Андрей Буровский - «Отречемся от старого мира!» Самоубийство Европы и России
Анабаптистам, наверное, произведения Горького тоже очень понравились бы; такая картина мира очень соответствовала их вере, Но вообще-то хочется хотя бы перерыва в живописании мерзостей. И в мерзком описании того, что должно бы, по идее, осмысливать человеческую жизнь.
Все «буржуи» у Горького противны — в том числе и все интеллигенты. А положительный герой кто? Конечно же, «борец за правое дело» — профессиональный революционер, как Павел в «Матери» или, на худой конец, бунтовщик Фома Гордеев — он-то хороший, а все остальные — дрянь дрянью. Но не обязательно борец. Весьма положителен и уголовник Челкаш, противопоставленный отвратительному крестьянскому сыну, который хочет собственности. Челкаш — это социально близкий!{156}
И у других писателей околобольшевицкого круга то же самое. Единственные привлекательные герои у Ильи Эренбурга — или революционеры, или уголовники. Вроде некоего молодого человека, который вернулся с фронтов Первой мировой и с тех пор живет воровством и подачками, ночует в парках, словом, ведет жизнь бродяги.{157} Очень положительный персонаж, в отличие от его нелепых глупых родственников, предпринимателя и профессора. Старые дураки не понимают, что старый мир кончился, и тем более не радуются этому. А юноша проникся и живет соответственно.
Мир Горького и Эренбурга — типичный пример авторской фантазии, в которой жить ну совершенно не хочется. Дело даже не в том, что описываются вещи очень непривлекательные, а в том, как они описываются. Опыт авторов? Но ведь и Олдингтон, и Толкиен — тоже солдаты Первой мировой. Оба бежали в редеющей цепи; оба слышали, как чавкают пулеметные пули в тех, кому повезло меньше; оба мучились «медвежьей болезнью» от стресса и скверной пищи под артиллерийским огнем, в загаженных мокрых окопах. Опыт одинаковый — но первый вышел через него на «Англию-суку», а второй почему-то создал новое направление в литературе, фэнтези, и написал несколько на удивление светлых книг.{158}
Мир романов и рассказов Алексея Толстого хоть чуть приятнее колорита Эренбурга. Но стоит ему написать нечто «партийное» — и появляется странный мир, в котором после сближения с некой звездой почему-то никому не хочется работать и зарабатывать деньги, рабочие не слушаются буржуев и вообще весело бродяжничают и пьянствуют, а поддержание порядка, создание каких-то ценностей полностью перестало интересовать людей.
Позже, когда Сталин начал строить некую систему хотя бы относительно нормальной жизни в одной отдельно взятой стране, пришлось еще последовательнее изъять из оборота многие тексты большевиков, а оставляемые очень сильно подкорректировать. Скажем, «Конармия» Иосифа Бабеля с каждым изданием становилась все более бесцветной и «политкорректной». Сцены немотивированных убийств, массовых расстрелов, истребления близких родственников врагов, групповых изнасилований, самых разнообразных преступлений вымарывались из сочинений оплота советской литературы и строителя светлого будущего. Только после 1991 г. тексты «Конармии» стали печатать без сокращений и вымарываний.{159} У Бабеля почти нет сцен, в которых они глумятся над «нами», но много сцен кровавого торжества нас над ними.
В литературе 1930-х годов и более поздней все наоборот. Они — то есть классовые враги — невероятно жестоки: избивают, пытают, сжигают живьем положительных рабочих и коммунистов, насилуют пролетарочек, и только что не закусывают детишками рабочего класса.
Причина изменений понятна. Чтобы строить нормальную жизнь, нужен человек с нормальной психикой. Тот, кто будет строить, созидать, и охранять созидаемое от разрушителей. Вот чтобы разрушать — нужен человек антисистемы. Только жизнь антисистемы поневоле недолгая — пока все созданное сожрут и разрушат. Потому и трудно сейчас изучать идеологию разрушения: век у нее очень короток.
Поэтические тексты антисистемыДух большевиков-коммунистов хорошо передается не только литературными произведениями, но даже их официальными гимнами. Вот «Интернационал». Первоначальный французский текст этой песни был написан коммунаром Эженом Потье. По легенде, еще в 1871 г. в Париже. Если это правда, текст пролежал «в столе» 16 лет: впервые он был опубликован в сборнике «Революционные песни» в 1887 г. Уже в 1888-м композитор Пьер Дегейтер положил текст на музыку, сделав его вступление-заключение («Это будет последний…») припевом к каждой строфе. В том же году «Интернационал» был впервые исполнен на рабочем празднике в городе Лилле.
