Средневековый мир воображаемого - ле Гофф Жак
Обзор книги Средневековый мир воображаемого - ле Гофф Жак
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, -разумеется, если только их значение не искажал Сатана.
«Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного. Мы узнаем, как в ту пору люди представляли себе время и пространство, как им мыслился мир земной и мир загробный, каковы были представления о теле и почему их ограничивали жесткими рамками идеологии, в каких символических системах и литературных метафорах осмыслялись мир и общество. Здесь же, вслед за автором «Королей-чудотворцев», историком Марком Блоком, Ле Гофф ставит вопрос: какое место надо отвести миру воображаемого в процессе возвращения к обновленной политической истории — к историко-политической антропологии? Можно ли постичь мир воображаемого научными методами, не дав ему ни исказиться, ни раствориться в туманных понятиях, ни заплутаться в лабиринтах иррационального, ни попасть под влияние капризной моды? Как отделить воображаемое от символического и идеологического, как четко определить занимаемую им нишу и каким инструментарием располагает историк для его изучения? Ответы на эти вопросы содержатся в изданной сегодня книге французского медиевиста Жака Ле Гоффа, неутомимо ратующего за «другое» Средневековье, которому он посвятил весь свой исследовательский талант ученого.
Жак Ле Гофф СРЕДНЕВЕКОВЫЙ МИР ВООБРАЖАЕМОГО
Перевод с французского кандидата филологических наук Е.В. Морозовой
Москва
Издание осуществлено в рамках программы "Пушкин" при поддержке Министерства иностранных дел Франции и посольства Франции в России.
Ouvrage réalisé dans le cadre du programme d'aide à la publication Pouchkine avec le soutien du
Ministère des Affaires Etrangères français et de l'Ambassade de France en Russie.
Издательская группа «ПРОГРЕСС»
УДК 00 ББК71.05
Л 33
Рецензент канд. ист. наук Э.Д. Харитонович Общая редакция канд. ист. наук С.К. Цатуровой Перевод латинских фрагментов канд. филол. наук И.И. Маханькова, старофранцузских - канд. филол. наук Е.В. Морозовой
Л33
Ле Гофф Ж.
Средневековый мир воображаемого: Пер. с фр. / Общ. ред. С.К. Цатуровой. — М.: Издательская группа «Прогресс», 2001. - 440 с.
УДК 000 ББК 71.05
Данное издание выпущено в рамках программы Центрально-Европейского Университета «Translation Project» при поддержке Центра по развитию издательской деятельности (OSI - Budapest) и Института «Открытое общество» (Фонд Сороса) — Россия.
ISBN 5-01-004673-3
© Editions Gallimard, 1985 © Перевод Е.В. Морозовой, 2001 © ОАО Издательская группа «Прогресс», 2001
СРЕДНЕВЕКОВЫЙ МИР ВООБРАЖАЕМОГО
ПРЕДИСЛОВИЕ
Настоящие очерки являются продолжением работ, изданных в 1977 г. под общим заголовком «Pour un autre Moyen Bge» (Paris, Gallimard) (рус. пер.: Другое Средневековье. Время, труд и культура Запада. Екатеринбург, 2000). В предыдущем сборнике автор последовательно расширял, углублял и обновлял подход к изучению истории Средневековья. Теперь внимание его сосредоточено в основном на трех сюжетах. Первый — это время, привилегированный предмет исследований историка. Второй - взаимоотношения между культурой ученой и культурой народной, отношения, существование которых еще недавно оспаривалось рядом блестящих ученых (Пьером Бурдье, Питером Брауном, Роже Шартье...)1, хотя, на мой взгляд, сюжет вполне обоснован и дает богатую пищу для размышлений. Третий - историко-политическая антропология (этикетка еще не приклеена); в статье, посвященной этой последней теме, автор ставит своей задачей направить вновь возросший интерес к политической истории в новое русло. Предметом обстоятельного исследования стали также сновидения, область, находящаяся на перекрестке двух культур: ученой и народной.
