Евгения Альбац - Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ
Состояние дикое: это конец. Открываем бутылку коньяка, пьем за все хорошее, что было. В том числе и за «МН». Дурная мысль: больше всего мне жалко наших редакционных факсов и компьютеров. Ведь придут омоновцы, все разнесут, что не разнесут — унесут. Посылаю факс друзьям в Штаты: «Если что, позаботьтесь о моей девочке». Факс не проходит. Внутренние факсы по-прежнему работают: каждые 15 минут Игорь Королев[89] передает нашу информацию в «Коммерсант». Один международный факс отключили, но второй функционирует. Абсурд!
2.47. Звоним снова Бурбулису: «Я связался с Язовым и Янаевым. Они ответили, что ни за что не отвечают и вообще россияне сами во всем виноваты… В эту минуту ко мне в кабинет входит Шеварднадзе…»
Набираю по вертушке приемную Язова.
Я: «У нас есть информация, что маршал подал в отставку». Дежурный по приемной, майор (фамилию назвал неразборчиво): «Впервые от вас это слышу». Я: «Говорят, Язов болен». Майор: «Впервые от вас это слышу».
Днем, когда Наташка позвонила в Министерство обороны, ей ответили: «С такой газетой, как «Московские новости», говорить не желаем». В приемной Пуго телефон не ответил. Крючкова решили не набирать. Не то чтобы страшно… Татьяна: «Газета закрыта, комендантский час — мало ли чего придет им в голову…»
3.45. Опять связались с Бурбулисом: «Поступила информация: к Москве движется Витебская воздушно-десантная дивизия КГБ. Я позвонил Крючкову. Он сначала все отрицал, потом ответил: «Я разберусь».
Где Ельцин? — «Ельцин по-прежнему здесь».
4.30. По сведениям Бурбулиса, к Москве таки движется дивизия КГБ. От «Белого дома» отводятся войска. Бурбулис: «Какая-то техника уходит, на ее место приходит новая».
5.25. Бурбулис: «Продвижений войск нет. Кажется, произошел перелом. Мы их будем судить».
Утро. Приехали ребята, которые делали подпольный номер. Мы дописываем листовку: «Хроника кровавой ночи». В том столкновении возле американского посольства погибло три человека. Саша Махов[90], который был там, диктует: «Шли три БТР. Им дорогу перегородила баррикада из 6 троллейбусов и толпа в 2,5 тысячи человек. Люди развернули плакат «Братание». Два БТР остановились. Один — № 536 — останавливаться не хотел. Его окружила толпа. Тогда БТР стал разгоняться и своей мощью крушить троллейбусы. На него залезает несколько человек. Видим: БТР снова разгоняется, и два человека оказываются под гусеницами. Кровавое месиво. Я стою в метрах десяти. Народ озверел, стал просить у жителей домов пустые бутылки, сливать в них из машин бензин. БТР подожгли. Из него выскочил экипаж и начал стрелять: какому-то парню пулей снесло полчерепа…»
Вечер. Ну вот и все. Путчисты арестованы. Горбачева привезли из Фороса[91] в Москву. Выглядит он жутко: под глазами — черные круги.
В редакции все друг друга целуют и поздравляют. Эйфория. Надолго ли?
…Оказывается, утром, когда наша машинистка Аня Орешечкина и техред Наташа Сенина клеили листовки вблизи Лубянки, их арестовала милиция: в 9 часов утра ГКЧП издал свой последний приказ, запрещающий распространение «провокационных листовок». Наташу и Аню, попросив одну листовку на память, милиция отпустила. Хотя указ предусматривал арест на срок до 30 суток либо штраф 1000 рублей.
…Днем заехала домой на пару часов поспать. Моя трехлетняя Лелька встретила меня словами: «Мама, ты уже победила хунту?» Я чуть не расплакалась: ну что это за страна, где трехлетние дети столь легко вводят в свой лексикон слово «хунта»?
…Владимир Дудник — генерал-майор в запасе, военный консультант комиссии по чрезвычайной ситуации Моссовета, не слишком оптимистичен: «Да, Таманская и Кантемировская дивизии направились в места дислокации. Но утром к Москве подошла воздушно-десантная дивизия из Молдовы под командованием генерал-майора Востротина (известный афганец). Она высадилась позавчера в Кубинке. Генерал-майор Грачев остановил ее на Минском шоссе. Сейчас она сосредоточена в районе Одинцово. И пока остается серьезной угрозой. Это 10 тысяч человек на маневренной современной технике. Большинство старших офицеров имеют за плечами опыт Афганистана, Тбилиси… Достаточно ее одной, чтобы разнести Москву вдребезги», — утверждает Дудник. Востротин заявил, что будет выполнять приказы своего командования, а не Президента России, которого он главнокомандующим не признает. Дивизия контролируется группой депутатов РСФСР и Моссовета. Правда, когда Дудник попытался вручить командующему головного полка подполковнику Прудченко указ Ельцина, он заявил: «Я не остановлюсь перед тем, чтобы давить и стрелять таких, как вы…»
В распоряжении КГБ, говорит Дудник, по-прежнему несколько десантно-штурмовых бригад плюс спецназ Главного разведывательного управления, численность которого неизвестна. Это люди, — обреченные на верность системе в силу своего служебного положения. Они могут быть задействованы в любой момент.
