Владимир Мавродин - Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)
Времена княжения Глеба Святославича ознаменовались упрочением торговых и политических связей Тмутаракани с Черниговом. Расширение и развитие торговли сказывается прежде всего на богатстве самого князя черниговского. Богатство, которым блеснул перед посланцами Генриха IV Святослав, несомненно создалось в результате не только накопления в период его кратковременного княжения в Киеве, а прежде всего — в результате эксплуатации всевозможными путями смердов, собранная с которых дань реализовывалась в торговых операциях с Тмутараканью, Востоком и Византией, откуда шли «злато и серебро, и паволоки». Недаром едва ли не первым после «Русской Правды» делом Святослава была отправка Глеба в Тмутаракань для контроля над ее торговлей и для установления более тесных торговых связей и более прочных вассальных отношений. Один конец торгового пути оказался в руках Святослава, но этого было мало. Нужно было закрепить за собой Тмутаракань и как феодальную колонию, доходы с которой обогащали дружинников и, прежде всего, самого князя. Казалось бы вопрос о Тмутаракани был разрешен в пользу черниговского князя, но тут выступает обделенный своими дядями Ростислав Владимирович, сын старшего Ярославича — Владимира, умершего еще при жизни Ярослава и не оставившего, естественно, княжения своему наследнику. Ростиславу не повезло в жизни и о нем нет точных сведений в летописи. Нам точно неизвестно, где обретался этот внук Ярослава до своего бегства в Тмутаракань. В 1056 г., после смерти смоленского князя Вячеслава, трое южных князей — Ярославичей, — фактически распоряжавшиеся судьбами и своих других братьев, и дядьки Судислава, и племенника — Ростислава, сажают Игоря в Смоленск, «из Володимеря выведши».[686] По Татищеву, во Владимир-Волынский они переводят из Ростова Ростислава, и хотя это положение Татищева нигде не подтверждается известными нам летописями, но, судя по тому, что во Владимире впоследствии сидят Ростиславичи, рассматривающие Владимир как свою «отчину» и враждовавшие с сидящим в нем Ярополком Изяславичем,[687] это предположение, оставляя его документацию на совести Татищева, можно принять. Если эти годы княжения Ростислава Владимировича еще как-то могут быть приурочены к определенному месту, то дальнейшие события полны противоречий. По летописи Ростислав Владимирович в 1064 г. бежит в Тмутаракань вместе с Пореем и Вышатой, сыном Остромира, «воеводы», т. е. посадника Новгородского.[688] Это указывает, казалось бы, на то, что Ростислав Владимирович сидит в то время в Новгороде, о чем говорит Никоновская летопись.[689] Вряд ли Порей и Вышата, изгнанные из Новгорода своими политическими соперниками, просто заехали за Ростиславом во Владимир. По-видимому, Ростислав к 1064 г. сидит в Новгороде, и его изгоняют вместе с двумя его ближайшими соратниками по княжению в Новгороде — новгородскими боярами, Пореем и Вышатой Остромиричем. Какие причины вызвали изгнание популярного сына Остромира, его единомышленников — Порея и Ростислава Владимировича? Вышата и Порей были представителями определенного течения в новгородской политике, связанного с борьбой Новгорода за независимость от Киева и пользовавшегося успехом среди части боярства, купечества и средних слоев городского населения, и их изгнание из Новгорода могло означать укрепление власти киевского князя.[690] Перед этим новгородцы пригласили к себе Ростислава Владимировича именно потому, что этот князь имел достаточно оснований для неприязни к своему старшему дяде — киевскому князю Изяславу и мог явиться организатором антикиевской группировки в Новгороде. Ставка новгородцев (вернее — определенной, все время усиливающейся части господствующей знати: землевладельцев, купцов и т. п.) в их борьбе за отделение от Киева на князей-«изгоев» оказалась битой, так как Ростислав мог опираться только на новгородские рати, не имея достаточно собственных сил и средств. Поэтому мы в дальнейшем наблюдаем переориентацию этой группы новгородской знати в своей борьбе за независимость от Киева — от князей-«изгоев» к черниговским князьям. Об этом подробнее после. Преимущество было на стороне противников Порея, Вышаты и приглашенного ими Ростислава, и поэтому в конце концов в 1064 г. мы видим их на юге, где они изгоняют из Тмутаракани черниговца