Николай Михневич - История русской армии. Том второй
Недаром же император в беседе с прусским епископом Эйлертом, во время посещения Берлина в 1818 г., сказал: «Поход русских через Германию в Париж принесет пользу всей России. Таким образом и для нас настанет новая историческая эпоха, и мне еще предстоит много дела»[41]. Из этого видно, что и император признавал большое политическое значение пребывания наших войск в Германии. Многие из наших офицеров в походе познакомились с германскими офицерами, членами прусского тайного союза (Tugendbund), который так благотворно содействовал освобождению и возвышению Пруссии. В открытых беседах с ними наши молодые офицеры незаметно усвоили их свободный образ мыслей и стремлений.
«Не только офицеры, но и нижние чины гвардии набрались заморского духа», — свидетельствует Н. И. Греч в своих записках. В 1816 г. он присутствовал на обеде, данном одной масонской ложей (во Франции) гвардейским фельдфебелям и унтер-офицерам. Они держали себя с чувством собственного достоинства, некоторые вставляли в свою речь французские фразы.
Что и на солдат, побывавших за границей, пребывание там имело сильное развивающее влияние, видно из беседы министра внутренних дел В. П. Кочубея с известным писателем В. И. Каразиным 27 октября 1820 г. Каразин сказал министру: «Солдаты, возвратившиеся из-за границы, а наипаче служившие в корпусе, во Франции находившемся, возвратились с мыслями совсем новыми и распространяли оные при переходе своем или на местах, где квартируют. Люди начали больше рассуждать. Судят, что трудно служить, что большие взыскания, что они мало получают жалованья, что наказывают их строго и проч.». На дальнейший вопрос Кочубея Каразин прибавил: «Между солдатами есть люди весьма умные, знающие грамоте. Много есть солдат из бойких семинаристов, за дурное поведение в военную службу отданных. Есть <…> и из дворовых весьма острые и сведущие люди, есть управители, стряпчие и прочие из господских людей, которые за дурное поведение или за злоупотребление отданы в рекруты. Они, так как и все, читают журналы и газеты. Справьтесь, сколько ныне расходится экземпляров „Инвалида“ и других журналов в сравнении прошедшего времени.»
Этот интересный разговор служит подтверждением того, что и в рядах нижних чинов армии было тогда немало развитых людей, правда не с особенно высоким нравственным уровнем.
В русском корпусе, временно оставленном во Франции под командой князя М. С. Воронцова после 1814 г., по-видимому, было введено гуманное обращение, и обратили серьезное внимание на обучение нижних чинов грамоте. Кроме обыкновенных школ, были устроены четыре ланкастерских училища, или школы взаимного обучения. В июне 1818 г. великий князь Михаил Павлович осматривал такую школу в Мобёже, в которой училось 300 солдат, и остался ею очень доволен, узнав, что многие солдаты за три месяца выучивались очень хорошо читать и писать. В первое время Александр I интересовался этими школами и поддерживал идею их учреждения; в 1817 г. по высочайшему повелению учрежден в Петербурге даже особый комитет для введения взаимного обучения в школах солдатских детей, была сформирована школа для гвардейских полков, но уже в 20-х годах мысль о распространении в войсках подобных школ была совершенно оставлена, потому что на эти школы стали смотреть, как на средство распространения вольнодумства и мятежа[42].
Несомненно, что возвратившиеся из походов солдаты принесли с собой новые понятия о человеческом достоинстве и у них впервые явилось представление о долге гражданина и его правах. Но, однако, такое развитие личного состава войсковых частей может быть отмечено лишь в гвардии и незначительном числе армейских частей, в остальной части армии развитие как офицеров, так и нижних чинов, а особенно отношения между собой были совсем иными. Необходимо иметь в виду, что в армии оставалось еще немало бывших «гатчинцев» и их ярых последователей, продолжавших исповедовать павловский катехизис муштры; им понятны были лишь жестокие приемы обучения и странно было обходиться без телесных наказаний. Правда, с восшествием на престол Александра I эти офицеры притихли и временно предали забвению свои приемы воспитания, но все же отношение их слишком резко отличалось от отношений передового офицерства, несмотря на то что многие из этих гатчинских отпрысков побывали за границей. По-видимому, таких офицеров было немало, что видно хотя бы из особого циркуляра 1810 г., в котором военный министр Барклай-де-Толли, обратив внимание на увеличение в войсках болезненности и смертности, указал генералам на закоренелое обыкновение «всю науку, дисциплину и воинский порядок основывать на телесном и жестоком наказании; были даже примеры, что офицеры обращались с солдатами бесчеловечно». И таких «бравых капитанов»[43], к сожалению, в армии было немало.
