Кирилл Гусев - Партия эсеров: от мелкобуржуазного революционаризма к контрреволюции
Отряды «народной армии» бесчинствовали и мародерствовали в деревнях. У крестьян Чермесской волости такой отряд отобрал без расписок и уплаты 30 лошадей, а его командир поручик Немчинов-Уфимец собственноручно выпорол секретаря и старосту деревни Степановки, осмелившихся не подать ему вовремя подводы. Другой отряд заставил крестьян этой же деревни уплатить контрибуцию в 4 тыс. рублей, а в соседней отобрал у жителей 8 тыс. рублей718.
Даже меньшевики выступили с критикой политики Комуча в деревне. «Настроение крестьян в селах, особенно там, где есть помещичьи имения, подавленное, замученное… — писала их газета «Вечерняя заря», — жестокая расправа с лицами, взятыми под подозрение, и, главным образом, возвращение помещиков — внушают населению дурные предчувствия, в то же время прекрасно себя чувствуют вернувшиеся в свои владения помещики. Они разъезжают, облаченные в отличия и доспехи, по деревням, снимают какие-то «допросы», расставляют караулы по своим владениям, грозят казаками, «бараньим рогом» и т.д. А крестьяне жмутся и копят злобу… Захваты земель помещиками приняли грозные размеры»719.
На территории, подконтрольной Комучу, свирепствовали контрразведка белочехов и учредиловская контрразведка во главе с эсером Коваленко. Вместе с членом Учредительного собрания министром Самарского правительства Климушевым он был руководителем и вдохновителем террористических актов против населения. Повсеместно вводились военно-полевые суды, но «демократам» этого показалось недостаточно, и осенью 1918 г. в Самаре был создан чрезвычайный военно-полевой суд, применявший лишь одну меру наказания — расстрел. Арестовывали за «резкие выражения в адрес Учредительного собрания», за участие в разделе помещичьих имений, за то, что кто-то из родственников находился в рядах Красной Армии, за принадлежность к большевистской партии.
Под арест брали участников Октябрьского вооруженного восстания, советских работников, участников борьбы с белогвардейским мятежом и просто подозреваемых в политической неблагонадежности. В самарской тюрьме, рассчитанной на 700 заключенных, в августе — сентябре их находилось более 2 тыс. Были переполнены и все другие тюрьмы. Когда незадолго до освобождения Самары Красной Армией эсеровское правительство стало эвакуировать заключенных, то в первом эшелоне было отправлено в Иркутск 2700 человек. Из них доехали до места назначения 725 человек, 2 тысячи погибли в пути720.
Политика «Комитета членов Учредительного собрания» вызывала все более ширившееся недовольство трудящихся. Возмущенное крестьянство отворачивалось от эсеров. Оно отказывалось посылать новобранцев в «народную армию», и объявленный в нее набор «добровольцев» полностью провалился. Принудительно набранная армия Комуча таяла от повального дезертирства. Крестьяне прямо заявляли: «Буржуев защищать не пойдем». Не помогали ни угрозы, ни репрессии. При подавлении восстания в трех волостях Бугурусланского уезда Самарской губернии каратели расстреляли более 500 человек721. В ответ на подобные акты в селах стали формироваться партизанские отряды для борьбы с Комучем.
Так выглядела на практике эсеровская политика «уничтожения трений», т.е. потворства буржуазии, антинародная сущность которой рассеивала иллюзии мелкобуржуазной массы и восстанавливала трудящихся против Комуча. Не нужен он был и буржуазии, которая поддерживала его лишь до поры до времени. Вначале буржуазия даже «пожертвовала» Комучу 30 млн. рублей. Однако она стремилась к полной хозяйственной самостоятельности и ничем не ограниченной эксплуатации труда капиталом. Ее не устраивала половинчатая политика, она была недовольна игрой в демократию.
Буржуазия владела средствами производства, распоряжалась банковскими капиталами, опиралась на монархически настроенное офицерство «народной армии». Она чувствовала свою силу и не хотела признавать правомочность Учредительного собрания старого состава, социализацию земли, рабочие организации, коллективные договоры. Ее представители требовали «обуздать» рабочих, снизить налоги с представителей имущих классов, выдвигали все более настойчивые притязания на политическую власть.
