Джон Норвич - Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание. 1016-1130
Спустя четыре дня в Риме начались беспорядки. Рожер Борса выбрал этот момент для того, чтобы освободить имперского префекта Рима, которого его отец заточил в темницу два года назад. Сделал ли он это, чтобы насолить Жордану из Капуи и папской курии (которая недавно отказалась утвердить кандидатуру нового архиепископа Салерно), или проявил обычную свою бестолковость, неизвестно, но он совершил большую глупость. Покладистый и благожелательный Дезидерий явился, с точки зрения нормандцев, лучшим кандидатом в папы, но теперь префект направился прямо в Рим, поднял старую имперскую фракцию и сорвал официальную церемонию в соборе Святого Петра. Худшие опасения нового папы подтвердились. Он, видимо, только обрадовался возможности доказать, что папская кафедра – не для него. Даже не пытаясь сопротивляться, он покинул Рим, сел на корабль, отправлявшийся в Террачину, откуда, официально объявив о своем отречении, вернулся в Монте-Кассино.
Теперь положение стало еще хуже. Кроме того, раздались первые голоса, враждебные Дезидерию. Гуго из Лиона и Одо из Остии, названные умирающим Григорием и полагавшие себя на редкость подходящими кандидатами для получения папской тиары, естественно, возмутились той манерой, в которой она была возложена на голову их коллеги, не желавшего ее и показавшего явную свою непригодность для столь ответственного поста. В октябре эти два недовольных прелата, сопровождаемые несколькими другими церковными иерархами, теперь разделявшими их мнения, прибыли в Салерно. Рожер Борса, все еще горевавший из-за своего архиепископа, с готовностью их принял, и, хотя мы не знаем, о чем они договорились, с этого времени популярность настоятеля стала падать. Разве он не заключил сепаратного договора с Генрихом IV, когда Генрих открыто угрожал не только Риму, но и самому папе? Разве он не был за это на год отлучен от церкви? Достоин ли этот человек быть наместником Христа на земле?
Эти инсинуации, исходившие из Салерно, рано или поздно должны были достичь ушей Дезидерия, благополучно возвратившегося в свое аббатство. Гораздо удивительней, что они произвели на него впечатление. Впервые со смерти Григория он выказал решимость. Быть может, мысль о том, что папский престол займет один из его недоброжелателей, подтолкнула настоятеля к действиям. Ему никогда не нравился Гуго из Лиона, который публично порицал его взаимоотношения с представителями империи, а Одо, чью кандидатуру он сам предлагал несколько месяцев назад, выбрал странный способ выразить свою благодарность. Но Дезидерий по натуре не был ревнив или мстителен. В течение тридцати лет его действия определялись только двумя соображениями – благом Монте-Кассино и стремлением вести мирную жизнь за монастырскими стенами, – и именно здесь следует искать объяснение шагам, которые Дезидерий теперь предпринял. Возможно, Жордан, все еще его решительный сторонник, нашел единственный способ подтолкнуть Дезидерия к действиям и втолковал ему, что возвышение любого из его противников гибельно скажется на его собственном положении как аббата; подобные слухи могли дойти до него и из других, более надежных источников. Каковы бы ни были причины, Дезидерий взял себя в руки и, пользуясь данными ему правами, собрал синод в Капуе. В марте 1087 г. он официально объявил, что возвращается на папскую кафедру. Его противники внутри церкви немедленно выступили, уверенные, что их союзник Рожер Борса поддержит их, но Дезидерий тайно говорил с герцогом накануне вечером, и они к обоюдному удовольствию решили вопрос об архиепископе Салерно. Безответственный, как всегда, Рожер теперь высказался в пользу папы. Виктор без прежнего нежелания надел на себя папское облачение, которое некогда так яростно сбросил, и тотчас отбыл в Рим в сопровождении объединенного нормандского войска Апулии и Капуи.
Обстановка в Риме не улучшилась за время его отсутствия. Имперский префект, оставшийся после отъезда Дезидерия хозяином положения, вызвал антипапу Климента и вновь водворил его в Ватикане; и именно Ватикан, в особенности старый собор Святого Петра, теперь испытал на себе всю мощь нормандского удара. Его защитники делали все, что могли, но собор Святого Петра – это не Сант-Анджело, и они продержались недолго. Климент бежал в Пантеон и обосновался там, а 9 мая епископ Остии, смирившийся, наконец, с неизбежным, рукоположил Виктора III в базилике. Но и теперь папе рано было торжествовать. Сам Рим еще оставался в руках сторонников империи, а нормандцы, достигнув своей первоначальной цели, не желали снова вторгаться в старый город, где память о 1084 г. была еще слишком свежа. В таких обстоятельствах Виктору не составило труда убедить себя, что ему бесполезно оставаться при кафедре, и спустя две недели он вернулся в Монте-Кассино.
