Том Вулф - Битва за космос
Что же касается НАСА, то полет Титова раз и навсегда положил конец программе «Меркурий-Редстоун». Следующему астронавту, который должен был полететь на «Редстоуне» – Джону Гленну, – теперь предстояло совершить орбитальный полет на ракете «Атлас», которая весьма скверно показала себя на беспилотных испытаниях. Пошли слухи, что в НАСА берегут Гленна для важного дела. Однако положение его в НАСА было вовсе не таким, к величайшему его сожалению. Так что за то, что Гленн должен был стать первым американцем, совершившим орбитальный полет, ему приходилось благодарить лишь невидимого Генерального Конструктора, создателя «Интеграла».
После полета Титова в американской прессе стало постоянно мелькать выражение «отставание в космосе». Эти слова были наполнены каким-то суеверным страхом. В НАСА теперь намеревались во что бы то ни стало отправить человека в космос до конца 1961 года. Великая гонка зимы 1960–1961 годов началась вновь. И черт с ними, с предосторожностями… К примеру, Советы обнародовали тот факт, что Титова во время полета мучила тошнота. Позже они скорректировали это заявление и стали говорить, что он страдал тошнотой после продолжительного полета. Вероятно, русские не сообщили бы даже этого, если бы не собирались принять участие в международной научной конференции, дабы придать гласности свои космические подвиги. Выяснилось также, хотя никаких точных данных и не сообщалось, что советская программа пилотируемого космического полета – отбор космонавтов из рядов военных летчиков, их подготовка (центрифуга, параболические полеты на реактивных истребителях и т. д.), устройство капсулы и тормозных двигателей, процедура запуска – на удивление схожа с программой НАСА. Все в H АСА восприняли это известие с огромным облегчением. Как бы то ни было, мы на правильном пути! Конечно, советские ракеты гораздо мощнее, это так. И если космонавт «Интеграла» страдал от тошноты на орбите, то наверняка это же ждет и наших астронавтов. Но теперь не было времени беспокоиться о таких вещах. Выясним это тем же способом, что и Титов: там, наверху. Вперед! Туда! К следующей вершине!
В сентябре НАСА удалось успешно запустить капсулу «Меркурий – Атлас» с манекеном астронавта на борту; капсула приводнилась точно в указанном месте, в Атлантическом океане возле Бермуд, совершив один круг по орбите. В прессе высказывались предположения, что Кеннеди прикажет НАСА отправить в следующий орбитальный полет астронавта но Хью Драйдену и Бобу Гилруту удалось выбить еще одно, дополнительное, испытание. Они хотели сначала послать на орбиту шимпанзе в ракете «Атлас».
Истинные братья уже не осмеливались снисходительно улыбаться по поводу того, что опять в этом всеми расхваливаемом проекте «Меркурий» первый полет совершит обезьяна. Да, шимпанзе предстоит совершить первый в истории США полет по орбите Земли. Но на престиж проекта «Меркурий» такие шпильки уже никак не могли повлиять. 11 октября в Эдвардсе Боб Уайт совершил необычайнейший полет, а страна едва заметила его. Уайт поднял на высоту двести семнадцать тысяч футов Х-15 с большим двигателем, но пресса отделалась лишь небрежным кивком: да-да, человек взлетел так высоко на самолете, как интересно… и тому подобное. А то, что Уайт летал на такой же ракете, как «Редстоун» или «Атлас», что его полет на высоту двести семнадцать тысяч футов был пилотируемым космическим полетом – это на фоне паники из-за полета Титова и отставания в космосе не произвело никакого впечатления на Кеннеди и широкую публику. Уайт поднялся на сорок миль – на десять миль меньше произвольно установленной границы космоса. XLR-99, большой двигатель, обеспечивал пятьдесят семь тысяч фунтов тяги – всего на двадцать одну тысячу меньше тяги «Редстоунов», на которых летали Шепард и Гриссом. Уайт достиг скорости 5,21 Маха, или 3647 миль в час; скорость ракеты Шепарда и Гриссома была лишь немногим выше – примерно 5180 миль в час. Во время подъема на высшую точку траектории Уайт находился в состоянии невесомости три минуты – вполне сопоставимо с пятью минутами невесомости Шепарда и Гриссома. Уайт видел все то же, что видели Шепард и Гриссом, пожалуй, даже гораздо больше Шепарда… включая эту синюю полосу атмосферы на горизонте. А кроме того, Уайт был пилотом. Он контролировал подъем своего самолета. А когда воздух стал слишком разреженным, чтобы применять элерон, он использовал. Для стабилизации тормозные двигатели, работающие на перекиси водорода, – такие же, какими пользовались Шепард и Гриссом. И все это Уайт делал без поддержки автоматики. Он сам опустил корабль в земную атмосферу… и сам посадил его на священное плато Эдвардса – на крышу мира. Он был ракетный пилот (так говорили братья), но пресса практически не обратила на это внимания.