«Не стоит также забывать, — предупреждает Дудник, — что вокруг Москвы много войск, в том числе специальных. В Голицыне ракетные войска, но у них есть подразделения, которые способны решать задачи как линейные части. В Одинцово и Голицыне — военные училища МВД и КГБ СССР. Все еще не объявила о своей позиции дивизия имени Дзержинского. Пока все они формально не присягнут на верность Президенту России — они представляют опасность. На сегодняшний день приказ командира — это больше чем присяга…» Неужели Дудник в своем пессимизме окажется прав?
22.00. Первая пресс-конференция Горбачева после форосского ареста. Он произносит явно неосторожные слова: «Всей правды я вам все равно никогда не скажу». И ведь не скажет. Но сейчас мне его жаль. Просто по-бабьи жаль. Такое пережить — врагу не пожелаешь. Хотя весь этот трехдневный кошмар породил он, Горбачев. И три трупа, три погибших мальчика, — на его совести тоже…
Между прочим, сегодня, 21 августа, — 23-я годовщина вторжения советских войск в Прагу. Режим отметил ее в лучших своих традициях — трупами и кровью…
* * *…Эти строки я пишу уже в конце ноября 1991 года. Горбачев оказался прав: всей правды об августовских событиях мы, кажется, действительно никогда не узнаем. Во всяком случае — в ближайшем обозримом будущем.
Однако информация обладает свойством утекать. Имеющий уши — ее слышит. Имеющий глаза — видит.
Итак, моя версия подтвердилась. Подтвердилась даже в деталях. Именно Комитет государственной безопасности и его Председатель генерал армии Владимир Крючков были главной движущей силой и главной пружиной (по выражению Горбачева) августовского переворота.{3}
И все началось, как я и писала в главе «Версия», в декабре 1990 года.
Конкретно — 9 декабря, за три дня до нашумевшего заявления Председателя КГБ Крючкова по Центральному телевидению.
В тот день Крючков вызвал к себе генерал-майора КГБ Вячеслава Жижина — заместителя начальника Первого Главного Управления (разведка), в прошлом — начальника секретариата Председателя (и, следовательно, особо доверенного человека), и полковника КГБ Алексея Егорова.
Крючков дал задание Жижину и Егорову (со ссылкой, между прочим, на поручение М. С. Горбачева){4} подготовить записку о первоочередных мерах «по стабилизации» обстановки в стране на случай введения чрезвычайного положения.{5}
Такая записка ему была представлена. А вместе с ней — проект указа Президента М. С. Горбачева и постановления Верховного Совета СССР о введении в стране чрезвычайного положения. По словам Егорова, одновременно с этим по поручению Горбачева некими другими товарищами готовились и документы о введении прямого президентского правления в Литве. Напомню, это было в декабре, 12 января в Вильнюсе провели первую «пробу пера».
В марте, перед началом съезда народных депутатов России, ввели войска в Москву — на улицы города тогда вышло несколько сот тысяч москвичей. Тогда же, в марте, — Центральному аппарату Комитета тайным приказом Крючкова за номером 0036 от 19 марта 1991 года переподчинили Управление КГБ по Москве и Московской области, кое раньше находилось в ведении столичных властей[92]; а в Управлении по защите советского конституционного строя (идеологическая контрразведка) созданы три специальные оперативные группы, задачи коих коллегам были пока не ясны.{6}
Следующие четыре месяца шла интенсивная обработка Горбачева, для чего, кстати, Крючков использовал и ту декабрьскую записку, подготовленную Егоровым и Жижиным. Обсуждалась она и на заседании Политбюро ЦК КПСС.{7}
Горбачев, как всегда, искал компромиссного для себя решения: с одной стороны, надо было приструнить страну, с другой — сделать это так, чтобы не потерять лицо на Западе, равно как — и обещанные кредиты.
Впрочем, сказанное вовсе не означает, что КГБ выжидал, бездействовал. Ничуть.
