Сесили Вероника Веджвуд - Тридцатилетняя война
В конце апреля Густав Адольф предупредил Фалькенберга, что он должен продержаться еще два месяца[772]. В мае король пошел в наступление на курфюрста Бранденбурга, взял крепость Шпандау и заставил его заключить временный договор об альянсе[773]. Первый акт по разобщению протестантских союзников был совершен. Иоганн Георг, без соучастия которого Густав Адольф не мог идти к Эльбе, остался в одиночестве. Но прежде чем и он сломался, должна была решиться судьба Магдебурга.
Слухи преувеличивали темпы продвижения шведского короля, и имперцы удвоили свои усилия по захвату города[774]. Неудача грозила истощенной католической армии еще большими невзгодами: если бы войскам пришлось идти на восток, то они столкнулись бы с Густавом Адольфом, на юге их мог встретить Арним, на севере находился негостеприимный Мекленбург Валленштейна, где бы они просто-напросто не выжили.
Два дня, начиная с 17 мая 1631 года, католики безуспешно штурмовали город, хотя бюргеры уже начали требовать от Фалькенберга капитуляции, боясь, что продолжение борьбы приведет к беспощадным грабежам. Командующий оставался непреклонен, уверовав, видимо, в неприступность своей обороны. 20 мая, утром, между шестью и семью часами, при сильном пронзительном ветре Паппенгейм, видя нерешительность Тилли и не надеясь получить от него приказ, сам повел солдат на штурм[775]. Защитники города, уступавшие имперцам в численности, сражались стойко, в упорной схватке погиб Фалькенберг, но католикам удалось прорваться через ворота с двух сторон города и Магдебург пал.
Солдаты, опьяненные победой, не подчинялись никаким командам и увещеваниям. Паппенгейм, употребив физическую силу, с трудом вырвал из рук озверевших мародеров раненого администратора Христиана Вильгельма[776]. Многие видели, как Тилли метался в толпе, неуклюже держа на руках младенца, которого он подобрал с тела умершей матери. Заметив настоятеля монастыря, генерал приказал ему увести всех женщин и детей в собор, единственное место, где он мог еще уберечь их от своего разбушевавшегося воинства. Монах, проявляя недюжинную отвагу, спас по меньшей мере шестьсот человек[777].
Известно, что Паппенгейм поджег одни из ворот во время штурма, и ветер разнес едкий дым горящего пороха по всему городу. Однако ближе к полудню огонь вспыхнул почти одновременно сразу в двадцати местах. Тилли и Паппенгейму некогда было узнавать, что стало причиной возгораний, — они пытались заставить пьяных и буйных солдат тушить пожары. Но ветер дул с такой силой, что за несколько минут город превратился в гигантский костер, деревянные дома, охваченные пламенем, разваливались один за другим. В огне гибла и армия. Густым дымом заволокло целые кварталы. Офицеры с ужасом не могли найти своих солдат: они сгорали заживо, заблудившись в поисках добычи или упившись до положения риз в подвальчиках.
Город горел до глубокой ночи, и пожарища тлели еще три дня, черные дымящиеся руины вокруг величественного готического собора. Как это все случилось, никто не знал и тогда, не знает и сегодня. Тилли и Паппенгейм, глядя на развалины и повозки, в продолжение четырнадцати дней увозившие к реке обуглившиеся тела, понимали только одно: Магдебург теперь не сможет накормить и приютить ни друга, ни врага.
Это обстоятельство и навело некоторых историков на мысль о том, что пожары заранее спланировал Дитрих фон Фалькенберг, поручив проведение операции доверенным жителям города и солдатам, его фанатичным сторонникам. Он намеревался в случае сдачи Магдебурга уничтожить и сам город, и армию Тилли, празднующую победу. Такой сценарий вполне возможен. И в то время слухи на эту тему имели хождение. Падший город некоторые называли протестантской Лукрецией, поскольку она убила себя, чтобы не жить с позором[778]. Никаких свидетельств умышленного поджога не существует, руины их не оставили. Во время массовых грабежей легко могут возникнуть пожары, а сильный ветер моментально распространит их по деревянным строениям. Не вызывает сомнений лишь одно: ни Тилли, ни Паппенгейм не были заинтересованы в том, чтобы разрушить город, в котором собирались жить, есть, пить и добывать средства для содержания армии[779].
Основные запасы продовольствия в городе выгорели, но когда солдаты вернулись, чтобы осмотреть руины в поисках чего-нибудь ценного, они то там, то сям обнаруживали подвалы с винными бочками, уцелевшими от огня. И воинство Тилли продолжало гулять еще два дня, манкируя своими обязанностями, напиваясь вусмерть и плюя на офицеров.
