Александр Говоров - Византийская тьма
Фоти завела Дениса в гинекей, в котором не было никого, принесла тазик и омыла ему ноги.
— Так принято у нас омывать ноги мужу, уходящему в далекий путь. Все равно перед Господом ты мой муж, чего бы тут о тебе ни наговаривал кир Валтасар!
Выяснять теперь, что и как тут кто-то наговаривал, уже не было досуга. И вот она идет у его коня, возле стремени, прижимаясь лицом к его коленке, и бормочет несуразное:
— Ой-ой, яры-мары, боги-доги, духи-вухи… Пусть стрела тебя минует и лезвие проскочит, а если уж судьба — пусть без мучений.
И ему вспомнилось из далекого мира: «Если смертью, то мгновенной, если раной — небольшой!»
— Твоя Свет-ка, вечно твоя! — сказала она, целуя его руку, прежде чем расстаться и повернуть назад.
Так и двигались они — кто на конях, кто ведя коней в поводу. Были обвешаны курами, окороками — надо же питаться в походе. Несли клетки с живыми петухами — развлекаться на привалах петушьими боями. Ехали двуколки с оружейниками, лекарями, маркитантками. У церкви выходило духовенство с крестами и хоругвями, читались проповеди, смысл которых сводился к известной истине XII века — искать князю чести, а себе славы.
Пафлагонская фема, словно тысячеголовая гусеница, колыхая остриями копий, вышла отрядами на большую римскую дорогу. Пропустила вперед принца с его блестящей кавалькадой, встрепенулась под гром большого барабана — и пошла, пошла, пошла!
Глава пятая
АНДРОНИК ВЕЛИКИЙ
1
Андроник Комнин, сын Исаака, старшего сына основателя династии Алексея I, по титулу протосеваст, принкипий, иначе зовомый — принц, действительно более всех в царствующем роде имел прав на престол. Отец его каким-то образом был отстранен от престолонаследия — как, теперь уже никто не помнит. Но после смерти Алексея I василевсом стал не его старший сын Исаак, отец этого самого принца, а следующий по рождению — Калоиоанн, отец Мануила.
Так всю жизнь и шло соперничество двоюродных братьев — Мануила и Андроника. При перераспределении наследства Комнинов, которые были не только царствующим родом, но и самыми богатыми землевладельцами в империи, Андроник получил огромный куш — поместья и во Фракисийской и в Анатолийской провинциях. Но всего этого ему недоставало, потому что для честолюбия его потребно было только одно — престол!
Короче говоря, когда у василевса Мануила после эфемерных, рекламно раздутых воинских успехов пошли сплошные неудачи, в частности при осаде мятежной Пелагонии, туда в императорский лагерь был вызван Андроник. Официально по обвинению в получении взятки от венгров (сам Андроник тогда женат был на венгерской принцессе), а на самом деле, чтобы держать возможного претендента поближе к своей особе. Андронику в Пелагонии сначала удавалось каким-то образом от обвинений отвертеться. И все бы ничего, если бы не совершенно скандальная история с Евдокией. Эта юная матрона приходилась двоюродной племянницей и его величеству, и принцу Андронику одновременно и при дворе слыла, если можно так выразиться, записной шлюшкой. Она и в военный лагерь под осажденной Пелагонией прибыла, не спрашивая разрешения у василевса и рассчитывая, что тут она найдет много молодых мужчин, которые станут за нею волочиться.
Но в случае с Андроником — не тут-то было! Принц обладал совершенно магической способностью околдовывать даже самых избалованных женщин. Как у Анакреонта: божок любви сам укололся собственной стрелою. Да и было тогда, почти тридцать лет тому назад, в кого влюбляться — молод, высок, строен, черноус — талант, талант! Да еще и рыцарь на западноевропейский манер.
Евдокия буквально не вылезала из его палатки ни днем, ни ночью. Доброхоты даже не пытались ее урезонивать, Андроник же на все увещания шутил, что люди царской крови похожи. Этим он хотел намекнуть, что у Евдокии был же роман с самим царем, который тоже приходился ей дядюшкой!
Впоследствии историк Никита Акоминат напишет, что был он, принц, высок ростом, статен, любил меряться силою, славился вольностью в речах, авторитетов для него не было, никому спуску не давал — царская наружность, характер неукротимый. «Качества, — писал Акоминат, — на которые государи смотрят подозрительно, которые тревожат их и колют в самое сердце».
В одну роковую бурную ночь Андроник был внезапно вызван в шатер самодержца. А надо сказать, что в Византии человеку, не облеченному специальными полномочиями, попасть просто так к государю было просто невозможно. Для этого существовал специальный ритуал, множество условностей. Так что прямой вызов к особе самодержца ничего хорошего не предвещал.
