Светлана Саверская - Новая география древности и «исход евреев» из Египта в Европу. Книга II
В представлениях этрусков такое превращение было необходимо в качестве очищения души с целью последующего воплощения. Да, этруски были приверженцами реинкарнации, но мы видим эту точку зрения и в Евангелии от Фомы: «Иисус сказал: Тот, кто познал мир, нашел тело, но тот, кто нашел тело, – мир не достоин его». Отрывок, в котором явно идет речь о контроле над вселением в новое тело, также как и далее: «Иисус сказал: Тот, кто познал мир, нашел труп, и тот, кто нашел труп – мир не достоин его».
Но почему же все-таки такая разница – у Фомы женщина должна стать мужчиной, а у этрусков наоборот? Можно, конечно, предположить, что у этрусков проявлялись остаточные мировоззрения матриархата, которые со временем исчезли, а затем и сменились на противоположные, где уже женщина должна была «сменить пол», чтобы соединиться с богом.
Но возможно, что дело не в этом. На самом деле мы не так уж много знаем о религии этрусков, и имеющиеся выводы по большей части основаны на анализе не текстов, а изображений.
Возможно, что речь идет о царствах разных богов, и у Фомы фигурирует царство «мужского» бога, перед которым в неравной ситуации уже оказывалась женщина.
У Фомы сосуществовали представления о превращении и мужчины в женщину, и наоборот, поскольку высшее божество должно было быть бесполым, точнее, соединяющим оба начала. Смотрим далее у Фомы: «Когда вы сделаете мужчину и женщину одним, чтобы мужчина не был мужчиной, и женщина не была женщиной, когда вы сделаете глаза вместо глаза, и руку вместо руки, и ногу вместо ноги, образ вместо образа, – тогда вы войдете в (царствие)». Здесь Иисус говорит о необходимости взаимного превращения, а не только женщины, а в отрывке относительно Марии Магдалины, по всей вероятности, имеется в виду, что ученики Христа уже овладели искусством контроля над перевоплощениями и уже прошли стадию «превращения в женщину». Вполне можно допустить, что это присутствовало в раннем мировоззрении этрусков, или же стало логичным продолжением имевшихся ранее.
О том, что подобные взгляды могли быть еще в древности, говорит наличие у многих богов пары-двойника, как, например, Либер и Либера. У Диониса парой была Ариадна, понятно, что, согласно мифу, она была его женой. Однако же похоже, что этот миф, точнее, несколько обрывочных, имеют непосредственное отношение к теме превращений.
Дело в том, что Диониса, например, была два: старший Дионис был олицетворением небесного быка, что пересекается с мифами о быке, из частей которого был создан мир, и старшего Диониса-таки убивают именно в соответствии с этим мифом, разделив на части.
Впоследствии Дионис, и этрусский Фуфлунс, возрождается из бедра Зевса (Тина), что соотносится с рождением Израиля из Иакова посредством ранения бедра.
Уже перерожденный Дионис женится на Ариадне, на той самой Ариадне, которая выводит Тесея из лабиринта, где он убивает быка, но Дионис фактически и был быком в предыдущем воплощении. С одной стороны, убийство быка с делением на части символизировало появление материальной вселенной из созвездия Тельца – центра Вселенной. Но с другой – бык всегда символизировал мужскую силу. И тогда прохождение лабиринта, как мы уже говорили, символизировало прохождение душой пути в загробном мире. И в данном случае ритуал имел двойной смысл.
Лабиринт являлся как бы картой Вселенной с созвездием Тельца в центре, и человек при жизни проходил этот путь для того, чтобы знать его.
И вторым важным значением было то, что в центре лабиринта располагался символ мужского начала, и претендент должен был убить его в себе, что обеспечивало покровительство женского божества и сакральный брак с ней. В этом случае Тезей был эпитетом Диониса, а не отдельным персонажем на этапе пути по лабиринту, т. е. Тезей – это претендент-соискатель. Бык-Минотавр-Дионис – мужское начало. Этим объясняется и двойной брак Ариадны – сначала с Тезеем – брак в данном случае символизировал путь из лабиринта, а затем с Дионисом, когда брак был констатацией победы над животным началом и слияния с женским божеством.
Иоанн Креститель – Иван Купала
А.И. Немировский соотносит упоминаемого у Вергилия вождя Купавона со славянским Купалой. Понятна и дальнейшая идентификация А.Е. Наговицыным Вергилиевского Купавона как этрусского божества. Однако же вывода об идентичности с Иоанном Крестителем не делается, хотя косвенно, говоря об идентичности этих двух персонажей, Немиров-ский, конечно же, ставит под сомнение версию постхристианского появления имени Купала в славянской традиции.