В 1902 г. опубликован русский перевод «Интернационала» Арона Яковлевича Коца — в русскоязычном журнале «Листки жизни», выпускавшемся в Женеве и Лондоне. С тех пор этот текст много раз исполнялся по-русски и сделался официальным гимном Коммунистической партии. Вот он:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир рабочих и рабов!
Кипит наш разум возмущенный,
И в смертный бой идти готов.
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем.
Припев:
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской!
Никто не даст нам избавленья —
Ни бог ни царь и не герой,
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
Чтоб свергнуть гнет рукой умелой,
Отвоевать свое добро,
Вздувайте горн и куйте смело
Пока железо горячо.
Припев:
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской!
Лишь мы, работники всемирной
Великой армии труда,
Владеть землей имеем право,
А паразиты никогда!
И если гром великий грянет
Над сворой псов и палачей,
Для нас все так же солнце станет
Светить огнем своих лучей!
Припев:
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской!
А что? Вполне законченная программа. Под ней и впрямь подписались бы анабаптисты, а Дольчино залил бы текст «Интернационала» слезами восторга. Ибо он полон мрачной, зловещей символики антисистемы.
«Проклятьем заклейменный…» Вроде бы, первый из заклейменных вечным проклятием — это падший ангел, имя которому Люцифер, он же Сатана?
Другое заклейменное проклятьем существо — братоубийца Каин. И Вечный Жид, который обречен вечно бродить по Земле, пока Господь не призовет человечество на Свой последний Страшный суд.
Любопытно еще, что же это за мир «рабочих и рабов»? У рабочих с рабами мало общего.
И — у кого конкретно «кипит разум возмущенный»? С чего это он закипел? Лично мой возмущенный ум кипит, когда грабят или уничтожают чужое имущество, сжигают дома и убивают детей. А у этих… у «армии труда»? У них отчего возникает готовность идти на смертный бой?
Интересно было бы узнать, и кто такие «работники всемирной армии труда». Относятся ли к их числу, например, организаторы производства, преподаватели и врачи? Или они тоже паразиты, которые ничем владеть не могут? Которых надо побыстрее убить, как псов и палачей?
Ясно, что «гром великий» никак не может быть Страшным судом: ведь «никто не даст нам избавленья», в том числе — и Господь Бог. Так что же это за «гром великий»? Что ему первопричина, и кто собрался над кем «грохотать»?
В общем, довольно странный текст, наводящий на многие размышления. К тому же, в русском переводе кое-что приобретший. У Потье было сказано: «Это будет последний и решительный бой». «Это есть наш последний…» — уточнили российские большевики.
Был в русской версии «Интернационала» еще один куплет, который то появлялся, то исчезал… Привести стоит и его:
Мы все взорвем, мы все разрушим
Мы все с лица земли сотрем.
Мы солнце старое потушим,
Мы солнце новое зажжем.
В тексте Эжена Потье этих слов не было. Они позаимствованы из стихотворения некого Павла Арского, которое полностью выглядит так:
Взрывая горные громады,
Корчуя дебри и леса,
На бой зовем мы силы ада,
На бой зовем мы небеса.
Пожаром светлого восстанья
Мы опояшем Шар Земной,
Мы вырвем из цепей страданья
Дух человеческий больной.
Мы все взорвем, мы все разрушим
Мы все с лица земли сотрем…
Мы солнце старое потушим,
Мы солнце новое зажжем,
Мы, разнося грозу и пламень,
Зовем к восстанью, к мятежам,
Огонь, вода, железо, камень —
Все, все подвластно в мире нам,
Мы страсть, мы — сила, мы — движенье,
Мы — буйство хмеля, мы — порыв,
В грозе и буре наши звенья
Сковал могучий коллектив.
Стихов такого рода появлялось великое множество и в первые годы XX века, еще в нормальном человеческом мире, и после Гражданской войны в России. Все они чудовищно бездарные, так что Арский на общем фоне просто гений. Но кое-какие выдержки привести стоит.