22 мая Тилли начал наводить порядок. Беженцев вывели из собора, накормили и разместили в монастыре, где они пролежали три недели, сгрудившись под одеялами; не многие из них имели на себе что-нибудь еще. На винограднике монахов был разбит лагерь для потерявшихся детей; из восьмидесяти найденных детишек выжили только пятнадцать[780]. Голод косил одинаково и горожан и солдат, бродячие собаки дрались за трупы и разрывали захоронения. Дабы предотвратить чуму, Тилли распорядился сбрасывать тела в Эльбу. Ниже города берега были усеяны распухшими трупами, колыхавшимися в тростнике, и над ними кружило горластое воронье[781].
Из тридцати тысяч жителей в Магдебурге уцелело около пяти тысяч, в основном женщины. Солдаты спасали их первыми и уносили в лагерь, а потом уж начинали заниматься грабежом. Когда все закончилось, Тилли попытался внести какую-то организацию в отношения между полами. Генерал послал к солдатам священников уговаривать их жениться на своих жертвах, забыв, правда, дать им хоть немного денег. Оставшимся в живых в Магдебурге мужчинам разрешалось выкупить своих женщин за наличные, предлагая себя взамен или нанимаясь в услужение к поработителям[782].
Тилли не забыл позаботиться и о церкви. Через пять дней после падения Магдебурга он устроил торжественную церемонию освящения собора. Солдат и офицеров согнали в собор со всеми знаменами, отслужили мессу, послушали «Те Деум». На одну из уцелевших городских стен подняли пушку и произвели салют, ознаменовав возвращение собора в подлинную веру. После этого генерал провозгласил, что эти черные руины под его ногами называются теперь не Магдебург, а Мариенбург, в честь его покровительницы[783].
Деревянную статую девы, которая венчала городские ворота, после пожара нашли в канаве, обугленную и разбитую[784]. Она наконец обрела своих истинных возлюбленных.
Европа, узнав о трагедии Магдебурга, ужаснулась. В Вене хранили гробовое молчание, в протестантских странах возмущались и негодовали. Злодеяние, совершенное в городе и затмившее военную победу католиков, преподносилось как преднамеренный акт завоевателей, и Тилли навеки вошел в историю в образе «истязателя» Магдебурга. И многие годы после трагедии имперские солдаты могли найти для постоя только так называемые магдебургские квартиры, то есть чистое поле.
«Нашим бедам несть конца, — писал Тилли Максимилиану. — Протестанты станут еще сильнее и сплоченнее в своей ненависти к нам»[785]. И он был прав. По всей Европе Магдебург послужил сигналом для объединения протестантов. 31 мая Республика Соединенных провинций заключила соглашение с королем Швеции: голландцы обязались дополнить французские субсидии[786] и вторгнуться во Фландрию.
Более непосредственную угрозу представлял договор, подписанный в середине июня Георгом Вильгельмом Бранденбургским и Густавом Адольфом. Курфюрст Бранденбурга еще в апреле согласился уступить Шпандау, но потом старался уйти от исполнения обещанного. Густав Адольф не стал долго ждать. 15 июня шведский король провозгласил, что дальнейшее затягивание выполнения обязательств он будет рассматривать как объявление войны, и спустя шесть дней появился перед Берлином, направив пушку на дворец курфюрста. Князь сник и послал жену с тещей, чтобы как-то ублажить наглеца, но через час или два сам, заискивая, предложил Густаву Адольфу разрешить маленькое недоразумение за дружеской выпивкой. Швед, чувствуя себя хозяином положения, не возражал, выпил за здоровье курфюрста четыре бокала, а на следующий день, 22 июня 1631 года, они подмахнули договор, по которому король получал в свое распоряжение на все время войны и Шпандау, и Кюстрин, и все ресурсы Бранденбурга[787]. Остаток дня и наступившую ночь Георг Вильгельм успокаивал ущемленную гордость за обильной едой и питием в компании с королем Швеции[788].
Тилли тоже чувствовал себя неуютно. Помимо военных неурядиц он еще столкнулся с немалыми политическими трудностями. Генерал командовал одновременно и имперскими войсками, и армией Католической лиги, что делало его подчиненным Максимилиана Баварского. Всю весну герцог занимался тем, что пытался консолидировать конституционалистскую партию вне зависимости от настроений императора или короля Швеции. Максимилиан исходил из того, что ему необходимы лишь альянс в самой Германии, состоящий из достаточного числа князей, желательно с участием Иоганна Георга, а также моральная поддержка Ришелье. В соответствии с этим замыслом 8 мая 1631 года он подписал тайный договор с французским правительством на восемь лет: французы обязывались признать его курфюршество и помогать ему в случае агрессии. Максимилиан со своей стороны не должен был оказывать какую-либо помощь врагам Франции[789].