Провожая принца, Евдокия в тревоге металась по палатке и предлагала: «Надень мое платье, надень вот мой охотничий костюм, он маловат, но в седле сойдет… Возьмешь мой лук, мою охотничью рогатину и с моими слугами легко проедешь через царскую охрану». Но Андроник отклонил этот план — он не трус, чтобы бежать.
— А жаль, — засмеялась Евдокия, — я бы надела тот мой панцирь с железным забралом, который подарил мне французский король. И вместо тебя явилась бы к императору Мануилу, подняла бы забрало — а это я, не узнаешь, Мимоша (очевидно, это было ласковое прозвище, которым она его награждала, когда у них был роман)?
В ту ночь Андроник был закован в кандалы и препровожден в столицу, в одну из тюрем Священного Дворца. Дворец, как рождественский пирог, был напичкан, нашпигован темницами, чтобы было куда под горячую руку посадить подвергшегося немилости или, наоборот, — истребовать для нахлынувшего милосердия.
Пылкая Евдокия — надо отдать ей справедливость, — уж кого только не мобилизовала, чтобы оказать помощь Андронику. Не отказывала ни в чем никому, а уж если, пишет Акоминат, чего совсем уж дать не могла — тогда обещала.
Пока не нарвалась в своем рвении на законную супругу Анну, урожденную венгерку. Чопорная, всегда одетая как монашенка, принцесса Анна приказала Евдокии угомониться и сообщила, что при посредничестве ее отца, венгерского короля, получена милость от василевса: ей, Анне, отправляться к мужу в темницу и там с ним жить.
Шли годы. В темнице у них родился сын, долго и тяжело болел, но выжил. Когда Анна второй раз почувствовала себя матерью, врачи категорически велели ей покинуть тюрьму. И опять Андроник остался один. А его неукротимая венгерка, родив на воле второго сына, покинула сей мир.
Однажды Андроник ухитрился вылезти на карниз дворца и шел по нему целых сорок локтей, рискуя сорваться. Не сорвался, нет, но как раз на углу был перехвачен стражей и водворен на прежнее место.
Шли годы. Однажды удалось уговорить раба-парашника, и он сделал слепки ключей. Стражникам в этот вечер в порционное вино был добавлен порошок конопли — снотворное. Андроник благополучно вышел и избрал себе другой, нежели потом это сделает Денис, способ избавиться от погони. Он три дня просидел в густом бурьяне под окнами той самой камеры, откуда бежал, пока его лихорадочно искали на берегах Босфора, и в Редеете, и на холмах Анатолии. На том самом месте неприступных стен Великого Дворца, где когда-то Цимисхий, любовник императрицы Феофано, был поднят в корзине, чтобы убить ее мужа и самому стать царем, Андроник, наоборот, верными людьми был спущен на веревке в лодку и был таков.
Он объявился в Святой Земле, у крестоносцев, ненавидевших и побаивавшихся императора Мануила, он был принят, как сват и брат. Участвовал во многих знаменитых турнирах, стычках с неверными и походах через пустыню. Дело опять же уперлось в женщину: вдова иерусалимского короля Балдуина, тоже родственница Мануила и Андроника, прекрасная Феодора была замешана в план византийской разведки — тайно выкрасть Андроника, ослепить его и по возможности живым доставить в столицу. Феодора выдала Андронику все — тайную грамоту василевса, пароли, шифры, деньги.
И сама бежала с ним из Палестины, и жила, скитаясь, то при одном мусульманском дворе, то при другом. Впоследствии Андроник хвастался, что похитил ее, как Зевс в облике быка украл Европу. И родила ему в скитаниях детей, и попалась-таки в лапы агентов империи, и стала заложницей против Андроника.
Получив за границей императорский хрисовул — немедленно явиться ко двору, Андроник не колебался. Он надел на себя власяницу, покаянные вериги и босиком шел от пристани ко дворцу при стечении великого множества сочувствующего народа, чтобы стать сюжетом еще одной песни кифаредов о подвигах легендарного принца.
Ко дверям императорской кувикулы принц принес в горсти дорожной пыли, чтобы посыпать ею главу, как только увидит василевса. Даже черствый Мануил прослезился.
— Встань с колен, брат, — говорит.
— Не встану, — льет слезу Андроник. Так оно слово в слово и описано в песнопениях кифаредов.
— Не встану, — говорит принц, — пока меня не протащат, как раба, по ступеням твоего трона.