Параметр воображаемого, этот своеобразнейший параметр истории, уже несколько лет привлекает мое пристальное внимание. Воображаемое особенно нуждается в дефинициях, ибо по природе своей не имеет четких границ. Я попытаюсь определить его исходя из трех референтных систем, с которыми у воображаемого имеются общие точки соприкосновения. Первая референтная система — понятийная. Воображаемое часто трудно отделить от близких по значению терминов, функционирующих в смежных понятийных областях; однако сделать это совершенно необходимо. Прежде всего надо разграничить воображаемое и представление. Данный достаточно общий термин обозначает преобразование воспринятой индивидом внешней реальности в ментальный образ. Представление связано с процессом абстрагирования. Представление о соборе — это идея собора. Воображаемое же занимает лишь часть поля представления. Однако эта часть относится не к репродуктивной области, или, иначе говоря, к простому преобразованию в мысленный образ, а к области изначально креативной, поэтической. Чтобы создать образ воображаемого собора, надо прибегнуть к помощи литературы или искусства: вспомнить Собор Парижской богоматери Виктора Гюго, сорок полотен с изображениями Руанского собора Клода Моне, Утонувший собор из Прелюдий Клода Дебюсси. И хотя воображаемому отведен лишь фрагмент территории представления, оно значительно его превосходит. Фантазия увлекает воображаемое за пределы интеллектуального представления.
Далее следует понятие символического. О символическом значении можно говорить лишь в том случае, когда рассматриваемый объект вписывается в определенную систему ценностей, исторически сложившуюся или идеальную. Скульптурные изображения французских королей на порталах королевских соборов являются материальным воплощением представлений о древних царях Иудеи (или наоборот). Скульптура женщины с завязанными глазами в готическом соборе олицетворяет Синагогу. Эти статуи обладают символическим значением. Они символизируют связь между Ветхим Заветом и Новым Заветом, между миром средневековых королей и библейским миром, между образами искусства и религиозными представлениями. «Собор заменял ему не только людей, но и вселенную, всю природу»2, — пишет Виктор Гюго о Соборе Парижской богоматери, увиденном глазами Квазимодо. Писатель создает символический собор, зеркало трех миров, которые распознает в нем гениальный горбун; но также он создает и воображаемый собор («И в эти минуты Собор принимал какой-то фантастический, сверхъестественный, ужасный вид: там и здесь раскрывались глаза и пасти...»)3. Данный отрывок — наглядный пример того, как могут объединяться и даже частично перекрывать друг друга области воображаемого и символического; тем не менее для точного определения данных категорий необходимо четко их разграничить.
Также необходимо провести границу между воображаемым и идеологическим. Идеологическое является носителем мировоззрения, стремящегося навязать представлению смысл, искажающий реальность, как фактическую, так и воображаемую. Идеологическое силой воздействует на «реальность», заставляя ее втискиваться в рамки предвзятых представлений, и это «силовое воздействие» отчасти роднит его с воображаемым. Стремясь создать наглядный образец структуры общественной власти, средневековые клирики изображают два меча, один из которых символизирует светскую власть короля, другой - духовную власть папы; при этом они исходят не из общественных реалий, а навязывают обществу свой образ, дабы разделить клириков и мирян и установить между ними подобающую иерархию, располагая меч духовной власти поверх меча власти мирской. Когда те же самые клирики вычленяют из множества человеческих поступков семь и приравнивают их к смертным грехам, они делают это не для того, чтобы предостеречь людей от дурных дел, а создают специальный инструмент, предназначенный разить пороки во имя процветания христианской идеологии. Какова бы ни была доля вымысла, совершенно осознанно присутствующего в идеологических системах, системы эти, выкованные правящими ортодоксами (или их противниками) для организации общества, не являются в полном смысле воображаемыми. Провести границу между сферой воображаемого и сферой идеологического зачастую бывает крайне сложно. Когда Жан де Мён в Романе о Розе вспоминает золотой век и зарождение политической власти в обществе, к какой сфере отнести это воспоминание: воображаемого или идеологического? Очевидно, оно принадлежит им обеим. И задача литературного критика, равно как и историка, определить удельный вес каждой области и проанализировать случаи их взаимопроникновения.
Данный пример подводит меня ко второй референтной системе, связанной с понятием воображаемого. Любые документы, с которыми работает историк, без сомнения, содержат частицу воображаемого. Даже самую что ни на есть прозаическую грамоту, ее форму и содержание, можно истолковать с позиций воображаемого. Пергамен, чернила, почерк, печати и т.д. являются не просто атрибутами документа, в них воплощено представление о канцелярии, администрации, власти. Воображаемый мир письменного текста иной, нежели мир сказанного слова, архитектурного сооружения, визуального образа. Начальные формулы протокола, конечные клаузулы, датировка, список свидетелей, не говоря уж о самом тексте, отражают - наравне с представленной в документе конкретной ситуацией — образ власти, общества, времени, правосудия и т.д.
