Альфред Хаттон - Меч сквозь столетия. Искусство владения оружием
Дед получил три раны, которыми любил хвастаться: один шрам у него был на правом бицепсе, второй — на запястье, а третий — на тыльной стороне левой ладони. Шляпа, которую он хранил до самой смерти, тоже была пробита в нескольких местах, но у обоих под шляпами были каски, что, возможно, спасло их мозги от того, чтобы быть разбросанными по траве.
Гилберт получил от деда два удара — в бедро и в бок, но его эти раны не вывели из строя. Подозреваю, что он выглядел лучше в бою, будучи таким же сильным, как мой дед, но более спокойным; мне кажется, дед слишком уж эмоционально подошел к делу, потому что, сблизившись, он вместо того, чтобы ударить Гилберта, начал как можно чаще наносить удары его коню, пока животное не упало, подмяв под себя седока. Тогда дед спрыгнул с коня, отбросил саблю, достал кинжал и, приставив его к горлу Гилберта, приказал просить пощады. Тот ответил, что готов просить пощады только при том условии, что они безо всяких извинений или разговоров пожмут друг другу руки и станут в дальнейшем добрыми товарищами, не позволяя молодому поколению продолжить былую вражду отцов. Деду такие условия показались вполне приемлемыми, поскольку от них веяло здравым смыслом, так что с того момента они стали близкими друзьями и добрыми соседями».
Книга пятая
XIX век
Глава 28
Дуэльная шпага
Во всех цивилизованных странах шпага повседневного ношения исчезла из обихода благородных людей, но не отошла в полное забытье. Она продолжала существовать в форме épée de combat [51], излюбленного дуэльного оружия французов. Эфес ее, лишенный дуги и pas d'asne, сохранил лишь защитную корзинку, которая в первой половине века практически ничем не отличалась от защитной корзинки отошедшей в прошлое малой шпаги; от малой шпаги сохранился и трехгранный клинок, да и способ использования этого оружия не претерпел больших изменений. Месье Вижеан, знаменитый поэт фехтовального искусства, оставил нам много интересных рассказов о применении дуэльной шпаги.
Жан-ЛуиЖан-Луи, родившийся примерно в 1784 году, имел, как и его предшественник Сен-Жорж, необычный цвет кожи, что в сочетании с хилым и почти неправильным сложением сильно мешало ему в ранние годы жизни. Однако прилежание в учебе владению оружием перевесило все эти недостатки, и в возрасте двадцати лет он уже попал в число лучших фехтовальщиков Европы, успев к этому времени сразиться на многих дуэлях. Великодушие характера в сочетании с превосходным владением оружием позволили ему победить всех противников, не лишив при этом ни одного из них жизни.
В те времена ни одна встреча искусных фехтовальщиков не могла считаться таковой, если там не было Жана-Луи. Как-то раз, продемонстрировав, как обычно, свои успехи и принимая поздравления окруживших его друзей, Жан-Луи вдруг услышал презрительный голос:
— Неплохо, конечно, но одно дело — спортивный зал, а совсем другое — реальный бой. С игрушечной рапирой этот парень управляется неплохо, но посмотрел бы я на него в настоящем деле!
Жан-Луи оглянулся и тут же узнал говорившего. Это был известный хвастун, чьи собственные достижения были крайне скромными. Жан-Луи пожал плечами и пробормотал:
— А-а, это он… Ну не обращать же внимания на все, что он говорит.
Через некоторое время состоялись еще одни соревнования фехтовальщиков. Первым, кого увидел Жан-Луи, войдя в зал, был все тот же самонадеянный хвастун — он сидел в первом ряду и с самого начала принялся отпускать уничижительные замечания. В противниках у нашего героя оказались в тот раз несколько сильных фехтовальщиков, но ни одному из них не удалось и дотронуться до него. По окончании турнира Жан-Луи вернулся в раздевалку и уже собирался уходить, когда услышал разговор двух зрителей.
— Ну, тебе не угодишь, — говорил один. — Жан-Луи не пропустил ни одного удара!
— Чушь это все, — отвечал бахвал. — Эти спортсмены вели бы себя совсем по-другому, будь в их руках острые шпаги.
Жан подошел к нему и схватил за рукав:
— Уважаемый, я это слышу уже не первый раз. Вы не меня, случайно, имеете в виду?
Тот рассмеялся:
— Да кого же еще-то?
— В таком случае, правильно ли я понимаю, что вы хотите навязать мне дуэль? — осведомился Жан-Луи.
Тот нагло заявил:
— Боевая шпага не для черномазой руки, так что иди и дальше фехтуй на игрушках!
Жан-Луи секунду смотрел на него и сказал:
— Не то чтобы я так уж рвался скрестить с вами шпаги, но раз уж вам так неймется, то я предоставлю вам такую возможность, но с одним условием.
— Ага, уже условия пошли? — усмехнулся тот.
— Расслабьтесь, — ответил Жан-Луи, — вам оно понравится. Я знаю свой уровень, и биться на равных с третьесортным бойцом, вроде вас, мне зазорно. Поэтому давайте так: у вас будет ваша острая шпага, а у меня — спортивная с шариком на конце.
Все, кто наблюдал за сценой, ахнули:
— Луи, ты с ума сошел! Мы не допустим столь неравной игры!
Мастер отмахнулся:
— Я в своем уме, а этот господин завтра утром получит по заслугам, как того и хотел. Я уверен в себе и знаю, чего стоит он. Так что дайте мне спокойно выставить его на посмешище.