Глеба. Потеря Тмутаракани черниговским князем и столь легкая победа его врагов, кстати сказать, находившихся, как беглецы, в более плохих условиях, нежели давно уже обосновавшийся в Тмутаракани Глеб, объясняется тем, что Глеб, очевидно, не был подготовлен к удару с севера. П. Голубовский считает, что среди тмутараканцев Глеб не пользовался симпатией, и это в свою очередь объясняется его стремлением подчинить Тмутаракань Чернигову. Тмутаракань попадала в большую зависимость от метрополии, а последняя в свою очередь все прочнее организовывала выкачивание доходов из своей богатой окраины. Часть тмутараканской верхушки чувствовала усиливающуюся зависимость от Чернигова и хозяйничанье черниговского князя в ее владениях. Понятно, что эта часть тмутараканской знати старалась избавиться от неприятной опеки со стороны Чернигова. Договориться с князем мирным путем, очевидно, не удалось, так как он не желал поступаться преимуществами своего положения. Именно этим обстоятельством и можно объяснить столь легкое вокняжение Ростислава. П. Голубовский считает возможным говорить даже о приглашении Ростислава на княжение в Тмутаракань, но это противоречит указаниям летописи о бегстве Ростислава в Тмутаракань. Если Ростислав был приглашен в Тмутаракань, то почему же Порей и Вышата бросили Новгород? Вероятнее всего предположить, что Ростислава изгнали, и князь-«изгой» просто нашел благоприятную почву в Тмутаракани. Но Святослав вовсе не хотел потерять Тмутаракань. Тмутараканские дела настолько тревожат его, что в тот же год он во главе своих черниговских ратей движется к Тмутаракани, и Ростислав сдает ее без боя. Летопись об этом странном поведении Ростислава сообщает следующее:
«Иде Святослав на Ростислава к Тмутаракани. Ростислав же отступи прочь от града, не убоявъся его, но не хотя противу стрыеви своему оружья взяти».[691]
Князь-«изгой», которому его дяди, и в том числе Святослав, причинили достаточно неприятностей, имел все основания расплатиться со Святославом той же монетой, и вряд ли при очищении Тмутаракани он руководствовался высокими моральными соображениями, считая себя не в праве обнажить оружие против своего дяди Святослава, который вместе со своими братьями перебрасывает племянника из конца в конец Киевского государства и тем самым вынуждает его бежать в Тмутаракань. По-видимому, причины, вынудившие Ростислава уйти из своих новых владений и уступить их без боя Святославу, кроются не в моральных соображениях Ростислава, а в чем-то другом. Очевидно, военное превосходство было не на его стороне, и предвидя поражение, Ростислав решил сдать Тмутаракань и где-то в ее округе выждать лучших времен. Поражение могло быть очень тяжелым, особенно, если принять во внимание силу той тяготевшей к Чернигову дружинной и купеческой верхушки, которая в основном состояла из выходцев не только из Чернигова, но и из других северских городов. Так, по-видимому, и обстояло дело, а вовсе не так, как пишет летописец Никон, старающийся подчеркнуть идею подчинения младших князей старшим. Отступив без боя, Ростислав мог усилить свою дружину, пополнив ее набранной ратью из горских и степных племен, и в то же время создать группу своих сторонников в Тмутаракани. После захвата Тмутаракани Святослав снова сажает там Глеба, а сам возвращается обратно в Чернигов. Политические цели Святослава не ограничивались стремлением владеть Тмутараканью. Он мечтал владеть не только Новгородом, но и «стольным градом Киевом». Для осуществления этих целей Святославу надо было находиться поближе к Киеву и Новгороду, чтобы оттуда, путем всевозможных политических комбинаций, то подкупом, то силой оружия, склонить на свою сторону известную часть киевского и новгородского боярства и купечества. Таким пунктом мог быть Чернигов, а не Тмутаракань, далекая от приднепровских пунктов распадающейся «империи Рюриковичей». Устройством дел в Тмутаракани должен был заняться Глеб. Сам же Святослав, вначале очень обеспокоенный положением дел в Тмутаракани и двинувшийся туда во главе своей рати, после изгнания Ростислава и возведения на княжение в Тмутаракани Глеба считает свои дела там устроенными. Надо оговориться, что Тмутаракань не теряет для Святослава своей ценности, но тмутараканские дела все-таки слишком незначительны по сравнению с той большой политической игрой, которую он затевает в это время.