А пока парни из Эдвардса с интересом следили за подготовкой второго полета шимпанзе. Девять месяцев подряд ветеринары с военно-воздушной базы Холлоумэн подвергали свою колонию шимпанзе режиму закалки объекта, готовя животных к орбитальному полету. Тренировка включала в себя то же самое, что и подготовка к первому суборбитальному полету: занятия на центрифуге, параболические полеты, занятия на тренажерах, тепловые и высотные камеры плюс тесты на интеллект. Один из тестов предполагал умение обезьяны определять временные интервалы. Загоралась сигнальная лампочка, и шимпанзе должен был выждать двадцать секунд, прежде чем потянуть за рычаг, иначе получал неизбежный электрошок. В другом тесте от животного требовалось читать приборную панель и дергать за переключатель. На панели было нарисовано три символа, два из которых совершенно одинаковые: например, два треугольника и один круг. Шимпанзе должен был потянуть за рычаг, обозначенный лишним символом, или получал разряд в ступни.
В начале ноября двадцать ветеринаров с пятью шимпанзе перебрались в ангар С на Мысе. Среди обезьян был Хэм, еще более худой и взвинченный, чем обычно, но по-прежнему ас тренажера, посвятивший свою жизнь спасению от невидимых электроразрядов. Но главная ставка делалась не на Хэма. Самым сообразительным обитателем колонии был самец, привезенный в Холлоумэн из Африки в апреле 1960 года, в возрасте примерно двух с половиной лет. Он был известен как Номер Восемьдесят Пять. Этот самец сопротивлялся ветеринарам и процессу закалки, словно турецкий военнопленный. Он пускал в ход конечности, зубы, слюну и коварство. Он содрогался от электроразрядов, но при этом награждал ветеринаров отвратительной ухмылкой. Когда шимпанзе больше не мог выносить электрошоков, он временно шел на сотрудничество, и его передние лапы просто летали по приборной панели процедурного тренажера. А затем он вновь кидался на ветеринаров, делая еще одну отчаянную попытку вырваться на свободу. Номер Восемьдесят Пять вел себя как несломленный раб. Наконец его на неделю заперли в металлический ящик, чтобы подумал… среди своих фекалий и мочи. Когда его вытащили, это было уже совсем другое животное. Шимпанзе получил достаточно и не хотел повторения. Теперь закалка началась всерьез. Конечно, в обычное время славные ветеринары из Холлоумэна ни за что не прибегли бы к металлическому ящику. Нет, они пошли на это ради битвы за небеса и под давлением государственной необходимости: Номер Восемьдесят Пять был именно той обезьяной, что требовалась для миссии МА-5 (пятое испытание системы «Меркурий – Атлас»). Это был самый сообразительный ученик в мире Simia satyrus.[13] Его отправляли в полеты на реактивных истребителях, чтобы приучить к ускорениям, шуму и дезориентирующим ощущениям высокоскоростного полета Его сажали в гондолу центрифуги в Университете Северной Калифорнии и проводили через все процедуры предполагаемого первого орбитального полета, пока он не привык к уровню перегрузок в 7–8 g, которые должен был испытывать при подъеме и обратном вхождении в атмосферу. И при высоких, и при низких перегрузках Номер Восемьдесят Пять справлялся с приборной панелью «Меркурия» так, как не удавалось еще ни одной из обезьян. Он был настолько хорош, что его использовали при лабораторном эксперименте, который имитировал двухнедельный орбитальный полет. Две недели Номер Восемьдесят Пять находился в процедурном тренажере, выполняя те же самые задачи, что предстояли ему во время 4,5-часовой миссии МА-5. Кроме наказаний в виде электрошоков он получал и награды. Перед ртом шимпанзе находились две трубки. Через одну он получал банановые пилюли, а через другую – воду. Номер Восемьдесят Пять справлялся с задачами, включая считывание лишних символов, так хорошо, что пил и наедался досыта. Он был умницей.
К ноябрю 1961 года шимпанзе прошел уже через 1263 часа тренировки, то есть провел в тренажерах, центрифугах, на процедурных тренажерах и реактивных истребителях 158 восьмичасовых рабочих дней, или свыше сорока суток. Он был просто чудо. Единственная проблема заключалась в его артериальном давлении. В июне 1960 года, спустя два месяца после начала подготовки, на шимпанзе надели манжету для измерения давления и получили результат: сто шестьдесят на сто сорок. Давление было несомненно высоким, но врачи затруднялись сказать что-то определенное. Номер Восемьдесят Пять сопротивлялся каждому медосмотру так, словно его собирались убить. Требовалось два-три человека, чтобы удержать обезьяну. Через три месяца давление стало двести десять на сто сорок, а потом поднялось уже до двухсот десяти на сто девяносто. У всех шимпанзе, живших в ангаре С, артериальное давление за последние два года устойчиво повышалось, но ни у кого в такой степени, как у Номера Восемьдесят Пять. Возможно, виной всему была манжета, которую он видел очень редко и которой боялся. В конце концов, Номер Восемьдесят Пять всегда был возбудимым. Во время полета у Номера Шестьдесят Один давление не измеряли. Но на этот раз обезьяне ввели катетеры в главную артерию и главную вену задних лап, чтобы считывать показания давления перед запуском и во время полета. Кроме того, катетер ввели в ypетру, для сбора мочи.
