Юлиан Семенов - Майор Вихрь
Пимен только потому и остался в веках, что летопись свою вел отрешенно, как бы ни была горька правда. Любая история - это история факта, а если это не так, то начинается своеволие и подтасовка, которая - даже будучи рождена лучшими побуждениями - все равно отомстит неуважительностью современников и презрительной усмешкой потомков.
Как только историк становится пристрастным, как только он хочет поярче выписать зло и посильнее воспеть правду, как только историк начинает расставлять свои акценты в исследовании - так сразу же такое писание делается сомнительным упражнением в безответственности. Правда, только правда, вся правда - это великолепная присяга для историка, ибо от его свидетельств зависит не только жизнь одного человека, но воззрение поколений. А воззрение будущих поколений - это такая материализованная сила, которая может или сохранить планету, или разнести ее в тихие, стремительные груды известняковой или гранитной породы, и в подоплеке первого шага к этой трагедий будет усталая мысль того, кто вправе решать: "А ну вас всех к чертовой матери с вашей наивной ложью. Надоело..."
Мельников тогда, в госпитале, харкая черными брызгами крови, сказал:
- Бородин, ты ж не дитя. Нас можно ругать за жестокость предъявляемых нами требований, но я хотел бы посмотреть, как сложилась бы обстановка без "СМЕРШа" в сорок первом и сорок втором, когда отходили, и в сорок третьем, когда было тоже не сладко, и в сорок четвертом, когда бандеровцы, и в сорок пятом, когда придется заниматься гестаповцами и СС уже в самой Германии. Кому ими придется заниматься? То-то и оно - нам, "СМЕРШу". Для того чтобы политотдел мог верить, мне приходится не верить.
- Но здесь ведь совсем другое дело... Это мои люди, я их знаю. И если Вихрь доверяет Ане, значит, у него основания доверять ей.
- "Другое дело, другое дело..." Ты ж не дитя, Бородин: деза, составленная гестапо, от нее была? Была. Это раз.
- А где два? Два у меня в кармане. Она ушла, она предлагает комбинацию с полковником разведки Бергом. Это тоже не семечки. Так что не загибай пальцы, два - в мою пользу.
- Люблю я тебя за нежность характера, Бородин.
- Я тебя тоже люблю за нежность характера, не в этом суть вопроса.
- И в этом. Я в сорок третьем отпустил одного хитрого типа, "перевербовавшись" к нему. Вернее, как отпустил? Не отпустил, устроил спектакль с побегом. А потом всю его цепь получил и верную связь с его центром. Я их полгода дурил, полгода от них принимал оружие и связных. Может, у тебя таких комбинаций не было? Так я тебе напомню твоего троцкиста из Валенсии, если забыл.
- То хитрый тип, то троцкист, а здесь Аня.
- Аня, Аня... Что ты заклинания произносишь? Аня Аней, а полковник разведки Берг остается Бергом.
- Так что ж ты предлагаешь?
- Генштаб о той шифровке, что передали их кодом, молчит?
- Молчит.
- Это твой единственный козырь. До тех пор, пока ты ничего не получил из Москвы, считай, что ты со мной советовался, а если и дальше будут молчать, в официальном порядке связывайся с Кобцовым, пусть подключается.
- Ты же знаешь его...
- Ну...
- Ты представляешь, что он сразу предложит?
- Представляю. А ты диалектику чтишь?
- Попробуй не почти. Он сразу дело накрутит.
- И правильно сделает, - усмехнулся Мельников. - А что касаемо диалектики - она есть единство противоположностей. Борись. За кем правда, тот и возьмет.
- Пока я с ним буду бороться, дело станет.
- А что у тебя Вихрь - дитя? Он же серьезный
арень. В конце концов, победителей не судят.
- Ты что, Кобцова боишься?
Мельников пожевал белыми губами, сдержал приступ кашля, от этого лицо его посинело, потом он закрыл глаза, долго приходил в себя, осторожно выдыхая носом и сказал:
- Я боюсь только одного: как бы этот самый Берг не переиграл всех наших, и тогда Краков взлетит на воздух, а это будет небывалое свинство, что мы город спасти не смогли. Вот чего я боюсь. Ты же не дитя, ты ж понимаешь.
- Я попробую сегодня запросить Генштаб.
- Ты их не поставил в известность?
- Я сразу приехал к тебе.
- А еще говорят, что разведчики и особисты плохо живут.
- Мельников с Бородиным живут хорошо.
Мельников посмотрел на Бородина воспаленными, блестящими глазами, поманил его пальцем, тот нагнулся; Мельников, зажав рот платком, прошептал:
- Разведка, узнай у врачей: скоро мне в ящик, а?
- Ты что?
- Борода, ты меня только не вздумай успокаивать. Я старый-престарый, битый-перебитый чекист. Ну... Валяй... Попробуй. Я б сбежал, да ведь заразить страшно: они молчат, не говорят мне - открытая форма или безопасный я для окружающих.