Конфликты между буржуазией и учредиловцами возникали все чаще, военщина не считалась с Самарским правительством и его учреждениями, а кадеты все решительнее наступали на «Комитет членов Учредительного собрания». Лидер самарских кадетов Кудрявцев, например, выступил в газете «Волжский день» со статьей, в которой доказывал, что Комуч является лишь осколком Учредительного собрания и не может быть его полномочным правопреемником, поскольку часть не может заменить целое722. Буржуазия считала Самарскую учредилку переходным явлением, неизбежным злом, с которым пока приходится мириться, и ждала лишь подходящего момента для установления «сильной власти». Эсеровское правительство изживало себя.
О кризисе «демократической контрреволюции» и надвигавшемся крахе политики мелкобуржуазной демократии свидетельствовало и положение в Сибири. Обосновавшись в Харбине, Временное правительство автономной Сибири вступило в связь с «Дальневосточным комитетом активной защиты родины и Учредительного собрания», который возглавлялся генералом Хорватом, с «правительством», сформированным в Пекине, в которое входили брат бывшего председателя Временного правительства князь Львов, крупный промышленник и финансист Путилов и адмирал Колчак, и с атаманом Семеновым, командовавшим так называемым особым отрядом. Уже тогда Дербер сделал Колчаку первое предложение занять во Временном правительстве пост военного министра. «Правительство» Дербера вело усиленные переговоры с союзниками, стремясь получить поддержку в первую очередь США и Англии, которые должны были, по его мнению, «двинуть к Уралу свои отряды вместе с войсками Сибирского правительства»723.
Отбывая на Дальний Восток, Временное правительство Дербера оставило в Томске и Ново-Николаевске своих уполномоченных — членов Учредительного собрания эсеров П. Я. Михайлова, Маркова, Линберга и председателя Томской уездной управы Сидорова. После занятия белочехами Ново-Николаевска они объявили себя местной властью, назвавшись «Западно-Сибирским комиссариатом». Структура этого органа была однотипной с Комучем: правительственная коллегия из эсеров и аппарат уже не чисто эсеровский, а с участием, и значительным, представителей буржуазии. «Комиссариат» провозгласил «восстановление нарушенного большевиками правильного товарообмена», создание военной силы «для утверждения народовластия», восстановление органов управления, существовавших при Временном правительстве, «всемерное содействие скорейшему возобновлению работы Всероссийского Учредительного собрания».
«Западно-Сибирский комиссариат» не решился сразу отменить все постановления и декреты Советского правительства. Так же как и Комуч, он предлагал сохранить Советы, лишив их власти и превратив в профессиональные организации рабочих, настаивал на соблюдении закона о земле, принятого Учредительным собранием, и сохранении земельных комитетов. Такая политика не устраивала «деловой аппарат» правительства, который, следуя устремлениям буржуазии, хотел скорее покончить и с декретами Советской власти, и с Советами, восстановить частную собственность на землю и денационализировать всю промышленность.
20 июня 1918 г. в Томске состоялось совещание членов Сибирской областной думы, которые предложили министрам Сибирского временного правительства, находившимся на захваченной белочехами и эсерами территории, — Вологодскому, Крутовскому, Патушинскому, Михайлову и Шатилову — приступить к исполнению своих обязанностей. Можно было оспаривать это решение с юридической стороны, но за спиной пятерки стоял командующий армией «Западно-Сибирского комиссариата» Гришин-Алмазов. «Комиссариат» был отстранен от власти и распущен. Так был нанесен еще один удар по эсеровской мелкобуржуазной демократии. Председателем «Временного сибирского правительства» ввиду отсутствия Дербера стал Вологодский, а Дербер и его группа, получив известие об этом, поспешили признать и приветствовать новую власть.
Сибирское правительство уже не было чисто эсеровским. Его глава в свое время избирался в Государственную думу по списку кадетов и далеко не разделял эсеровских взглядов, хотя формально и числился членом этой партии. Правительство придерживалось более решительной и контрреволюционной политической линии. Оно аннулировало декреты Советской власти, провозгласило возврат владельцам всего национализированного имущества: предприятий, домов, земли. У Сибирского правительства «демократической» была лишь вывеска с эмблемой Учредительного собрания, а реальная власть находилась в руках белогвардейских отрядов, на штыках которых оно держалось и которые с первых же дней предпринимали попытки убрать эсеров из правительственных органов.