На этот раз он спасся от врагов, но Бог, который в других отношениях оказывал ему покровительство, по-прежнему не желал защитить его от друзей. Теперь графиня Матильда Тосканская появилась у ворот Рима с намерением изгнать Климента и его сторонников и настояла на том, чтобы Виктор лично при этом присутствовал. Измученный несчастный папа потащился в город и провел со своей незваной покровительницей два невыносимо жарких месяца в крепости Пьермоне на Тибрском острове[70].
Борьба шла с переменным успехом, кровопролитные схватки не приносили окончательной победы ни одной из сторон. В июле уже тяжело больной, папа отказался терпеть это все дальше и отбыл в монастырь, чтобы там 16 сентября умереть. Его похоронили в капитуле, но все аббатство, которое он обновлял и перестраивал, стало ему памятником. Монахи Монте-Кассино сохранили о нем добрую память, для остального мира его имя стало символом бессилия и упадка, наглядно подтвердивших две самоочевидные истины – во-первых, хорошие настоятели не обязательно становятся великими папами и, во-вторых, папству, как и во времена Григория, жизненно необходимы нормандские мечи.
Глава 19
Великий граф
Всегда готовый к разговору, мудрый в советах, дальновидный в делах.
Малатерра о Рожере, I, 19Семьдесят один год прошел с того дня, когда Мелус подошел к паломникам в пещере Архангела – семьдесят один год, в течение которых огромная волна, прокатившаяся по южной Италии, которая несла нормандцев на гребне и сметала всех остальных, ни разу не останавливалась в своем движении. Она пронесла их через Аверсу, Мельфи и Чивитате, через Мессину, Бари и Палермо и даже в сам Рим, поднимая их с каждым последующим десятилетием к новым высотам славы и власти, и, если случайно на год или два напор уменьшался, это всегда оказывалось только передышкой перед новым взлетом. В последние двенадцать лет века натиск ослабел. Прежний запал был утрачен. Словно само время устояло от бесконечной череды событий.
Так, по крайней мере, кажется историку. Для тех подданных герцога, которые населяли континентальную Италию в те годы, нынешняя жизнь практически не отличалась от прежней – разве что она стала немного скучнее после смерти Гвискара, поскольку его энергия и энтузиазм чувствовались далеко за пределами его непосредственного окружения, состоявшего из его личных вассалов, воинов и тех, на чьих судьбах впрямую сказывалась его политика. Но скука, увы, не означала безопасности. Старые раздоры между Рожером Борсой и Боэмундом вновь вспыхнули осенью 1087 г., и в течение последующих девяти лет трудно было найти область на юге, которая не пострадала от их соперничества. Внутренние усобицы никогда не приносят положительных результатов, они истощают страну физически и финансово, не представляя возможностей для экспансии или завоеваний или экономических выгод, но та междоусобица, которая захватила теперь полуостров, оказалась даже более бессмысленна, чем это обычно бывает, поскольку, хотя она позволила Боэмунду наложить руку на владения сводного брата, все эти приобретения он потерял, когда в 1096 г. отправился в Первый крестовый поход.
Но не только местное население сожалело об утрате былого порядка. Нашлись и другие люди, не имевшие прямого отношения к герцогству, которых все более беспокоила постигшая его анархия. Главным среди них был Одо, епископ Остии, который спустя шесть месяцев после смерти папы Виктора был избран его преемником на папской кафедре под именем Урбана II. Этот высокомерный ученый аристократ из Шампани, ревностный сторонник реформ, который был настоятелем в Клюни, прежде чем отправиться на юг и присоединиться к курии, имел мало общего со своим трогательным и несчастным предшественником. Он был непреклонным сторонником главенства папы в духе Григория – за исключением того, что обладал всем лоском и дипломатической тонкостью, которых так отчаянно не хватало человеку, ставшему для него идейным вдохновителем и примером для подражания. Поскольку Рим опять был в руках антипапы Климента и сторонников империи, Урбана избрали и посвятили в сан в Террачине, и он хорошо понимал, что помощь нормандцев понадобится ему, если он собирается возвращаться в столицу. В начале его понтификата, при том что герцог Апулии был целиком поглощен своими распрями с князем Таранто, ни о какой помощи не могло идти речи. Только после личного визита Урбана на Сицилию граф Рожер сумел в очередной раз установить временный мир между своими племянниками, что дало возможность организовать военную экспедицию в Рим, в составе которой в ноябре 1088 г. папа вошел в город. Но даже после этого он оказался, как прежде Виктор, заключен на крошечном Тибрском острове и следующей осенью снова был изгнан. Только на Пасху 1094 г. и то благодаря взятке он смог проникнуть в Латеранский дворец и, через шесть лет после посвящения, занять принадлежавшую ему по праву кафедру.