...Бородин вернулся через полчаса, сел возле своего друга и долго расправлял халат на галифе, чтоб складок не было. Мельников сказал:
- Если б ты пришел резвый и стал меня по руке хлопать, вроде нашего парткома, я б сразу понял - адью!
- Они говорят, что выцарапаться можно, - ответил Бородин, - можно, хотя все это зависит от тебя больше, чем от них.
- Дурачье. А они все темнили. А мне, если темнят, лучше не жить. Спасибо, Борода. Тогда выцарапаюсь. Одолею проклятую, мать ее так...
- Я к тебе завтра приеду.
- Если сможешь...
- Смогу. И послезавтра приеду.
- Слушай, а где твой капитан?
- Высоковский?
- Да.
- В штабе.
- Ты его к ним забрось. Со всеми полномочиями.
- Не дожидаясь новостей из Москвы?
- Ну, погоди день, от силы два.
Когда Бородин вернулся к себе, его ждали три новости: первая - приказ Верховного Главнокомандующего о наступлении по всему фронту для помощи западным союзникам в Арденнах; вторая - Ставка наградила всех участников группы "Вихрь" орденом Ленина за операцию "Ракета". А третья новость лежала перед Высоковским: шифровка от Ани, в которой та сообщала, как был арестован Вихрь, как он бежал и что ей об этом побеге говорил полковник Берг.
- Ну что ж... - протянул Бородин и начал растирать лоб, - давайте, милый, отправляйтесь к ним. Просто-таки в самое ближайшее время надо лететь. А как поступать - ей-богу, рецептов здесь дать не могу. Станьте дублером Вихря, что ли... Все его связи возьмите на себя. У них там один чистый человек. остался - Коля, на него и ориентируйтесь. У меня такое мнение, что там какая-то липовая, но трагическая путаница. А гадов там нет. Хоть голову мне руби - я в это верю, несмотря на то что объективно там все более чем хреново.
Высоковский на связь к Вихрю не вышел. В том месте, где он выбросился с парашютом, была перестрелка, и какой-то человек, видимо раненный, бросился в реку - за ним гнались с собаками. Люди из разведки Седого опросили свидетелей: судя по описанию внешности, этим человеком был капитан Высоковский.
_Юстасу_. Благодарим за информацию о Рундштедте. С сыном все в порядке. Справедливы ли слухи о назначении Гиммлера главкомом группы армий "Висла"? _Центр_.
_Центр_. Благодарю за сообщение о сыне. Прошу информировать впредь.. Никаких данных о назначении Гиммлера главкомом группы армий "Висла" не имею. _Юстас_.
_Юстасу_. Кто в рейхе занимается проблемой охраны тайны производства торпед для ВМФ новейших образцов? _Центр_.
_Центр_. В связи с введением режима "особой секретности" перед началом наступления на Западном фронте выяснение такого рода вопроса связано с особой сложностью. _Юстас_.
_Юстасу_. Мы понимаем все сложности, связанные с выполнением этого задания. _Центр_.
_Центр_. После разгрома абвера адмирала Канариса, который занимался вопросами военного контршпионажа, охрану тайны производства торпед для ВМФ курирует разведка люфтваффе (Геринг) и местные отделы IV отдела РСХА (гестапо, Мюллер). По непроверенным данным, завод торпед расположен в районе Бремена. Шеф бременского отделения гестапо - СС бригаде-фюрер Шлегель. Часть материалов, которыми вы интересовались - о преступлениях нацистов, - достал, готов передать надежному связнику. Как сын? _Юстас_.
_Юстасу_. Связь получите 15 января 1945 года в обычном месте в 23.45. Пароль и отзыв - прежние. _Центр_.
ЧЕЛОВЕК СО СПЕЦИАЛЬНОСТЬЮ
Неделю Берг выжидал, что даст арденнское наступление. Если бы продвижение Модели и фон Рундштедта было стремительным и успешным, если бы он, грамотный военный разведчик, понял, что наступил действительно тот самый перелом в войне, о котором трубил Геббельс, тогда, решил он для себя, Коля и Вихрь будут переданы им гестапо. Берг понимал, что это, конечно же, рискованно со всех точек зрения. Но он устал, смертельно устал в своей игре и поэтому временами стал поддаваться не разуму, но чувству.
Все определилось окончательно, когда после победных кинохроник, в которых были показаны пленные янки и смеющиеся немецкие "панциргренадирен", после ликующих речей Геббельса и Штрайхера Бергу попалось обращение Моделя к своим войскам, где он писал: "Нам удалось расстроить запланированное противником наступление на нашу родину". Этого для Берга оказалось достаточным, чтобы разум подсказал ему: последняя попытка сорвалась. Это было наступление отчаяния, но не силы. Этого еще не поняли солдаты, полковник Берг это понял. И сразу вызвал своего агента, которому была присвоена кличка Отто. Этим агентом был Коля.