Влияние Аракчеева на ужесточение армейской дисциплины и муштры
Усиление роли Аракчеева при Александре I ♦ Отзывы современников о реформах, проводимых Аракчеевым в области военного дела
После заграничных походов в характере Александра I произошли резкие перемены: с первых дней своего царствования императору пришлось тратить немало сил на различные административные реформы в России. С 1805 г. начинается напряженная борьба с Наполеоном; в 1812 г. государь своей непримиримой борьбой с Наполеоном показал удивительную твердость характера; заграничные походы отняли у Александра I массу сил на улаживание всевозможных трений между союзниками; в этом отношении особенно тяжел был поход 1814 г., когда Австрия открыто уже мирволила Наполеону, а благополучный для коалиции исход кампании был всецело обязан Александру. Скромный и всегда ровный, любивший свои войска, с ними сроднившийся, император в это время находился на вершине своей славы и был несомненно первым человеком в Европе. Захваченный всецело сначала идеей ниспровержения европейского тирана Наполеона, а затем ловко увлеченный Меттернихом мыслью искоренить в Европе революционные идеи, Александр I надолго увлекается ролью европейского арбитра, навсегда отвлекаясь от своих прежних светлых идеалов в деле перестройки собственного государства. Бремя внутреннего правления становилось при этих условиях для него все тяжелее и невыносимее. Явилась необходимость часть этого бремени переложить на доверенного и ближайшего своего помощника. Естественно, что таким помощником должен был стать наследник цесаревич, но великий князь Константин Павлович уже в самом начале царствования заявлял о твердом намерении никогда не принимать трона, а после 1815 г. он так увлекся обустройством своей Польской армии, что с крайней неохотой покидал любимую Варшаву.
Вопрос о назначении великого князя Николая Павловича наследником престола разрешился лишь в 20-х годах; ему необходимо было, кроме того, закончить военное образование; а великий князь Михаил Павлович был еще слишком молод. Пришлось императору возлагать бремя правления на простого смертного. Таким избранником оказался граф Алексей Андреевич Аракчеев, ставший к концу царствования Александра I неограниченным, бесконтрольным правителем всего государства, единственным докладчиком по всем делам правления, человеком столь значительным, что с ним приходилось считаться даже великому князю Константину Павловичу.
Несомненно, что своим выдающимся положением в государстве Аракчеев всецело обязан Павлу I, к которому он поступил на службу в гатчинские войска 4 сентября 1792 г.[44], будучи принят цесаревичем довольно-таки сухо. На первом же разводе проявил себя так, словно бы век служил в Гатчине, и своим усердием, знанием дела и точной исполнительностью скоро вызвал благоволение великого князя, назначившего его с пожалованием чина капитана командиром своей артиллерийской роты. Аракчеев всецело отдался своим новым обязанностям и в короткое время привел гатчинскую артиллерию в образцовый порядок. Ни с кем не сближаясь, ни перед кем не заискивая, отнюдь не выказывая своего собственного характера, он одним лишь строгим отношением к службе, ревностностью и быстротой выполнения повелений цесаревича достиг высоких отличий и назначений, быстро следовавших друг за другом[45].
В день вступления на престол Павла I Аракчеев был вызван в Петербург. «Смотри, Алексей Андреевич, служи мне верно, как и прежде. — Такими словами встретил его император и тут же, соединяя его руки с рукой великого князя Александра Павловича, добавил: — Будьте друзьями!»[46] Действительно, Аракчеев немало помогал великому князю в этот тяжелый период. Александру Павловичу уже в ранней молодости пришлось пройти тяжелую жизненную школу, потребовавшую от него высшего напряжения сил и осторожной изворотливости, когда судьба поставила его между двух враждебных лагерей, между Петербургом и Гатчиной.
