Леонард Гендлин - Исповедь любовницы Сталина
Вошел Сталин.
— Не давайте грязной свинье пить! — крикнул он гортанно.
По лицу карлика потекли пьяные слезы:
— И. В., дорогой, я давно вас считаю своим отцом. Давайте выпьем за наше бессмертие! За единение душ! Мы с вами стали кровными братьями, нас никто не может разъединить! И. В., я хочу тебя поцеловать! Кольке Ежову не может никто отказать!
Сталин взорвался:
— Мне надоела ваша болтовня, езжайте домой, поговорим завтра.
— Кто смеет указывать народному комиссару внутренних дел?
— Пьяный дурак, хватит паясничать!
— Нарком я или нет? — взревел хмельной Ежов.
И. В. нажал на невидимый сигнал тревоги. В комнату вбежали Власик, Мехлис, Поскребышев и с ними большая группа охранников.
— Уберите это говно! — крикнул Сталин, теряя самообладание.
Ежов протрезвел, он понял, что в эту минуту свершилось его падение, что он сам подписал себе смертный приговор.
— И. В., товарищ Сталин, простите дурака! Клянусь, что такое больше не повторится!
— Извинения принимаем, — зловеще прошипел И. В. — Оружие на стол. Ключи от кабинета и сейфа отдайте мне.
Ежов с недоумением посмотрел на Сталина, глаза его вылезли из орбит.
— Я наказан?
— Завтра в 10 часов утра передадите дела народному комиссару внутренних дел товарищу Берия Лаврентию Павловичу. Вы, кажется, с ним знакомы?
— А я что буду делать? — растерянно спросил бывший нарком.
— Вашу судьбу решат Совет Народных Комиссаров и Президиум Верховного Совета.
— И. В., миленький, дайте мне возможность исправиться,' я оправдаю ваше доверие.
— Что за детский сад? — пробурчал Молотов.
Ежов умоляюще посмотрел на Маленкова:
— Почему вы молчите, Г. М.,?
Маленков, не глядя на него:
— Раньше надо было думать.
Когда все разошлись, Сталин злобно накинулся на меня:
— Скажи правду, ты с недоноском Ежовым спала?
— Откуда у вас такие мысли?
— Что будет, если он это подтвердит?
— Когда исчезает доверие, люди перестают общаться.
— Рассуждение правильное. Эта проклятая собака заслужила смертную казнь. Немного подождем. Окончательное решение примем завтра. Вам я еще верю… Что-то мне нездоровится…
Он вызвал Поскребышева:
— Саша, у нас сильное головокружение, пригласите врачей.
Все перепугались — температура оказалась повышенная. Профессора определили диагноз — инфекционный грипп и острое переутомление.
Приехал без телефонного звонка получеловек Ежов. Еще в дверях он проговорил сдавленным голосом:
— Пришел вымолить у вас прощение.
— Н. И., я все забыла.
— Молотов сказал, что после выздоровления товарища Сталина получу новое назначение. Берия прочно осел в моем кабинете. Как я его раньше не раскусил?! Верочка, вы одна в состоянии мне помочь!
— Хорошо, постараюсь это сделать.
— За публичное оскорбление у нас с вами должен произойти полный расчет. Умоляю, примите от Николая Ивановича Ежова, бывшего человека, подарочек — бриллиантовое ожерелье и золотые кольца! Тоньке-дуре они не нужны. Ей подавай труды Маркса, Энгельса, Ленина и, конечно, И. В. Сталина. Я не забыл про судьбы мертвых Тухачевского, Зиновьева, Бухарина, Ягоды… Когда увидите товарища Сталина, скажите ему, что я ничего не помню, очень сильно болела голова. Я единственный из всех его соратников служил ему верой и правдой. Берия совсем другой, он человек без компромиссов.
— Н. И., советую вам уничтожить личный архив.
— Опоздали, Верочка! Письменный стол опечатан прошлой ночью, неизвестные лица связали мою дачную охрану и произвели там обыск. Исчезли важнейшие документы, фотографии, письма. Сволочи увезли в Москву личный сейф.
— Вы дневник вели?
Ежов покраснел.
— Немного этим делом грешил. Мелким, убористым почерком исписаны 5 тетрадей.
Я обомлела, шатаясь, спросила:
— Только правду, заклинаю вас, скажите: про меня там имеется хоть одна строка?
— Ваше светлое имя в дневнике не упоминается.
— Спасибо, Коля. Где находится дневник?
— В портфеле. Вы готовы взять его на временное хранение?
— Вы знаете, что я себе не принадлежу, поэтому я не могу оказать вам такую услугу.
— Кому можно довериться?
— В вашем положении нельзя хранить дневник, его надо сжечь.
