Владимир Мавродин - Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)
Но, очевидно, Глеб Святославич мало чему научился за время своего первого изгнания и не сумел расширить и укрепить своих связей с местной верхушкой, да и соотношение вооруженных сил оказалось не в его пользу. Хотя весьма вероятно, что Святослав оставил часть своих дружинников в помощь сыну, но все же основную массу своего войска он увел обратно в Чернигов. Поэтому силы Глеба уменьшились, а Ростислав, очевидно, не терял времени и набирал «воев» из числа горских народов. Лишь только «възвратися опять» Святослав, Глеб был снова изгнан своим более удачливым соперником — «и приде Глеб к отцу своему, Ростислав же седе Тмутаракани».[692] 1065 г. начинается второе княжение Ростислава в Тмутаракани. Ростислав, подобно Мстиславу, да отчасти и Олегу, является подлинным князем Тмутаракани. Он пустил здесь глубокие корни и вовсе не смотрел на Тмутаракань как на временное убежище, где, собирая нужные силы, можно было выжидать лучших времен и, когда они настанут, вернуться в Приднепровье. Под 1066 г. летопись упоминает, что Ростислав «емлещю дань у Касог и у иных стран…».[693] Это свидетельствует о широкой феодальной экспансии, возглавляемой дружиной Ростислава, шедшей из Тмутаракани и распространявшейся на земли горских племен, в степи Северного Кавказа и в Крым. За то, что в Крыму имелись области, принадлежащие Тмутаракани, где, следовательно, распоряжался тмутараканский князь и «имал дань», говорит сам текст летописи, которая, указывая на экспансию во времена Ростислава, далее добавляет: «Сего же убоявшеся Грьци».[694] Греки «убоялись» не высоких пошлин, которые брал с греческих купцов Ростислав, как думает И. П. Козловский, и даже если это было и так, то во всяком случае высокие пошлины могли вызвать скорее протест купечества или какую-либо иную форму вмешательства греков, а не «боязнь».[695] Текст летописи именно говорит о территориальном расширении Тмутаракани. В Крыму же, несомненно, в то время тмутараканской была не только Керчь-Корчев, но и другие владения, гораздо более близко расположенные к византийскому центру Крыма — Херсонесу-Корсуню. Памятником, указывающим на существование подвластных русским князьям областей в Крыму, является пресловутая «Записка Готского топарха». Кроме трактовки ее Васильевским, интересны еще суждения о ней Иловайского, Пархоменко и Грекова. Как бы то ни было, к кому бы ни приурочивать князя «Записки», — к Игорю ли,[696] к азово-черноморскому Олегу документа Шехтера,[697] или к Святославу,[698] — все равно, для нас важно отметить наличие в Крыму владений русского князя и населения, подчиняющегося киевскому или тмутараканскому князю. Этим населением был «фулльский язык», в котором усматривают и алан, как Куник, и таврических болгар, как Иловайский,[699] и русских. Договор Игоря с греками, по которому русский князь должен был не пускать черных болгар, живших в Приазовье и Северном Кавказе, в Корсунь воевать «в стране Корсуньстей», также указывает на наличие где-то у Крыма, в южной части Придонских степей или в самом Крыму владений русских князей.[700] По-видимому, прав П. Голубовский, указывая, что Ростислав напомнил тмутараканцам времена Мстислава,[701] времена могущества Тмутаракани, широкого размаха торговли и политического владычества. В его время Тмутаракань сделала попытку стать совершенно самостоятельной и оторваться от Приднепровской Руси. Было ли это в интересах всего населения Тмутаракани — это вопрос, но об этом после. Расширение феодальной экспансии из Тмутаракани шло и на запад, и дружинники Ростислава, очевидно, собирали дань, творили суд и расправу, обзаводились землями, городками и укреплялись где-то совсем близко от главных греческих колоний и прежде всего Корсуня. Именно это, а не высокие таможенные сборы, испугало греков и заставило их попробовать положить конец усилению своего восточного соседа. Разрешена эта задача была чисто византийским способом. К Ростиславу подослали котопана, греческого наместника, который вошел в доверие к князю, и когда последний пировал со своей дружиной, провозгласил тост за его здоровье, отпил из чаши сам, а передавая ее Ростиславу, выпустил в вино яд из-под ногтя. Яд должен был подействовать лишь на восьмой день, и котопан счастливо избег расправы, после пира вернувшись в Корсунь, где и рассказал о своем поступке и указал день, когда должен был умереть Ростислав. Когда предсказание котопана сбылось и до корсунцев дошли вести о смерти тмутараканского князя, «сего же котопана побиша каменьем Корсуньстии людье».[702] Что заставило корсунцев так отомстить котопану — страх ли перед местью, которая могла последовать за это со стороны могущественной тмутараканской дружины, или, действительно, были какие-то общие интересы у корсунцев с Тмутараканью, и ослабление последней было также во вред и им, и кто были эти корсунцы, убившие котопана?
