премии[642] в 1987 г. Кутзее подчеркивал эту особенность южноафриканской литературы второй половины XX в.: «Южноафриканская литература – это литература в тисках… Она ниже, чем полноценная социальная литература, так как она противоестественно занята властью и скованна ею, неспособна переместиться от элементарных дискуссий о доминировании и подчинении к огромному и сложному миру, находящемуся за их рамками»[643]. Действительно, большинство южноафриканских писателей 1950–1990-х годов сделали свои произведения главным способом выразить свою политическую позицию. Литература стала во многом походить на пропаганду.
Надин Гордимер, хотя и могла воспользоваться всеми привилегиями белого человека в ЮАР, все же встала на позицию бескомпромиссной борьбы с расовой дискриминацией. Главным оружием в этой войне для нее стало творчество. Она считала и продолжает считать, что у писателя есть моральный долг, который состоит в том, чтобы «объяснять жизнь»[644]. «Писатель, – говорит Гордимер, – становится историком неописанных событий, посредником между историей и воображением»[645]. По сути роль писателя приравнивалась к роли историка, а точнее – летописца. В своих произведениях Надин Гордимер стремилась как можно точнее передать то, что происходило с ней и многими другими в Южной Африке эпохи апартхейда. Она писала о расовой сегрегации, борьбе черного большинства за власть, межрасовых отношениях. Хотя в одном из интервью она признавалась, что стремление к такому острому политическому и социальному акценту романов не было ее изначальной целью: «Если вы родились в Южной Африке и у вас белая кожа, вы будете избавляться от шелухи, будто луковица. С вас постепенно пооблетят все условности, к которым вы привыкли с детства. Я по натуре не любительница политики <…> и, полагаю, живи я в другой стране, я бы таковой и осталась»[646].
Но в Южной Африке держаться в стороне от политики невозможно, считает Гордимер. Такой же путь осознания проходит и героиня самого известного ее романа «Дочь Бургера» («Burger’s Daughter», 1979 г.). Роза Бургер – дочь убитого главы коммунистической партии ЮАР (КПЮА). После смерти отца его соратники думают, что дочь продолжит дело отца в борьбе с режимом апарт-хейда. Но вместо этого Роза решает покинуть страну, убежать от политики и начать жизнь заново, за границей. Однако вдали от родины она впервые осознает, как на самом деле ее тревожит ситуация в Южной Африке, она пытается осмыслить апартхейд, в условиях которого выросла, законы которого стали причиной смерти ее отца. И приходит для себя к выводу: «…настоящее определение одиночества <…> – это жизнь без ответственности перед обществом». Она возвращается в ЮАР, чтобы продолжить борьбу с апартхейдом, начатую ее отцом.
Кутзее начал писать свои первые романы в начале 1970-х годов. Бежав из ЮАР в 1960-х годах, он имел возможность жить за границей и наблюдать со стороны все, что происходило на родине. Это заставило его задуматься об истоках не только самой политики апартхейда, как таковой, и основах господства белых в ЮАР, но и о сути самого колониализма и империализма. В Лондоне он проводил много времени в библиотеках, читая о первых переселенцах, об экспедициях европейцев в Африку, о покорении африканских народов. При этом Кутзее не преследовал цели перенести исторические факты в свои произведения. Он хотел создать романы, ценные сами по себе теми идеями и сюжетами, которые в них присутствуют, а вовсе не степенью точности в передаче исторической эпохи и событий, на фоне которых происходит действие[647]. В противовес общему стремлению южноафриканских писателей того времени к «реализму», Кутзее ставил целью создать «роман, который содержит собственные парадигмы и мифы… чтобы выявить мифический статус самой истории, демифологизировать ее… Например роман, проблемы которого лежат за рамками классового конфликта, расового конфликта, гендерного конфликта или любого другого противостояния, вокруг которого строятся история и исторические дисциплины»[648]. Таким образом, для Кутзее южноафриканский материал был лишь основой для того, чтобы порассуждать об общемировых процессах.
В одном из интервью в 1987 г. Кутзее подчеркивал, что ситуация в Южной Африке тесно связана с глобальным историческим процессом, и добавлял: «Я с недоверием отношусь к тенденции разделения европейского и южноафриканского контекстов, потому что я считаю, что наш исторический опыт по-прежнему един и по большей части связан с колониализмом»[649]. Именно поэтому в своем первом романе – «Сумеречная земля» («Duskland») – он напрямую соотнес колониальное завоевание Южной Африки и политику США во Вьетнаме. При этом Кутзее интересует главным образом психология отношений раба и господина, того, кто вообразил, что его народ выше других и дал тем самым себе право на насилие над людьми, принадлежащими к иному народу, нации, расе.
В 1980 г. Кутзее опубликовал роман «В ожидании варваров» («Wailing vor the Barbarians»). Несмотря на то, что в произведении присутствовали черты, явно связывавшие его с реалиями ЮАР времен апартхейда, Кутзее, по его собственным словам, создавал книгу об «отношениях между авторитарным государством и его жертвами… о воздействии насилия на сознание человека»[650]. В центре сюжета – судьба одного человека, Судьи, который за стремление иметь свой собственный взгляд на вещи и сострадание лишается всех постов и сам оказывается осужденным и униженным. Помимо проблемы взаимоотношений между государством и личностью, в романе Кутзее обозначена тема, которая становится все более актуальной не только для Африки, но и, пожалуй, для всех стран мира. Империю, где происходит действие книги, окружают якобы враждебные племена «варваров», которых когда-то оттеснили с этой территории. Аппарат пропаганды Империи постоянно провоцирует среди граждан слухи о том, что «варвары» хотят напасть на Империю и вернуть свои земли. И хотя главный герой относится к этим страхам скептически, он все же считает справедливым, если «варвары» действительно свергнут Империю: «Мы считаем эти места своими, частью нашей Империи… Но они, эти варвары, считают иначе. Мы живем здесь уже более ста лет… но они все равно считают, что мы здесь в гостях, временно… И они не сомневаются, что недалек тот день, когда мы сложим свой скарб на телеги и отбудем восвояси, туда, откуда прибыли»[651]. Действительно, прошло чуть больше 10 лет, и Южная Африка дождалась прихода к власти «черного большинства» – тех, кого белые южноафриканцы притесняли на протяжении почти полувека.
