Средневековый мир воображаемого - ле Гофф Жак

Вот уже двадцать лет я занимаюсь изучением привилегированной области в мире воображаемого, а именно сновидений. Из литературных источников, от Библии до Фрейда, нам известно, какое большое влияние на жизнь индивидов и общества оказывает мир сновидений. Более пятнадцати лет назад я в сжатой форме опубликовал свои доводы в пользу комплексного подхода к изучению вопроса и высказал ряд соображений, которые, как мне кажется, до сих пор не утратили своего значения для изучения сновидений в Средние века³¹. В настоящем сборнике публикуются две новые статьи на тему сновидений. Одна представляет собой углубленный анализ изменений, которым подверглись античные традиции толкования сновидений под воздействием христианской доктрины, а также последующей политики христианских идеологов по отношению к снам. В ней прослеживается формирование нового, возникшего на развалинах античного, отношения к теории и практике сновидений , и это отношение колеблется между страхом и безоглядной верою. Сновидение в Средние века является излюбленным полем битвы между Дьяволом и Богом, между Адом и Раем. Сатана и Бог, душа и тело — вот актеры, лицедействующие на подмостках театра борьбы за вечное грядущее детей человеческих, за стремление предугадать будущее как в этом мире, так и в потустороннем. На мой взгляд, отношение Церкви к снам претерпевает несомненную эволюцию — от великого запрета толковать сны (не распространявшегося только на элиту сновидцев) до беспрепятственного толкования снов, расширения круга сновидцев и «узаконивания» источников сновидений. Источником снов все чаще и чаще начинают называть тело, не исключая, разумеется, наличия широкого круга обманчивых, а иногда и губительных снов, насылаемых Дьяволом, и снов, посылаемых Господом, пророческих, предостерегающих, а также спасительных. Также я рассматриваю пример использования сновидения в литературном произведении, созданном в определенной общественной и культурной среде, а именно среди крестьян и клириков Баварии и Австрии XIII в. Молодой крестьянин становится разбойником и тем самым обрекает себя на проклятие, а его отец, носящий то же имя (в идентичности имен проявляется игра зеркал), как добрый сновидец, пытается с помощью «правдивых» снов предупредить и спасти беспутного сына; но сын отказывается внимать его снам и отталкивает сновидческую помощь. Сборник завершается давней статьей, которая, будучи опубликованной в американском журнале, имела больше откликов за границей, чем во Франции; в этой статье я продолжаю тему, затронутую мною в предыдущей книге и с тех пор привлекающую мое внимание все больше и больше. Речь идет о возврате политики в историю, в «новую историческую науку», последователям которой «старая» политическая история внушила такое отвращение, что они решительно отмежевались от нее.

Сегодня обновление политической истории не только возможно, но и желательно, и прежде всего за счет включения в нее параметров символического и воображаемого. Изучение политических обрядов (например, церемоний помазания и коронаций монархов), политического пространства, символов власти, стратегического использования символов власть имущими и государствами, работы посольств, встреч коронованных особ, праздников и похорон правителей, распространение информации о политической деятельности и политической иконографии на всех уровнях социума должны привести к рождению новой политической истории, которую я бы назвал историкополитической антропологией.

Ознакомившись с затронутыми в данной работе темами, педант мог бы обвинить автора в следовании на поводу у моды. Вслед за Роланом Бартом я готов встать на защиту моды. Чуткая к любым новшествам, этим двигателям современности, мода вполне может стать инструментом обновления. Мода — одна из активных сил истории. Как и любое явление, моду можно исказить и заставить говорить на языке снобов; но, честно говоря, в модных извращениях подчас есть нечто трогательное, ведь в отчаянном, вызывающем смех желании всегда и во всем следовать моде кроется стремление как мужчин, так и женщин избежать воздействия неумолимого времени и угрозы смерти, уничтожить чувство времени, противопоставив его быстротечному ходу стремительные изменения облика. Мода — это прежде всего выражение духа времени, Zeitgeist, соединяющего внешние проявления с глубинными историческими процессами. Если моду подвергнуть тщательному анализу, она может стать одной из нитей Ариадны, ведущей к секретам истории. Но, исходя из датировки рассматриваемых текстов, я, как мне кажется, не столько следовал за модой, сколько плелся у нее в хвосте.