Прежде всего, очевидно, следует отметить, что избивали камнями котопана отнюдь не те корсунцы, которые подослали его с целью убийства Ростислава. Это совершенно ясно. Безусловно и то, что подослала котопана верхушка, знать, правители, так как усиление Ростислава именно их лишило бы и власти, и земель, и доходов с теряемых областей. Значит — против котопана выступили те слои, которые были заинтересованы в сохранении добрососедских отношений с Тмутараканью, а ими могли быть колонии поселения русских, ясов и других народов, родственных населению Тмутаракани, и греческие купцы, торговавшие с Тмутараканью и через нее получавшие от своей с ней торговли большие доходы. Таким образом, версия о высоких пошлинах, собиравшихся с греческих купцов, как причине преждевременной смерти Ростислава, совершенно не выдерживает критики. Не боязнь мести со стороны тмутараканцев с финалом в виде погрома греческих колоний в Крыму заставила корсунцев убить котопана-отравителя, так как на такой поход, на борьбу с крупными греческими городами у Тмутаракани в то время не хватало ни сил, ни энергии, а именно наличие в Крыму населения, тяготеющего к Тмутаракани, приводит к странному на первый взгляд сочувствию корсунцев к отравленному их соотечественником Ростиславу.
После смерти Ростислава в Тмутаракани усиливается боярская и купеческая группировка, тяготеющая к Чернигову. Именно по ее настоянию Никон из своего монастыря «на острове Тмутараканем» едет к Святославу просить его отпустить Глеба снова к ним, «на стол» тмутараканский. Никон плывет вдоль берегов Крыма и поднимается вверх по Днепру. За это говорит то обстоятельство, что «Патерик Печерский» сперва говорит о его свидании с Феодосием в Печерском монастыре, а затем уже о деловых переговорах со Святославом, увенчавшихся успехом. Очевидно, перед тем как попасть в Чернигов, Никон заехал в Киев, что указывает на его путешествие по Днепру. Почему Никон выбрал именно этот путь, а не Донской и Донецко-Сеймский? Следует отметить, что этот последний путь не был единственным, и Киев сообщался с Тмутараканью по Днепру и далее по морю, так что вопрос только в том, почему из двух возможных путей, направляясь к Чернигову, Никон выбрал именно Днепровский, Киевский, путь. Только что укрепившиеся в степях половцы, ознаменовавшие свое владычество погромом пограничных русских владений, препятствовали торговым плаваньям. Тем более было опасно путешествие этой своеобразной дипломатической миссии, целью которой было укрепление в половецком тылу сильного соседа, связанного с враждебным им русским княжеством Приднепровья, о чем половцам было наверное известно. То время, когда походы и битвы половецких и русских дружин не влияли на развитие торговли и не препятствовали торговым караванам, наступит лишь в следующем XII в. Это обстоятельство и безопасность плавания вдоль берегов Крыма заставили Никона плыть по Днепру. После расправы с котопаном вряд ли кто осмелился бы в пределах греческих владений напасть на тмутараканских послов, а Днепр еще не был перегорожен половцами, которые в это время кочевали у Дона и нападали с востока только на окраины Киевского государства. Поэтому, для объяснения вопроса, почему Никон плыл по Днепру, вовсе не следует перемещать Тмутаракань из Тамани в приднепровские острова, как это делает В. Новицкий.[703] Поездка Никона увенчивается успехом, и он, обещав Феодосию вернуться, провожает Глеба Святославича до Тмутаракани, откуда скоро возвращается в Печерский монастырь.[704] Следом деятельности Глеба того периода и является знаменитый камень с надписью: «В лето 6576 индикта 6 Глеб князь мерил море по льду от Тмутаракани до Кърчева 8054 сажен». Камень подлинный с русской эллинизированной надписью, характерной и для других русских вещей Крыма и Кавказа. Тмутаракани, таким образом, принадлежала и часть Крыма с Керчью.