— Верочка, возьмите драгоценности! В крайнем случае реализуете через комиссионные магазины. Жалко расставаться с жизнью, я ее бездарно проиграл. Сталину не верьте, при случае он закопает вас живьем…
Ежова назначили народным комиссаром речного транспорта. На этом посту он продержался до конца марта 1939 г., потом бесследно исчез…
Со Сталиным изредка перезванивалась. Новый год с его разрешения встретила в семье Молотова. Из знакомых были почти все вожди.
Год 1939
Близко познакомилась с женой Молотова. Дом их поставлен на широкую ногу. Роскошно-барственная обстановка, ковры, золото, бронза, серебро, парча, хрусталь, фарфор, картины, гобелены, уникальная библиотека. Полина Семеновна Жемчужная — законодательница мод, хозяйка и владычица. Она умеет среди правительственных дам задавать тон. Из них П. С. самая образованная и начитанная. На приемы к Молотовым тянулась вся высокопоставленная Москва.
Молотов говорит мало. Берия пьет и не пьянеет, рассказывает фривольные анекдоты, держит себя со всеми фамильярно. Маленков и Андреев сдержанны и молчаливы.
В. М. показал библиотеку, перед увиденными сокровищами хотелось опуститься на колени: книги — моя юношеская страсть.
— Здесь можно все найти, — сказал он, — самые редкие издания, вышедшие в царской России, в СССР и за границей. Недавно мы приобрели книги Пушкина с его автографами.
— В. М., вы даете читать книги друзьям?
— В библиотеку мы никого не впускаем, исключение сделаем для вас.
— Польщена!
Молотов порозовел.
В уютном концертном зале акустика изумительная, инструмент — «Стейнвэй». После ужина трудно петь. Но я не смогла отказать гостеприимным хозяевам. С удовольствием исполнила романсы Франца Шуберта. Я люблю произведения этого оригинального романтика. Затем пел И. С. Козловский, Качалов читал Пушкина, Лермонтова, Блока и полузапрещенного Есенина.
В. М. попросил меня пройти с ним в кабинет. Мы сели на диван, устланный персидским ковром ручной работы.
— В. А., я давно уже стал вашим поклонником, — сказал, заикаясь, Молотов. — Сегодня вы доставили нам эстетическое наслаждение. Позвольте преподнести вам на память работу художника Кустодиева и вазу для цветов работы французского мастера XVIII века.
Я была смущена.
Он взволнованно спросил:
— Я могу надеяться на вашу дружбу?
— Конечно. Я рада, что пришла к вам в гости.
— Для вас наш дом всегда открыт.
После спектакля «Тихий Дон» зашла в буфет выпить стакан чаю. Там ужинали отставные любовницы Сталина: Барсова, Шпиллер, Златогорова, Лепешинская. Проходя мимо моего столика, Бронислава Златогорова нарочно задела скатерть, посуда с горячей пищей рухнула на пол. Я случайно не обожглась. Женщины рассмеялись.
— Мы, Верочка, все равно выживем вас из Большого театра, — желчно проговорила коротконогая толстушка Барсова.
— Оставьте меня в покое!
Женщин объединила ненависть.
— Можешь жаловаться усатому батьке! — истерично крикнула Лелечка Лепешинская.
Я тихо спросила:
— Голубушки, птички певчие, что вам от меня надо?
— Кобыла, сколько платит тебе за каждый визит И. В.? — завизжала Шпиллер.
— Как вам не стыдно? Вы что, с ума сошли?!
— Иди, доноси! — остервенело орала бывшая любовница вождя.
— Ты посмела наплевать в наши души, и за это мы будем жестоко мстить, — тряхнув головой, прорычала белозубая маленькая Златогорова.
Я спокойно ответила:
— О вашем поведении станет известно товарищу Маленкову. Завтра утром вызову врача, возьму бюллетень.
— Это вы, Валерия Владимировна, во всем виноваты! Вы нас натравили на Давыдову, — плача, проговорила Лепешинская, обращаясь к Барсовой.
— У тебя, деточка, нет своей головы! Вместо мозгов опилки с соплями! — отпарировала другая премьерша.
— Не могу понять, чем вы только берете? — не унимаясь, сказала Шпиллер. — Нет фигуры, отсутствует голос, кусок вздутой глыбы!
— Сионистка проклятая! — завопила Барсова.
— Перестаньте кричать! — властно крикнула Златогорова. — Нас могут услышать.
— Подумаешь, польская гордячка, тоже мне, еще хвост поднимает! — оскорбила Барсова коллегу по сцене и по склокам.
Размахнувшись, Лепешинская изо всех сил дала Барсовой затрещину. В. В. завыла, стала звать на помощь…
Весь театр узнал об этом неприятном инциденте. Дирекция назначила комиссию. Вся четверка получила по выговору. Солистки оперы с поджатыми губами приходили ко мне просить прощения. И все равно эти отчаянные бабы продолжали заниматься травлей и преследованием. Из-за их коварства я пролила немало слез.