И хотя я старался включить в состав сборника материалы по возможности однородные и даже снабдил его вступительной статьей, своего рода «инструкцией по употреблению», не скрою от читателя, что работы, в нем представленные, большей частью были написаны по случаю: для сборника в честь коллеги-ученого, в ответ на приглашение принять участие в коллоквиуме или просьбу написать статью в журнал. По согласованию с Пьером Нора я почти не вносил исправлений в тексты. Профессия историка всегда связана с риском, ибо она привязана и к «истории историка», и к его времени. И разве сама история не состоит из более или менее удачного распределения закономерных и случайных событий? Поэтому нечестно стирать патину времени, кроме, разумеется, тех случаев, когда более поздние исследования выявили очевидные фактические или методологические ошибки. Все очерки данного сборника объединены единой темой — осмыслением воображаемого мира Средневековья, существование которого подтверждается историческими источниками. Полагаю, что этот важный вопрос еще долго будет привлекать внимание не только специалистов-историков, но и ученых из других областей науки. Жак Ле Гофф

¹ Pierre Bourdieu. La Distinction: critique sociale du jugement. Paris, 1979, p. 459; Roger Chartier. La culture populaire en question // H. Histoire, № 8, 1981, pp. 85-96; Peter Brawn. Le Culte des saints, trad. franç. Paris, 1984; La Société et le sacré dans l'Antiquité tardive, trad. franç. Paris, 1985, pp. 213-214; A.D. Momigliano. Popular Religious Beliefs and the Roman Historians//Studies in Church History, VIII, 1971, p.18.

² Здесь и далее цит. по: В . Гюго. Собор Парижской богоматери. Пер. H.A. Коган. М., 1947, с. 132. - Прим. перев.

³ Там же, с . 135.

⁴ См. обе цит. выше работы данного автора.

⁵ Emile Male (1862-1954). L'Art religieux de la fin du Moyen Âge en France. Étude sur l'iconographie du Moyen Âge et sur ses sources d'inspiration. Paris, 1908; L'Art religieux du XII^e siècle en France. Étude sur les origines de l'iconographie du Moyen Âge. Pa-is, 1922; L'Art religieux du XIII^e siècle en France. Étude sur l'iconographie du Moyen Âge et sur ses sources d'inspiration. Paris, 1925. Все три работы неоднократно переиздавались.

⁶ Erwin Panofsky. Pour le Moyen Âge // Architecture gothique et pensée scolastique, trad. et postface de Pierre Bourdieu, trad. franç. Paris, 1967; Pour la Renaisbance // Essais d'iconologie. Les thèmes humanistes dans l'art de la Renaissance, trad. franç. Paris, 1967; L'Œuvre d'art et ses significations, Essais sur les «arts visuels», trad. franç. Paris, 1969.

⁷ Meyer Schapiro. Words and pictures: on the literal and the symbolic in the illustration of a text. Paris - La Haye, 1973. Большой интерес для историка, изучающего мир воображаемого, представляет опубликованная посмертно работа Р. Витковера: Rudolph Wittkower. Idea and Image: studies in the Italian Renaissance//The collected essays of R. Wittkower, t. IV, 1978; ценный материал для изучения собственных имен содержится в монографии: Gerhard В. Ladner. Images and Ideas in the Middle Ages, I. Rome, 1983.

⁸ См., в частности: Gilbert Durand. Les Structures anthropologiques de l'imaginaire. Paris, 1960.

⁹ Barbara Obrist. Les Débuts de l'imagerie alchimique ( XIV^e - XV^e siècle). Paris, 1982. Автор этого превосходного исследования показала бессодержательность Юнговых толкований астрологических образов (Карл Густав Юнг (1875-1961), швейцарский психоаналитик, автор теории «архетипов»).