Épée de combat
На следующее утро встреча состоялась. Жан-Луи был вооружен учебной шпагой, а его противник — дуэльной. Хвастун сразу бросился в яростную атаку. Жан-Луи слегка подался назад, дав противнику выплеснуть энергию и ограничившись защитой, и, наконец, улучив момент, с силой парировал один из ударов и нанес ответный, хлестнув гибким клинком своей шпаги по лицу соперника. Несчастный упал и покатился по полу с обезображенным лицом. Не один месяц прошел, пока отметина Жана-Луи сошла с лица побежденного, и больше тот никогда не давал повода для еще одной.
Дуэльный деньВо времена Наполеоновских войн, когда французы были на вершине успеха, в Испании стояли рядом два полка — один, состоящий целиком из французов, а второй — укомплектованный в основном итальянцами. Между этими двумя подразделениями витал дух некоего национального соперничества. Постоянно вспыхивали ссоры, и в конце концов эта вражда вылилась в серьезные беспорядки, в ходе которых пострадало множество народу с обеих сторон; утихомирить бунт удалось только с помощью отряда пехоты с примкнутыми штыками, и многих пришлось арестовать. Командующий генерал созвал совет старших офицеров, на котором решено было расправиться с проблемой радикально. Издали приказ, чтобы мастера фехтования с обеих сторон вместе со своими помощниками взяли все на себя и сразились перед лицом всей армии до победного конца. Жан-Луи — главный фехтовальщик французского полка; с итальянской стороны ему противостоит Джиакомо Феррари. Луи предстоит нелегкая работа, ведь его противник — один из лучших бойцов Италии, фехтует с детства, а до получения назначения в армию содержал во Флоренции знаменитую школу фехтования.
Вот настал оговоренный день. Войска выстроены в каре. Под барабанную дробь выходят двое главных фехтовальщиков, с каждым — по четырнадцать мастеров и офицеров. Двое главных сразу же приступают к делу. Они раздеваются по пояс, и секундант подносит каждому шпагу. Звучит команда к бою, и итальянец бросается в атаку, но хладнокровный француз отбивает все удары и терпеливо ждет удобного случая. Тогда Феррари умеривает пыл и пытается спровоцировать соперника на неосторожную контратаку — но Жан-Луи продолжает придерживаться оборонительной стратегии. Итальянец, потеряв терпение, издает боевой клич, которым его соотечественники так любят пугать противников в поединке, и бросается на Луи, который коротко парирует, быстро продолжает движение и попадает сопернику в плечо. Тот, легко раненный, восклицает:
— Ерунда! Продолжаем!
Они сходятся вновь, и Жан-Луи решительным выпадом пробивает грудь Феррари. Тот бледнеет, роняет шпагу и тяжело падает наземь. Так окончилась его последняя дуэль.
Жан-Луи спокойно вытирает шпагу, и после минутного отдыха на него набрасывается второй противник. Звон оружия, короткий вскрик, и вот на площадке стоит один лишь Луи, итальянец же отправился вслед за своим командиром. Третьего постигла та же участь, десять следующих противников покалечены, и вот остались лишь двое. Генерал, решив, что этого достаточно, прекращает побоище; Жан-Луи протягивает двоим выжившим руку, и на этом заканчивается вражда двух полков.
Месье ле Комти де БондиГраф де Бонди был выдающейся личностью начала XIX столетия. Он занимал высокую должность — префекта Сены. Однако заботы, связанные с должностью, мало его занимали — основным предметом его внимания были личные достижения, а их было немало. Это был видный мужчина шести футов роста, сильный, хорошо тренированный и после сорока лет благоразумной и рассудительной жизни все еще активный, как пантера. Но главным его достоинством был высокий уровень владения оружием. Занятия с рапирой он любил с детства; встречался со всеми знаменитыми любителями и профессионалами и всех побеждал. Как-то раз ему бросил вызов какой-то бравый солдат из гвардии, который настаивал на публичном проведении поединка, — в результате граф нанес ему пятнадцать чистых ударов, а сам пропустил только один. Для карьеры солдата это разгромное поражение оказалось губительным. На счету графа было только одно поражение, и он возомнил себя совершенно непобедимым. Во Франции жил один мастер, который ни разу с графом не фехтовал, — это был знаменитый Лафанжер, уроженец Лиона, где и содержал школу фехтования, которая настолько занимала все его помыслы, что из дому ему случалось отлучаться крайне редко. Но однажды он приехал в Париж, чтобы принять участие в соревнованиях, которые устраивал один из его друзей, и на этих соревнованиях ему сопутствовал несказанный успех. Лафанжер был низкого роста, от силы футов пяти, так что присутствовавший там величественный префект поглядывал на него сверху вниз как в прямом, так и в переносном смысле и не жалел насмешек, высказываясь в том духе, что доведись чемпиону скрестить шпаги с ним, префектом, то он бы легко не отделался. Нашлись охотники передать эти слова Лафанжеру, тот сразу же решил задержаться в Париже чуть дольше и заставить месье де Бонди сменить тон. Кроме того, по мнению Лафанжера, их поединок должен был пройти на публике. Граф воспринял это предложение с радостью, все было соблюдено, собрали судей, главным среди которых стал не кто иной, как знаменитый Жан-Луи; в распоряжение бойцов предоставили большой зал в Ке д'Орсе.