Но, очевидно, Глеб Святославич мало чему научился за время своего первого изгнания и не сумел расширить и укрепить своих связей с местной верхушкой, да и соотношение вооруженных сил оказалось не в его пользу. Хотя весьма вероятно, что Святослав оставил часть своих дружинников в помощь сыну, но все же основную массу своего войска он увел обратно в Чернигов. Поэтому силы Глеба уменьшились, а Ростислав, очевидно, не терял времени и набирал «воев» из числа горских народов. Лишь только «възвратися опять» Святослав, Глеб был снова изгнан своим более удачливым соперником — «и приде Глеб к отцу своему, Ростислав же седе Тмутаракани».[692] 1065 г. начинается второе княжение Ростислава в Тмутаракани. Ростислав, подобно Мстиславу, да отчасти и Олегу, является подлинным князем Тмутаракани. Он пустил здесь глубокие корни и вовсе не смотрел на Тмутаракань как на временное убежище, где, собирая нужные силы, можно было выжидать лучших времен и, когда они настанут, вернуться в Приднепровье. Под 1066 г. летопись упоминает, что Ростислав «емлещю дань у Касог и у иных стран…».[693] Это свидетельствует о широкой феодальной экспансии, возглавляемой дружиной Ростислава, шедшей из Тмутаракани и распространявшейся на земли горских племен, в степи Северного Кавказа и в Крым. За то, что в Крыму имелись области, принадлежащие Тмутаракани, где, следовательно, распоряжался тмутараканский князь и «имал дань», говорит сам текст летописи, которая, указывая на экспансию во времена Ростислава, далее добавляет: «Сего же убоявшеся Грьци».[694] Греки «убоялись» не высоких пошлин, которые брал с греческих купцов Ростислав, как думает И. П. Козловский, и даже если это было и так, то во всяком случае высокие пошлины могли вызвать скорее протест купечества или какую-либо иную форму вмешательства греков, а не «боязнь».[695] Текст летописи именно говорит о территориальном расширении Тмутаракани. В Крыму же, несомненно, в то время тмутараканской была не только Керчь-Корчев, но и другие владения, гораздо более близко расположенные к византийскому центру Крыма — Херсонесу-Корсуню. Памятником, указывающим на существование подвластных русским князьям областей в Крыму, является пресловутая «Записка Готского топарха». Кроме трактовки ее Васильевским, интересны еще суждения о ней Иловайского, Пархоменко и Грекова. Как бы то ни было, к кому бы ни приурочивать князя «Записки», — к Игорю ли,[696] к азово-черноморскому Олегу документа Шехтера,[697] или к Святославу,[698] — все равно, для нас важно отметить наличие в Крыму владений русского князя и населения, подчиняющегося киевскому или тмутараканскому князю. Этим населением был «фулльский язык», в котором усматривают и алан, как Куник, и таврических болгар, как Иловайский,[699] и русских. Договор Игоря с греками, по которому русский князь должен был не пускать черных болгар, живших в Приазовье и Северном Кавказе, в Корсунь воевать «в стране Корсуньстей», также указывает на наличие где-то у Крыма, в южной части Придонских степей или в самом Крыму владений русских князей.[700] По-видимому, прав П. Голубовский, указывая, что Ростислав напомнил тмутараканцам времена Мстислава,[701] времена могущества Тмутаракани, широкого размаха торговли и политического владычества. В его время Тмутаракань сделала попытку стать совершенно самостоятельной и оторваться от Приднепровской Руси. Было ли это в интересах всего населения Тмутаракани — это вопрос, но об этом после. Расширение феодальной экспансии из Тмутаракани шло и на запад, и дружинники Ростислава, очевидно, собирали дань, творили суд и расправу, обзаводились землями, городками и укреплялись где-то совсем близко от главных греческих колоний и прежде всего Корсуня. Именно это, а не высокие таможенные сборы, испугало греков и заставило их попробовать положить конец усилению своего восточного соседа. Разрешена эта задача была чисто византийским способом. К Ростиславу подослали котопана, греческого наместника, который вошел в доверие к князю, и когда последний пировал со своей дружиной, провозгласил тост за его здоровье, отпил из чаши сам, а передавая ее Ростиславу, выпустил в вино яд из-под ногтя. Яд должен был подействовать лишь на восьмой день, и котопан счастливо избег расправы, после пира вернувшись в Корсунь, где и рассказал о своем поступке и указал день, когда должен был умереть Ростислав. Когда предсказание котопана сбылось и до корсунцев дошли вести о смерти тмутараканского князя, «сего же котопана побиша каменьем Корсуньстии людье».[702] Что заставило корсунцев так отомстить котопану — страх ли перед местью, которая могла последовать за это со стороны могущественной тмутараканской дружины, или, действительно, были какие-то общие интересы у корсунцев с Тмутараканью, и ослабление последней было также во вред и им, и кто были эти корсунцы, убившие котопана?
