Кирилл Гусев - Партия эсеров: от мелкобуржуазного революционаризма к контрреволюции
«Оторванность ЦК от масс стала очевидной, ибо «низы» партии даже не предполагали порой о возможности тех событий, которые развернулись в центре, — говорилось в брошюре, выпущенной саратовскими левыми эсерами. — В то время когда низы партии в местных Советах и их органах… продолжали участвовать в классовом строительстве, быть тесно и непосредственно связанными с рабочими массами, в то время как они развертывали широкую легальную культурную и экономическую подготовку, ЦК… все больше удалялся от низов, идейно расходился с ними. Словом, «верхи» партии жили своей идейной жизнью, «низы» — своей, совершенно противоположной»697.
Мятеж вызвал глубокий внутренний кризис в партии. Авантюризм руководителей довел ее до прямого раскола, и не только политического, но и полного организационного краха. Июльский мятеж до конца вскрыл ненормальные отношения, которые сложились на основе общеэсеровских традиционных взглядов на роль вождей и масс между «верхами» и «низами» партии.
Многие левоэсеровские организации уже в момент мятежа и сразу после него выступили с заявлениями, в которых осуждалась политическая и тактическая линия ЦК, и отмежевались от нее. Полный развал местных организаций констатировал Московский комитет левых эсеров. Целиком вышла из партии Пресненская районная организация, а Сокольническая заявила о намерении выйти. В Бутырском районе «отказались от ЦК и тактики партии» председатель районного комитета и его заместитель, а из активных работников осталось только двое698. Тульский губком левых эсеров, осудив политику своего ЦК, принял постановление о роспуске организации699.
Фракция левых эсеров Волховского уездного Совета Орловской губернии телеграфировала в Москву: «Позор предателям революции. Уходим из партии… Приветствуем съезд и коммунистов и желаем успеха в работе»700. Левоэсеровское большинство Обояньского уездного Совета Курской губернии заявило, что отказывается от партии и «будет поддерживать Советы и центральную власть»701. «После 6 июля организация совсем распалась, — сообщали из Вологодской губернии, — члены ее стоят на разных платформах. С уездными организациями связи нет, и, что в них делается, неизвестно»702.
То тут то там, отмежевываясь от партии, возникали разного рода группы. Пермские левые эсеры назвали себя «независимыми левыми социалистами-революционерами», острогожские — «независимой советской группой революционных социалистов», елецкие — «партией революционного социализма». Из состава фракции V съезда Советов, кроме той ее части, которая осталась верной своему ЦК, и другой, перешедшей к большевикам, возникла еще и третья, так называемая «фракция независимых левых социалистов-революционеров», также осудившая мятеж703.
На следующий день после левоэсеровского мятежа В. И. Ленин, отвечая по прямому проводу К. А. Мехоношину, говорил: «Я не сомневаюсь, что безумно-истеричная и провокационная авантюра с убийством Мирбаха и мятежом центрального комитета левых эсеров против Советской власти оттолкнет от них не только большинство их рабочих и крестьян, но и многих интеллигентов»704. Среди левых эсеров были и отъявленные враги Советской власти, но встречались и просто заблудившиеся в политике люди, искренне верившие, что они действуют в интересах социализма. Они стали покидать ряды своей обанкротившейся партии, когда увидели, что ее руководители ведут их прямо в объятия контрреволюции.
Как и предвидел В. И. Ленин, не только рабочие и крестьяне, но и лучшая, наиболее сознательная часть левоэсеровской интеллигенции, убедившись в правильности политики большевистской партии и Советского правительства, отказалась от поддержки авантюристической, антинародной политики своего Центрального комитета. Все это неизбежно привело партию левых эсеров к расколу.
Инициативу официального раскола партии взяли на себя лидеры Саратовской организации. 9 июля Саратовский комитет левых эсеров разослал губернским организациям партии телеграмму следующего содержания: «Саратовский комитет, осуждая участие левых эсеров в московских событиях, считая их выступление результатом всей тактики партии, принятой на IV съезде Советов, и приглашая товарищей, стоящих на платформе Саратовской организации, оставаться на своих местах в Советах, выступая от местных организаций, созывает в Саратове 20 июля Всероссийскую партийную конференцию с представительством 2 от губернии и по 1 от уезда на основании платформы, напечатанной в «Знамени революции», органе Саратовского комитета»705. После получения этой телеграммы в Воронеже губернский военком Голенко сообщил ее текст в Совнарком и получил ответ В. И. Ленина: «…телеграмма из Саратова заслуживает доверия и распространения, ибо исходит от людей, искренне осуждающих авантюру левоэсерского цека»706.