Что ж, поскольку мы не обременены гипотезой о ближневосточном происхождении христианства, то мы этот вывод сделаем. В первую очередь благодаря именно православию.
Если открыть энциклопедии, то в отношении славянского праздника Ивана Купалы обнаружим абсолютно парадоксальную информацию. Во-первых, признается факт наличия этого языческого праздника у славян до распространения христианства.
Во-вторых, этот праздник был во время летнего солнцестояния, 20–22 июня, удивительно совпадающий с днем рождения Иоанна Крестителя.
Еще до совмещения с праздником Иоанна Крестителя праздник был связан с водой – живой, очищающей водой, которая, по мнению древних славян, в этот день имела особенную силу. Но именно очищение с помощью воды производил и Иоанн Креститель.
Само название Купалы возводится к ритуалу очищения водой Иоанном Крестителем. Именно это и является ключевым моментом. Греческим аналогом является Иоанн Баптисо. Но почему же тогда это имя не закрепилось за Иоанном, почему таковым осталось только название языческого праздника, а Иоанн стал именоваться «Креститель»?
Для начала скажем, что эпитет «Креститель» никак не мог применяться в отношении Иоанна, если согласиться с хронологией появления христианства. Понятие священного креста, распятия, появилось после воскрешения Иисуса Христа, а Иоанн омывал в воде до его казни, потому не мог именно крестить.
Тем не менее в отношении ритуала, осуществляемого Иоанном, активно применяется термин «крещение». Ну, в общем-то, никакого обмана тут нет, если обратиться к русскому языку. Происхождение и применение слова «крес» в славянском языке в древности было очень интересным: известны значения «оживать» наряду с сербохорв. криjес – «огонь, разводимый накануне Иванова дня», мн. кресо̏ви – «летний солнцеворот», словен. krȇs – «солнцеворот, Иванов день» и в значении «воскрешение». Важно и то, что слово непосредственно связано с Ивановым днем, и то, что в русском языке слово «крещение» является производной от этого слова «крес».
Соответственно, Иоанн был не крестителем, а «кресителем», и, даже если применялась буква «Т», то этот термин подразумевал не «наложение креста» – от «крестить», а освящение живой водой – «кресение».
Строго говоря, слово «крест» также связано с понятием «крес», но только в одном из аспектов – описания свойств некоего мистического креста в плане «свечения» и «воскрешения», но, разумеется, не как геометрической фигуры.
Функция освящения священным огнем в день Ивана Купалы, практикуемая у славян, не упоминается как часть ритуала Иоанна Крестителя. Эта функция отводится Иисусу, когда Иоанн указывает, что именно тот будет «крестить» святым огнем.
Традиция освящения водой восходит к этрускам. Первый ритуал проводился в феврале и именовался Febrna, он назван в честь этрусского бога подземного царства, бога очищения Фебрууса, и связанного с ним обрядами очищения водой. До нас он дошел как праздник Крещения, опять же, Иоанном Крестителем Иисуса. Второй связан с днем рождения Иоанна Крестителя и известен нам как славянский праздник Ивана Купалы, и также происходит с ритуалом очищения водой.
Вот что пишет Наговицын: «В космогонических представлениях этрусков о нисхождении души в Загробный мир, путешествие представлялось не только как выезд на колеснице в сопровождении различных провожатых; существовал еще один важный мотив, который был связан с прямым переходом в хтоническую стихию Загробного мира. Такой стихией, как уже неоднократно упоминалось, являлось море, поэтому переход в Загробный мир представлялся как прыжок (ныряние) в море.
Сохранились множественные фрагментарные свидетельства о наличии в воззрениях италийцев и этрусков мысли о том, что в новую жизнь после смерти можно вернуться, совершив «ритуальный прыжок». Этрускам был хорошо знаком «купальский» ритуал, выражающийся в прыжке в воду.
Вода, выступавшая как символ Протоматерии и Протоматери всего сущего, рассматривалась как символ смерти-возрождения и обновления. Сам прыжок понимался как некий волевой акт, направленный к обновлению души и тела, но он же олицетворял момент умирания и перехода в Загробный мир».[170]
Этруски верили в реинкарнацию, и, судя по всему, уделяли большое внимание духовным практикам, позволяющим контролировать процесс реинкарнации. На это указывает соединение со стихией воды при жизни, что демонстрирует праздник Ивана Купалы. Ведь и применение термина «крещение, кресение» при жизни человека в формулировке «оживление» представляется довольно бессмысленным, если не предполагать некий вид тренировки. При этом, учитывая, что крест как символ был связан у этрусков со смертью, все же Иоанн Креститель мог крестить – т. е. применять символ креста при освящении водой. Соответственно, крещение как ритуал действительно могло существовать до распятия Христа на кресте.