Платформа Саратовской организации левых эсеров призывала к «оздоровлению тактики партии» под лозунгом: «Классовая борьба единым фронтом с большевиками против всех врагов Советской России во имя торжества социальной революции»707. Эту точку зрения разделяла и группа работников центральных органов партии во главе с Колегаевым. Объединившись, обе группы опубликовали 14 сентября 1918 г. в первом номере газеты «Воля труда» совместное заявление, в котором объявили о созыве 25 сентября съезда членов партии левых эсеров, признающих «1) недопустимость насильственного срыва Брестского мира; 2) недопустимость террористических актов на советской территории от имени советской партии; 3) недопустимость активной борьбы с правящей партией коммунистов в целях насильственного захвата власти; 4) недопустимость всей той политики, которая затемняет в массах классовый характер революции, идущей через гражданскую войну к социализму».
Состоявшийся затем съезд образовал партию «революционных коммунистов» и принял обращение, в котором заявил, что только через упрочение Советской власти трудящиеся могут добиться победы. В обращении новой партии к массам подчеркивалось, что она будет проводить тактику искреннего сотрудничества с большевиками, главной руководящей силой революции.
Одновременно с «революционными коммунистами» возникает и партия «народников-коммунистов». Инициаторами ее создания были члены Пресненской организации левых эсеров, группировавшиеся вокруг газеты «Знамя борьбы». 28 июля 1918 г. представители этой группы покинули Московскую общегородскую конференцию левых эсеров, отказавшись присоединиться к предложенной ее большинством антисоветской резолюции. 1 августа состоялось организационное собрание группы, на котором было решено «пересмотреть отношение к трем моментам, определяющим нашу тактику», — Брестскому миру, участию в органах власти и взаимоотношениям с другими политическими партиями — и создано бюро для оформления организации. 18 августа бюро приняло программный манифест «народников-коммунистов», который был опубликован в газете «Знамя трудовой коммуны». В августе небольшую фракцию «народников-коммунистов» создали левые эсеры — делегаты V съезда Советов Петроградской губернии во главе с Обориным.
21—24 сентября 1918 г. в Москве состоялась I конференция, на которой присутствовало 40 делегатов от 20 организаций, положившая начало официальному существованию партии «народников-коммунистов». В резолюции конференции по текущему моменту указывалось, что в своей политике партия подчиняется воле большинства и своей главной задачей считает борьбу «совместно в полном контакте со всеми партиями социального переворота за осуществление социальной революции»708. «Народники-коммунисты» заявили о бесповоротном разрыве с эсерами, полном признании Советской власти и решений V съезда Советов, одобрении политики большевиков и намерении принять активное участие в советской работе. В избранное конференцией Центральное бюро вошли Г. Д. Закс, А. Оборин и др.
Та часть партии левых эсеров, которая осталась верной политической линии ЦК и ушла в подполье, осенью 1918 г. оказалась в одном строю с правыми эсерами, звезда которых как лидеров «демократической контрреволюции» стала в это время закатываться.
Глава одиннадцатая
КОНЕЦ «ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ КОНТРРЕВОЛЮЦИИ»
Гражданская война, писал В. И. Ленин, «начиналась сплошь и рядом при участии в союзе против нас и белогвардейцев, и эсеров, и меньшевиков». Однако логика ее развития «всякий раз неизбежно приводила к тому, что все эсеровские учредиловские, меньшевистские элементы оказывались, путем ли государственного переворота или без него, оттесненными на задний план, и во главе белогвардейщины выступали целиком элементы капиталистические и помещичьи. Это было и в правлении Колчака и Деникина, и во всех многочисленных более мелких правлениях и нашествиях на нас»709. Олицетворявшие «демократическую контрреволюцию» эсеро-меньшевистские правительства, создавая во имя защиты «народовластия» на иностранные субсидии отряды во главе с монархистски настроенными офицерами, восстанавливая буржуазно-помещичьи порядки, расчищали дорогу для белогвардейской диктатуры, уступали место прямым ставленникам империалистической буржуазии и наиболее реакционных буржуазно-помещичьих кругов. Примером тому может служить история Комуча710.
